Она бросает сумку на кровать и ложится рядом с ней. С огромным усилием улыбается, но чаще хмурится. Одно движение — и курок спущен. Я нагибаюсь к прицелу и навожу перекрестье прямо на её лоб. Паффф, мертва.

У неё есть соседка. Высокая блондинка, которая часто приводит домой одного мужчину. Он плох в постели. Я вижу, как соседка мастурбирует после того, как мужчина засыпает. Я перемещаю прицел на его сердце. Это было бы милосердное убийство.

Мужчина, который засыпает, не удовлетворив свою женщину, достоин наказания. Как он может спать, пока она удовлетворяет себя сама? Смерть — это слишком легко для него.

Но соседка меня не интересует, и я перемещаю прицел обратно, к комнате моей девушки.

Она всё ещё лежит на спине. С помощью сильного увеличения можно разглядеть даже складки у неё на лбу. Я обдумываю мысль о том, чтобы разместить в её квартире подслушивающие устройства, но останавливаю себя, ведь это было бы слишком глупо и агрессивно. «Она не моя цель», — напоминаю я себе, но всё-таки отсутствие звука слегка напрягает.

Я должен узнать, что стало причиной её хмурости, и по силам ли мне эту причину устранить. Я наблюдаю за тем, как она встаёт и выходит из комнаты. Но она не появляется ни в гостиной, ни в спальне соседки. Наверное, пошла в ванную. Я открываю кейс, стоящий у моих ног, и изучаю содержимое. Здесь есть несколько приспособлений, которые я мог бы использовать. «Нет, Николай, — говорю я себе. — Это неправильно».

Из меня вырывается невесёлый смешок. Почему я проповедую мораль себе самому же? Я потерял на это право много лет назад. Ещё до того, как стал взрослым мужчиной.

Возможно даже, ещё в утробе матери. Я был рожден убийцей с обнажёнными зубами.

Определяющее убийство я совершил ещё до того, как сделал первый вдох. Но это была Украина. Мальчик на улице без мушки становился жертвой. Я никогда не был жертвой.

Всегда охотник.

Эта девушка из квартиры 224 такая беззащитная, невинная и сладкая. Я даже завидую ей. Впервые увидев квартиру, она не заметила трещин на потолке, облупившуюся краску, дешёвенький матрас на полу или расколотую столешницу. Для неё всё выглядело прекрасным. Я мог видеть её широко открытые от удивления глаза даже через свой телескоп.

Она такая искренняя и такая… радостная. Не могу подобрать слов для её описания. Каждая её эмоция — это предвкушение, как будто её жизнь только начинается.

Любопытно, что бы она подумала обо мне — я совсем не отличаюсь от её квартиры.

Потрескавшийся и облупившийся внутри. Она воспринимает эти трущобы как дворец, и каждое действие вызывает у неё восторг, от приготовления еды до сна в крысиной спальне.

Я бы хотел лечь рядом с ней в спальне так, чтобы её длинные тёмные волосы обняли меня, положить свои руки поверх её изгибов. Мои глаза расширяются, когда я представляю, как бы она выглядела. С широко открытыми невинными глазами? Возбуждёнными? Довольными? Я хочу их все. Моя рука устремляется вниз, к боли, возникшей между ног.

Резкий звук заполняет комнату. Телефон. Мелодия звонка подсказывает мне, что это по бизнесу. Выйдя из ванной, я иду во вторую спальню. Она тоже абсолютно пустая, за исключением арендованного стола. Я щелкаю выключатель, и свет наполняет комнату с противным жужжанием. Здесь нет никаких подслушивающих устройств; частота моей анти — подслушивающей техники убила бы любого. Я мрачно улыбаюсь, думая о болезненных реверберациях, от которых пострадал бы любой, кто осмелился подслушивать.

— Алло, — отвечаю я. Серия щелчков сообщает мне о том, что абонент пытается сделать свой звонок неотслеживаемым. Неважно, я записываю обратный след в любом случае. Всех можно отследить.

— Добрый день, сэр. Я звоню от имени Невшателя, — раздалось из трубки на французском.

— Да, — я тоже переключаюсь с русского на французский. Невшатель — это небольшой городок в Швейцарии. Значит, звонят от имени Часовщиков. Поэтому и они и сослались на Невшатель, этот городок вот уже шестьдесят лет славится производством часов ручной сборки, которая занимает около шести месяцев. Я получил одни такие часы в дополнение к оплате за хорошо выполненную работу. Либо Часовщики совсем не уважали меня, либо пытались затянуть в какую-то ловушку. Я выбросил эти часы в реку Ду — водную границу между Швейцарией и Францией.

— Невшателю требуются ваши услуги. Информация будет размещена в Императорском дворце в две тысячи сто часов.

— Согласен, — отвечаю я на французском. Императорский дворец — это торговая площадка в глубокой паутине, закопанная так далеко, что ни один обычный поисковый сервис её не найдет. Эти операции, как говорится, нелегальные, но если всё правильно сделать, то можно анонимно торговать всем, чем пожелаешь, от убийств до наркотиков.

— Вы выполните эту работу? — спрашивает голос. Он либо испытывает меня, либо новенький. В любом случае, мой ответ такой же.

— Не знаю, — сперва я всегда предварительно изучаю свою цель. Хотя убийства являются моей жизнью с тех пор, как я себя помню, выйдя из Братвы Петровича, я стал искать оправдание каждому убийству. Любое оправдание, даже не самое убедительное.

Каждая работа оставляла на мне свой след. Я всегда знал, что времени, отпущенного мне на Земле, всё меньше, и торговался с самим собой. «Этот человек, — говорил я себе, — должен быть убит». И эти слова отдавались болью в груди. Я приношу добро людям вокруг моей цели. Именно эту ложь я использую, чтобы спать по ночам и без отвращения смотреть на себя в зеркало. Я должен убедить себя, что со смертью очередной жертвы мир становится лучше.

На том конце провода слышно только тяжёлое дыхание абонента, он обдумывает мои условия. Я жду. Самое мощное оружие убийцы — это терпение. И импровизация.

— Хорошо, всё в порядке, — наконец отвечают мне по-французски.

Я кладу трубку и устанавливаю будильник на две тысячи девяносто пять часов. Затем выхожу из второй спальни, и вдруг меня привлекает какое-то движение в окне напротив. Она вернулась. Я припадаю к своему телескопу. Она убирает свою сумку и садится на кровать, облокачиваясь о её спинку.

Её гибкое тело облачено в тонкую футболку. Я могу разглядеть слабые тёмные очертания её сосков под тканью. Мой взгляд опускается ниже. Тень от её лобковых волос тоже видна. Я чувствую, как учащается мой пульс, пока глаза изучают её тело.

Я волнуюсь, что мне, возможно, стоит проверить информацию, собранную о цели, и проверить маршрутизацию новой цели от Невшателя. Сделаю это позже. Стоит мне отойти от телескопа, как её движения будто арестовывают меня. Маленькая ручка с розовыми ноготками движется вниз к животу. Пальчик упирается в верхнюю полоску её кружевных трусиков. У меня перехватывает дыхание. Время останавливается.

До этого такого не случалось. Она никогда не прикасалась к себе. Никогда не приводила домой мужчину. Наверное, я бы выстрелил в него. Нет, это было бы нарушением.

Я думал, что она невинна, и мечтал разбудить в ней женщину. Но сейчас маленькие пальчики забираются всё глубже под хлопок. Я вижу, как неровные костяшки пальцев белеют на фоне розовых трусиков.

Её пальцы двигаются по кругу.

Я представляю, как мои собственные пальцы, более тёмные и грубые, делают с ней то же самое. Пальцы рефлекторно сжимаются, при мысли о прикосновениях к её киске. Я бы легко погладил её круговыми движениями, так, как ей, видимо, самой нравится. Я бы двигался от её клитора ниже к горячей киске. Она была бы такой мокрой. Мои пальцы были бы пропитаны её соком, и я бы ни за что не остановился и вылизал сладкий мёд каждой её складочки.

Мой член так сильно напряжён, что я боюсь, он может сломаться о грубую ткань джинсов. Я легонько щипаю себя за сосок, с трудом представляя, будто это её былые зубки теребят мою плоть. Я вспыхиваю и покрываюсь потом.

Её ноги напряжены, движения рук становятся более безумными. Я вижу, как тяжело вздымается её грудь. Её тело вытягивается струной и снова округляется в конце. Но выражение её лица скорее разочарованное, чем удивлённое. Она облизывает свои пухлые губы, закрывает глаза и начинает ещё раз, но снова безуспешно.

Внутри меня разыгрывается война эмоций. Я расстроен, что она не может прийти к финалу, но в то же время меня наполняет чувство собственничества, рождённое из идеи, которую я пытаюсь в себе подавить. Мне кажется, что только я могу довести её до оргазма и подарить долгожданное облегчение. Я могу научить её прикасаться к себе с удовольствием.

Я бы начал не с её киски. Нет, кожа — самая большая эрогенная зона. Я бы гладил каждый сантиметр её тела, начиная со лба. Мои губы и пальцы ласкали бы каждую её складочку. Я сжал бы руки кольцом вокруг её шеи, затем скользнул бы ниже к плечам и ещё ниже к запястьям.

Я бы тёрся об неё так, её тело насквозь пропахло бы мной. Чтобы когда она шла по городу, другие мужчины сторонились, понимая, что это моя собственность. Собственность Николая. Может, даже сделал бы татуировку на её шее, как ошейник.

Я касаюсь самодельной татуировки на груди. Слова до сих пор пылают, даже спустя столько лет. Она убежит в страхе, если увидит звёзды на моих коленях, кинжал на шее, паутину на одном плече и погоны на другом. Эта надпись. Я хочу швырнуть прицел в стену. Мне никогда не будет позволено прикоснуться к её девственной коже своими грязными пальцами и губами. Это осквернило бы её.

Но я не бросаю своё оружие. Инструменты убийцы — это его друзья, возможно, единственные. Я возвращаюсь на своё место. Она идёт в кухню, чтобы перекусить. По крайней мере, сейчас нас кое-что объединяет. Мы оба не удовлетворены.

Мысли о еде напоминают мне, что я и сам с утра ничего не ел. Это нехорошо. Я должен тщательно заботиться о своём теле, так же серьёзно, как отношусь к своей винтовке САКО и ножу ХК. Я стряпаю сандвич с арахисовым маслом. Белок в орехах и зёрна пшеницы в хлебе дадут мне достаточно энергии до утра.