Диана Кизис - Последний штрих

Я купила наименее уродливый букет гвоздик из тех, что имелись в цветочной лавке: когда приедет Зак, отдам ему цветы – пусть отнесет в палату Сесил. («Если они положили ее в палату. Перестань! Не смей даже думать такое!») Брин и я сидели, ждали и медленно сходили с ума. Время от времени Брин подходила к сестре и спрашивала, неужели никто не может предоставить нам информацию. Я старалась не думать о детях, развлекавшихся в игровой – печальной маленькой комнатушке, в которой валялись разномастные кубики и головоломки с утерянными деталями. Чего только эти дети не повидали за дверями палаты! Даже представить страшно.

Я почувствовала, как Брин вскинула голову и посмотрела на дверь. К нам шагал ее муж, Дэвид. На губах у него играла робкая, неопределенная улыбка. Забавно; Дэвид Кесслер и Брин встречались два года, прежде чем пожениться (разумеется, Брин не стала брать его фамилию), и все это время я считала его снобом и занудой. Но оказалось, что он просто ужасно застенчив. Неуверенность в себе делала его педантом. Его каштановые волосы всегда были аккуратно причесаны, футболка и брюки – безукоризненно чисты, словно у мальчишки, которого собираются снимать для школьного альбома. Дэвид присел на корточки и взял нас обеих за руки. Я невольно отметила, какие ухоженные у него ногти.

– Дорогие леди, – сказал он.

– И микробы, – прибавила я, кивнув на раздраженного мужчину, который сидел слева и жаловался жене, что его уже прививали от гриппа.

Из отделения травматологии вышла врач и спросила:

– Кто здесь Брин Беко?

– Я!

Дэвид, Брин и я резко вскочили, совсем как женщины, которые выныривают из бассейна в старых фильмах, если прокрутить назад пленку.

Доктор Марчисан, как она представилась, вышла с нами на улицу, Я удивилась тому, что уже вечер. Из-за этих затемненных окон я потеряла счет времени. Я укутала шею воротом своего спортивного свитера. Даже теннисные туфли переобуть я не успела. Брин скрестила на груди руки. Волосы врача были заплетены в косы, что совсем не вязалось с глубокими морщинами возле глаз. «Молодежная прическа, – подумала я, поражаясь тому, что каждый день эта женщина имеет дело с человеческими трагедиями и живет как ни в чем не бывало. – И старое лицо».

– Ваша подруга Сесил попала в автомобильную аварию, – сказала доктор Марчисан. Я заметила, как Дэвид глубоко вдохнул: должно быть, собирался сказать, что это нам и так уже известно, но сдержался.

Наверное, врач почувствовала наше нетерпение и поспешила озвучить подробности: она зачитала их, раскрыв папку, которую держала в руках.

– У Сесил перелом правой ключицы, перелом правой лодыжки, сложный перелом запястья – правого запястья – и разрыв сухожилия, – перечисляла она. – Кроме того, открытый перелом правого колена с утерей хряща – угодила ногой в стереосистему – и перелом обоих бедер. Одно легкое повреждено, однако второе не задето. Кроме того, разрыв селезенки: ее придется удалить.

У меня запылала переносица. Удалить. Я не знала точно, для чего нужна селезенка, но эта фраза не предвещала ничего хорошего. Я стрельнула глазами на Брин – она, в свою очередь, посмотрела на меня. Дэвид кивал и записывал, что говорит врач. Ох уж этот Дэвид! Всегда держит в кармане блокнот и ручку.

– Самая главная сложность в том, – доктор Марчисан стала говорить медленнее, чтобы смысл ее слов дошел до нас, – что Сесил вот уже несколько часов находится без сознания. Возможно, это кома; возможно, повреждение мозга. Произошло торможение. – Она вскинула глаза: улавливаем ли мы, о чем она? Мы лишь моргали. – Как бы вам объяснить? Когда резко останавливается машина, ремень безопасности не дает пассажиру врезаться в панель управления или в ветровое стекло, А мозг в случае шока прячется глубоко в череп, и тогда может произойти сбой мозговых импульсов.

– Что-что? – переспросила я.

Дэвид бросил на меня взгляд, в котором читалось: «Не сейчас, Джесс. Возьми себя в руки».

Доктор Марчисан продолжала, словно не слыша меня:

– Мы пригласили нейрохирурга из Калифорнийского университета, он будет здесь с минуты на минуту. Кроме того, мы сделали Сесил компьютерную томографию – на ней видна опухоль. Пока еще трудно сказать, насколько серьезно поврежден мозг. Будем ждать результатов осмотра нейрохирурга.

«Осмотра нейрохирурга...»

Мне вдруг вспомнился дурацкий анекдот – футболист рассказывает: «Врач говорит, что у меня сотрясение мозга. Что это такое, ума не приложу!»

Дэвид задал какой-то вопрос, которого я не расслышала.

– Это все, что можно было увидеть на томографии, – ответила врач.

– Простите... – не отступала Брин. – Но насколько все ужасно? Скажите нам... Она... Что вы вообще хотели всем этим сказать?..

– Поймите, это затяжной и непредсказуемый процесс, – ответила доктор Марчисан, прижимая папку к груди. – Никто пока не знает, как он будет протекать. Слишком много возможных вариантов развития. – Она по очереди посмотрела на каждого из нас. – Советую вам пойти домой – обследования будут продолжаться несколько дней. Впрочем, если хотите, можете остаться. Если будут какие-то изменения, сестра вам сообщит. А теперь прошу извинить – мне пора.

Брин посмотрела на меня, плотно сжав губы.

– Какого черта? Куда подевался Зак? – произнесла она, ни к кому конкретно не обращаясь. Мы снова вернулись в больницу.

Пожалуй, стоит сказать, что я познакомилась с ним раньше всех.

Это случилось во втором семестре первого курса, в пятницу, когда мы выбрались на очередную вечеринку, хотя я уже не помню, к какой именно «братве». («Разве можно называть студенческое братство «братвой»?! – возмущался какой-нибудь юнец, который еще только готовился вступить в это самое братство и проходил испытательный срок. «Ладно, – прерывала я. – Замнем для ясности».) Помню, это был полуразвалившийся особняк в стиле Тюдоров, стоявший на холме в студенческой части города. Снаружи дом выглядел довольно внушительно, но внутри вас ждало разочарование: пол, липкий от пива; ободранные обои; студенты дергались на диванах под рэп и спускались на пол лишь для того, чтобы оторваться под рок-композицию «Лангуст». («Все вниз, танцуем рок!») Мы, во главе с Брин, проталкивались через затор, образовавшийся в дверях. В воздухе висел сигаретный дым. Сес встретила девчонку из своего общежития, которой не терпелось поделиться сплетнями насчет кураторши, а меня Брин послала за пивом. Когда я наконец пробралась к пивной бочке, оказалось, что стаканы закончились.

– Возьми мой, – сказал какой-то парень, протягивая мне пластиковый стакан, на дне которого блестели остатки янтарного напитка. – Я все равно скоро ухожу.

Он был симпатичный. Высокий, спортивно сложенный – похоже, занимался серфингом. Светлые вьющиеся волосы чуть-чуть не доходили до воротничка рубашки с коротким рукавом. Глаза – голубые, как бассейны в моем родном городе – обрамляли длинные золотистые ресницы. Он был похож на актера – такого, который в одном фильме играл бы соблазнительного молодого адвоката, а в другом деловитого героя-пожарного. Он улыбался открытой, милой, но вместе с тем слегка застенчивой улыбкой. В Заке мне сразу понравилось все: от загорелого носа до спортивной фигуры, и я решила, что он будет отлично смотреться на снимке в студенческом фотоальбоме (в мечтах я уже рисовала себе развитие нашего бурного романа).

– Ну же. – Он поводил у меня перед носом стаканом. – Возьми, сделай одолжение.

Один его передний зуб был слегка кривоват, и это выглядело очень симпатично.

Я пожала плечами: так, мол, и быть, взяла стаканчик и спросила:

– А ты почему уходить собрался? Вечеринка в самом разгаре.

Я совсем недавно начала кокетничать с парнями – все благодаря Сесил и Брин, их школа – и наслаждалась каждой минутой внимания противоположного пола. Прикажи мне Зак вылизать донышко стакана, я бы послушалась.

– Здесь очень шумно. Погоди, дай я тебе налью...

Он потянулся к бочке и не отпускал краник, пока стакан не наполнился теплым пивом.

– Кстати, меня зовут Зак.

– Что?! – Я прислонила ладонь к уху.

– Я говорю, меня зовут За... Ха-ха-ха! – рассмеялся он. – Ты чуть не облила меня пивом.

Болтая о том о сем («На кого ты учишься?» – «А ты на кого?»), мы незаметно добрались до песчаной волейбольной площадки позади дома. Шум туда почти не доносился. Вокруг валялись охапки сена, которые при желании можно было использовать как скамейки; зажженный кем-то костер сыпал искрами и пеплом; а на самом видном месте стоял бочонок с пивом, из которого Зак время от времени подливал в наш общий стакан, который мы передавали друг другу. С каждым глотком пенное пиво пилось все легче. Зак рассказал, что посещает подготовительный курс при медицинском колледже. В медицину, по его словам, он пошел лишь для того, чтобы порадовать отца, который был кардиологом.

Выяснилось, что он родом из Сан-Франциско, любит готовить («Запросто могу сделать рис по-итальянски», – заявил он) и увлекается сноубордом.

– Привет! Давно не виделись!

К нам направлялись мои подруги. Брин погрозила мне пальцем. «Только бы Сесил ему не понравилась! – подумала я, глядя на них. Прошлый опыт меня кое-чему научил. – Господи! Пожалуйста, сделай так, чтобы она ему не понравилась!..»

– Спасибо за принесенное пиво. Вот паразитка! – Брин уперла руки в бока.

– Куда ты пропала? – спросила Сесил. – Ой, а можно мне глоточек?

Я протянула ей наш стакан.

– Зак, разреши представить: Сесил Картер и Брин Беко, – сказала я.

– Зак Дюран. – Он привстал и пожал им обеим руки. (Я еще подумала: надо же, какой вежливый!)

– Послушайте, – объявила Брин. – Мы только что встретили Софи с семинара по русской литературе, и она говорит, что еще где-то тоже идет вечеринка, так что если хотите...

Я посмотрела на Зака. Он пожал плечами.