– Сегодня мой шофер разболелся, – сказала Билли ровным голосом. – Надеюсь, нам удастся поймать такси.

– Жан-Франсуа? А я думала, вы в Эксе, покупаете антиквариат. – Билли была неприятно удивлена, столкнувшись в дверях дома со своим дизайнером по интерьеру.

Она только что в головокружительном темпе провела Кору по отреставрированному особняку, и сейчас обе направлялись к выходу. В этот момент и появился Жан-Франсуа Делакруа. Теперь придется представлять его Коре, дабы не нарушать приличий, хотя на часах уже пять!

– Я вернулся сегодня утром скоростным экспрессом, мадам. Кстати, не нашел ничего особенного; все, что было, я уже купил вчера.

– Это месье Делакруа? – спросила Кора.

– О, извините, позвольте мне представить вам Жана-Франсуа Делакруа. Жан-Франсуа, это графиня де Лионкур. Мы как раз собирались уходить.

– Все знают о вашем изысканном вкусе, графиня. – Молодой художник поцеловал Коре руку. – Я уже трепещу.

– Пустяки, – сказала Кора, – дом еще не обставлен… Увы, но мне еще нечего ни хвалить, ни критиковать. Все еще в будущем!

– Мадам, требуется время, чтобы довести обстановку до совершенства, создать обрамление, которое должно быть легким, гибким и… чистым, – этакий восемнадцатый век, заново осмысленный и окрашенный чувственностью мадам Айкхорн. Пока же я складываю сокровища, которые нам удается отыскать, в старой конюшне.

– Как интересно! – воскликнула Кора с нетерпением. – А могу я взглянуть на них?

– Я бы с удовольствием вам их показал, мадам, но они тщательно упакованы – от сырости.

– О нет!

Кора едва не топнула ногой от огорчения. Этот визит с начала до конца был неудачным. Ходить по пустым комнатам, в которых не на что смотреть, кроме архитектурных деталей и свежеотреставрированных полов и стен, было настоящей пыткой. И все же она не могла показать, что чувствует себя обманутой: ведь Билли ее предупреждала.

– А вы не могли бы приоткрыть что-нибудь, хотя бы самое маленькое?

Еще оставалась надежда урвать хоть что-то от этого дня.

– Я бы мог попытаться, мадам… если мадам Айкхорн…

– Ладно, Жан-Франсуа, – сдалась Билли. Раз уж Кора услыхала слово «сокровище», ничто не удержит ее. – А я останусь здесь и попробую выяснить, чем занимается садовник. Он уже давно должен был закончить посадку луковиц. А вы не задерживайтесь, уже поздно, нам надо поймать такси до наступления часа «пик». Даю вам десять минут.

– Расскажите мне, где вы были в Эксе, месье, – попросила Кора, и оба углубились в дискуссию о достоинствах провансальских антикваров, направляясь через двор к конюшням.

Жан-Франсуа распахнул старинные двери и включил свет, озарив две дюжины стойл, уставленных запакованными вещами. Кора прошлась по рядам, быстро убедившись, что каждый предмет мебели закрыт слишком тщательно, чтобы она сумела за столь короткое время увидеть хоть что-то.

– Да, мадам, – сказал, пожав плечами, художник, заметив ее невольную гримаску. – Понимаю ваше разочарование. Мне бы самому хотелось услышать ваше мнение о тех вещах, которые я приобрел для этого дома… Ага, кажется, я смогу вам кое-что показать из последних приобретений! Эту вещь еще не успели как следует запаковать.

Сняв брезент с предмета, на первый взгляд напоминающего картину, он обнажил продолговатое зеркало в резной раме, которое изысканно мерцало и смутно поблескивало, подобно окну в прошлое.

– Ах… Чудо! Действительно, чудо. Конец семнадцатого века. Но это не французская работа, не правда ли?

– Абсолютно точно, мадам. Зеркало немецкое, оно было подарено царствующему дому в ознаменование боевой победы.

– Настоящая готика! И в отличном состоянии, насколько я могу судить.

– Я купил его для спальни мадам Айкхорн. Глядеть на себя в такое зеркало – все равно что видеть свое отражение в другой эпохе, не так ли, мадам?

– Согласна с вами, месье, – сказала Кора, безо всякого удовольствия глядя на собственное отражение в старинном зеркале. – Так значит, дом будет исключительно романтичным!

– Кто знает, мадам…

– Конечно, вы, месье! – с удивлением воскликнула Кора.

– Думаю, во всем Париже я буду последним, кто это узнает.

В голосе молодого художника слышалась горечь, которая никак не вязалась с его явным желанием показать хоть какой-нибудь образчик красоты.

– Как это может быть? – спросила она и улыбнулась, словно объясняя его слова излишней скромностью.

– Мне не следует жаловаться, мадам, но этот проект не похож ни на один из тех, которыми мне доводилось заниматься прежде.

Снова запаковав зеркало, он направился к выходу, но Кора его остановила.

– Погодите, месье Делакруа, вы выглядите разочарованным. Может быть, я могу вам помочь? Как вы, должно быть, догадались, мадам Айкхорн прислушивается к моим советам.

– Вы первая из ее друзей, кто приходит в этот дом. Это дает мне надежду, что за вами могут последовать и другие…

– Но вы в самом деле разочарованы. Что, моей подруге так трудно угодить? Если это так, то вы должны знать, что она всегда была такой. Это не бросает тень на ваши способности.

– Трудно угодить? Нет, я бы этого не сказал.

– Тогда в чем заключается проблема? Надеюсь, не в расходах на меблировку дома?

– Дело совсем не в этом, мадам. Я получил карт-бланш. С самого первого дня, когда мне предложили этот заказ, я не встретил ни одного отказа на свои предложения, какими бы они ни были.

– Тогда у вас не работа, а мечта художника!

– В принципе – да, вынужден это признать.

– Но?…

– Ах, мадам де Лионкур, вы можете подумать, что я жалуюсь…

– Совсем нет, месье. – Кора одарила его улыбкой. – Я вижу, что вы не из тех, кто жалуется.

И тут Делакруа словно прорвало:

– Это все пустая трата времени! Дом великолепен, один из самых очаровательных в Париже. Он был построен еще тогда, когда образ жизни высшего общества скорее можно было отнести к виду искусства. Это не обычный дом, мадам, он требует высокой идеи! Когда я его увидел, то понял: если мне удастся вдохнуть в него жизнь, это будет воплощенная мечта. Долгие недели я поверить не мог свалившемуся на меня счастью. Это дом, каждый камень в котором просит, чтобы его открыли миру, дом, сами стены которого обещают вам, что, войдя в них, вы окажетесь на вершине западноевропейской цивилизации. Я думал, что, когда закончу, здесь будут даваться обеды, балы, приемы в саду, большие званые вечера… Признаюсь, я даже тешил себя фантазией, что его станут фотографировать для журналов…

– Такой дом сделает вам блестящую карьеру, – ободряюще сказала Кора. – Все станут о нем говорить. Я не думаю, что вам стоит тревожиться об этом.

– О нет! Мадам, в этом и есть причина моего расстройства.

– Не понимаю.

– Я сам ничего не понимаю. Мадам Айкхорн сообщила мне, что не собирается устраивать здесь приемы, что не следует проектировать большие залы для гостей и что она никогда не позволит фотографировать этот дом. «Сделайте мне уютный дом», – сказала она. Как будто это английский коттедж! «Уютный»… Уют – удел буржуа! Конечно, спальням надлежит быть интимными и удобными, но гостиные… Это невозможно!

– Да, в терминологии чувствуется какое-то противоречие, – пробормотала Кора.

– Разумеется! Только англичанам в их загородных домах удается сочетать великолепие и уют. Но у них это результат работы десяти поколений коллекционеров, каждый из которых добавляет что-то свое, так что даже самые большие пространства, наполненные самыми разнообразными вещами, оказываются чем-то вроде дани предкам: ведь сами эти вещи служат напоминаниями. А еще – собаки. Да-да, в особенности собаки! Вы согласны?

– Собаки действительно весьма декоративны… – медленно сказала Кора; мозг ее напряженно работал.

– Но в Париже, в таком безупречно прекрасном, классическом здании, совершенно невозможно достичь подобного уюта! Я уверен, что это только разрушит очарование дома. Я пробовал объяснить это мадам, но она стоит на своем. Твердит, что это возможно. Сначала она попросила, чтобы я ее удивил, но на самом деле этого ей хочется меньше всего, я быстро в этом убедился. Поэтому я старался сделать то, что ей на самом деле нужно. – При мысли о своей упрямой клиентке Жан-Франсуа вздохнул. – Все ценности, которые вы здесь видите, мы отыскали вместе за те немногие дни, что она может мне уделить. Мадам Айкхорн настаивает на своем участии в каждой детали убранства дома.

– Я уверена, что вы себя недооцениваете, – задумчиво промолвила Кора. – Вы можете поднять традиционное представление на новую высоту, достичь здесь нового типа роскошного уюта, в котором так нуждаются люди в наши тяжелые времена.

– Я так себе и сказал, мадам. И надеюсь, что мне удастся это осуществить. Даже если эту красоту увидят лишь несколько близких друзей мадам Айкхорн, они все же смогут рассказать другим…

– Обещаю вам, что, когда вы закончите с обстановкой, я приеду посмотреть, а потом доложу всему миру, – сказала Кора.

– Боюсь, что вам придется набраться терпения…

– Но ведь дом готов, почему бы не приступить к меблировке?

– Мадам Айкхорн не спешит въезжать. Пока что она не хочет, чтобы я заканчивал дом, говорит, что никакой спешки нет, а когда все будет готово, возникнут проблемы с поисками прислуги. Пока что у нее есть только садовник, который живет в сторожке. И вот я жду. Иногда я задаю себе вопрос, хочет ли мадам Айкхорн вообще, чтобы я закончил работу? Вы понимаете, как это тяжело? Я не хочу жаловаться, но у меня тоже есть нервы! Если бы этот дом принадлежал мне, я бы не медлил с переездом.

– Я тоже. Не понимаю, почему она не торопится.

– Именно этот вопрос я задаю себе. Больно видеть дом пустым, не только с профессиональной, но и с человеческой точки зрения. Конечно, я говорю с вами доверительно, как с близкой подругой мадам Айкхорн. Постороннему человеку я бы этого не сказал. Надеюсь, вы не считаете, что я жалуюсь? Я боготворю мадам Айкхорн…