– Принс, я не могу… Я просто не в силах предстать перед прессой сейчас! Вас представит Спайдер. Я останусь здесь. Я не выйду из дома, и мне нет дела, кто что скажет. Я просто не могу.

– Билли, это самое ошибочное поведение в данных обстоятельствах, – строго сказал Принс.

– Я иначе не могу, Принс. Простите, но я должна побыть одна.

Ответить было нечего.

– Детка! – Принс пошел было вслед за Билли наверх, но остановился, безнадежно пожал плечами и решил уйти. Уж лучше пообедать одному в номере, чем и дальше смотреть на измученное лицо Билли. Не хотелось признаваться даже себе, но все это выглядело весьма пикантно и интригующе, хотя, конечно, лучше бы нечто подобное случилось с кем-нибудь другим. Сейчас бар в отеле будет полон знакомых, и каждый умирает от желания послушать, как Билли инкогнито в Париже пудрила всем мозги. Так что он не будет рассиживаться в баре. В конце концов, он действительно хорошо относился к Билли.

XI

– Вы не знаете, где мне найти Билли? – спросил Джош Хиллман Спайдера в четверг около шести.

– Я ее не видел, – ответил Спайдер, быстро закрывая «Фэшн энд Интериорз», где он только что дочитал злополучную статью. – А что?

– Я хотел ей отдать кое-что – сувенир на счастье, на завтра. – Джош положил на стол мраморную табличку с надписью «Магазин Грез», спасенную из огня.

– Господи! – воскликнул Спайдер. – Вы думаете, она захочет на это смотреть? Боже, Джош, где вы это взяли?

– Мне отдали табличку в пожарной охране, когда Билли уже уехала. И я все эти годы хранил ее – не знал, что с ней делать. А теперь разбирал стол, наткнулся на нее и подумал, что, может быть, Билли захочет ее иметь.

– Я думаю, что скорее не захочет – ведь это напоминание о пожаре.

– А может, наоборот, это будет напоминанием об успехе «Магазина Грез»? Я знаю, как она волнуется за «Новый Магазин Грез», – я заметил, что в последнее время она несколько подавлена. Ты же видел фотографии людей, у которых дома сгорали дотла, а они возвращались на пепелище, чтобы найти хоть что-нибудь, любой пустяк, и сохранить тем самым воспоминания о том, что у них когда-то было. Это их как-то успокаивало, они уносили этот пустяк, и он давал им силы жить дальше. Странно, но это так; я точно знаю, это помогает.

– Понятно! – Спайдер взглянул на Джоша, и его вдруг пронзило чувство жалости. Вряд ли адвокат подозревал, что его любовь к Вэлентайн не была секретом для Спайдера. Но когда Спайдер метался от острова к острову, предоставляя морю, солнцу и ветру постепенно развеять его скорбь, Джош, по обыкновению, весь ушел в работу, стремясь никому не показывать, что он тоже потерял Вэлентайн…

– Джош, а почему бы вам самому не отдать это Билли?

– Через десять минут я должен встретиться с Сашей, и я уже опаздываю.

– Ладно, оставьте это мне, а я как-нибудь передам Билли. Единственное, в чем я уверен, это что в офисе ее нет – Джози сказала минуту назад, а уж Джози все знает.

Когда Джош ушел, Спайдер поймал себя на том, что инстинктивно спрятал журнал со статьей, хотя Джош наверняка узнает обо всем задолго до конца рабочего дня. Но он просто не мог видеть, как кто-то читает эту статью – все равно кто, даже такой всецело преданный Билли человек, как Джош Хиллман.

Спайдер тронул пальцем нежно-розовый мрамор, обводя выгравированную на камне изящную вязь букв. «Магазин Грез»… Может быть, действительно напоминание о прошлом триумфе поможет Билли вынести сокрушительный удар, нанесенный этой невыразимо отвратительной статьей? Этой блевотиной, что напечатала Хэрриет Топпинхэм? Безусловно, табличка каким-то образом помогала самому Джошу, это факт – не то он не стал бы хранить ее столько времени. И слава богу, что она ему больше не нужна…


Я хочу поговорить с Берго О'Салливаном, – сказал Спайдер привратнику, который отказался впустить его в дом Билли.

– Да, сэр. – Тот протянул Спайдеру телефонную трубку.

– Берго, это Спайдер Эллиот. Да, я знаю, что она никого не принимает, привратник мне сказал. Но, Берго, ты не хуже меня знаешь, как плохо быть одной, когда нужен друг, которому можно все сказать. Я пытался найти Джиджи – звонил ей, но никто не ответил. Послушай, Берго, ведь все равно некому, кроме меня. Лучше кто угодно, чем вообще никого. Конечно. Ты ему скажешь? Спасибо, Берго.

Спайдер передал трубку привратнику, и тот очень скоро открыл перед ним электрические ворота. Спайдер подъехал к дверям, где его ожидал Берго.

– Где она? – спросил Спайдер, вылезая из машины с мраморной табличкой под мышкой.

– Когда ушел мистер Принс, она примерно час пробыла наверху. Ее служанка сказала, что она заперлась в гардеробной. Потом Билли спустилась вниз, в старом платке, и вышла в сад, – обеспокоенно ответил Берго. – Она пока не возвращалась, но я могу вам показать ее любимое место. Если ее там нет, ищите сами. Все фонари в саду горят, ищите где угодно. Я велю сторожам не мешать вам.

Молча, без единого слова, Берго повел его самой короткой дорогой через посадки олив и остановился перед строем стражей-кипарисов, маскировавших каменные стены совсем крошечного садика, о существовании которого мало кто знал. Стоял холодный вечер, деревья шумели и гнулись под порывами сухого ветра, который, казалось, гнал полную луну по звездному небу. Берго раздвинул ветви двух старых кипарисов, показал Спайдеру дверцу и сразу ушел.

Перед абсолютно гладкой деревянной дверцей Спайдер помедлил. Можно было оставить Билли в покое, которого она явно искала. Можно было тихо постоять здесь, потом побродить по основному саду, сказать Берго, что не смог найти ее, и уехать. Спайдер понимал, что именно его Билли хочет сейчас видеть меньше всех – и не только сейчас, но и всегда. После той ссоры она с ним просто не разговаривала и даже старалась не оказываться в одной комнате. Весь последний месяц они не смотрели друг на друга. Но если он может принести Билли хоть какое-то утешение, если этот кусок мрамора имеет хоть одну сотую тех свойств, что приписывал ему Джош, он должен отдать его ей.

Не раздумывая больше, Спайдер постучал.

– Что такое, Берго? – раздался голос Билли.

– Это я, Спайдер.

Прошла минута, затем другая. Наконец она сказала совершенно бесстрастно:

– Не заперто.

Спайдер толкнул дверцу и вдруг застыл, не в силах двинуться, зачарованный магической белизной обнесенного стенами садика, которая, казалось, мягко освещала все вокруг. Он прошел через мрачную кипарисовую ограду и попал в волшебный мир концентрированного очарования! Он чувствовал, что оказался в самом сердце какого-то внушающего благоговейный трепет таинства. Живой ковер из мелких белых цветов расстилался у него под ногами, как душистые клубы дыма; его коленей касались тугие белые тюльпаны, более высокие лилии льнули к его ладоням, а белые розы тянулись выше его головы, поднимая свои цветы так высоко, что, казалось, ночь отступила перед их белизной. Голова кружилась от сладкого запаха вьющегося жасмина и роз; в центре маленького бассейна, берега которого тонули в цветущих примулах, подрагивало отражение луны, так что казалось, будто она упала туда прямо с неба. Спайдер огляделся, но Билли нигде не было видно.

– Ты здесь ни разу не был, – вдруг раздался откуда-то бесстрастный голос, и Спайдер, обернувшись, отыскал глазами ее едва различимую фигуру на скамейке под яблоней, увитой побегами белой глицинии.

– Я даже не знал, что этот сад существует, -сказал он, не решаясь пошевелиться.

– Раз пришел, входи.

– Спасибо.

Спайдер прошел по извилистой тропинке и остановился в метре от деревянной скамейки, неловко положив мраморную табличку у своих ног. Теперь он видел, что Билли сидит, откинувшись назад, закутанная в нечто похожее на темную просторную накидку с капюшоном; Спайдер едва различал под ним слабый блеск ее темных глаз. Табличку он оставил на траве, подумав, что не может сейчас отдать ее Билли – не здесь. Он ожидал, что встретит Билли в доме, повторит слова Джоша, передаст его подарок и удалится, но здесь, в окружении этого хрупкого белого великолепия, тот кусок мрамора казался совершенно неуместным.

И сама Билли, спрятавшаяся в тени, вдруг показалась ему такой загадочной, что Спайдера сковало смущение. Что он, в сущности, знает об этой женщине, чье уединение он посмел нарушить? О чем она думает, глядя на этот сад, словно из театральной ложи наблюдая разыгрывающееся только для нее великолепное представление чистой красоты? Почему-то он вспомнил, как однажды они сидели за ленчем в «Ле Трен Блю», в Нью-Йорке. Билли была тогда в ярко-красном, как будто дала волю огню, горевшему в ней; в ее глазах открывались целые миры, она была красивее всего этого сада. В тот день он постиг глубину нежной женственности, как-то уживавшейся в ней с внезапными проявлениями деспотизма. Теперь, благодаря тесному сотрудничеству в «Новом Магазине Грез», он лучше понимал ее. Но, несмотря на все его знание женщин, в этом смысле она от него ускользала. В Билли просвечивало нечто непостижимое – на самом глубоком уровне. Спайдер чувствовал, как она застенчива, хотя она умела быть бесстрашной и порой позволяла себе заходить дальше многих других женщин. Билли всегда умела держать себя в руках – и тем самым завоевала огромный авторитет. Она была прелестна – о, как она была прелестна! – но словно бы не осознавала всей силы своей прелести. Он шел сюда, только чтобы утешить ее. Больше всего на свете он хотел бы исцелить ее рану, унять ее боль – но не знал, как это сделать, с чего начать. Ах, если бы не эта их нелепая ссора!

– Я пришел… – начал он.

– Не надо, – сказала Билли, протестующе подняв руку. – Я… я должна перед тобой извиниться. То, что я тогда наговорила, совершенно непростительно; я просто не понимаю, что на меня нашло. Я не надеюсь, что ты сможешь простить меня, но…