Она подошла к нему; слегка опущенные плечи и размеренные шаги говорили о крайней усталости. Он взял ее за руки, и они пошли по узкому коридору к ее комнате. Стены коридора были увешаны фотографиями. Он заметил их в тот вечер, когда укладывал спать Тая, этих свидетелей ее прошлого, изображающих в том числе саму Рейчел с родителями, Тая в младенчестве, Стюарта и Рейчел в день свадьбы. Он почти был уверен, что она не позволит ему войти в комнату, где была ее спальня, но она позволила. Она вошла в дверь и подождала, пока он не вошел следом.

– Как вы думаете, ничего, если мы зажжем свет? – спросила она.

– Занавеси опущены. Пусть горит, только неярко.

Она подошла к столику у кровати и принесла Лейну лампу-молнию. Лейн поставил ее на туалетный столик, вынул из заднего кармана коробок и зажег спичку, подкрутив фитиль. Вставив стекло на место, он снял шляпу и сел на стул, обитый тканью со сборками, что стоял у туалета.

– Вряд ли я смогу уснуть хотя бы ненадолго, – задумчиво сказала Рейчел, направляясь к ширме. Она скрестила руки на груди, словно стараясь защититься от чего-то.

Лейн подошел к ней, взял ее за плечи и повернул к себе.

– Не волнуйтесь, Рейчел. Никому в голову не придет искать нас здесь, а если и придет, то Дельфи их выгонит. Я уйду затемно, и все будет в порядке. Вы хорошо продумали, что вы им расскажете?

– Не беспокойтесь, я прекрасно соображаю, – сказала она уверенно. – Я пойду к шерифу, когда люди вернутся, и расскажу ему, что ударила вас по голове палкой, взяла вашего коня и ускакала. Конь сбросил меня на подъезде к городу и убежал, а я пришла домой, когда уже стемнело, очень усталая, и спокойно проспала всю ночь дома.

– Прекрасно.

– Это звучит убедительно?

– Они вам поверят. Ведь вы – Рейчел Маккенна.

– Надеюсь. А что будете делать вы? Куда вы отправитесь?

– Я поеду к Чейзу и все объясню. Постараюсь заручиться его поддержкой.

– Мне бы хотелось, чтобы отношения между вами восстановились совсем не таким образом. Я, правда, надеюсь, что у вас с Чейзом все будет хорошо на этот раз. – Она потерла виски кончиками пальцев. – А что насчет Роберта?

– Я найду его, когда все уляжется, и встречусь с ним лицом к лицу. Теперь он знает, что я способен похитить человека, и поверит, когда я скажу ему, что хочу работать вместе с ним.

– А если он не Грабитель?

– Это будет значить, что я произвел слишком много шума из ничего, да?

– Боюсь, что так.

Она, по крайней мере, говорила честно. Он привлек ее к себе, погладил по спине. Ему страшно захотелось оказаться вместе с ней где-нибудь в другом месте и другом времени.

– Не тревожьтесь, Рейчел. Все утрясется.

– Надеюсь, – прошептала молодая женщина.

В дверях появилась Дельфи, неся поднос с ужином. Лейн отпустил Рейчел и взял поднос у экономки. Если у нее и создалось какое-нибудь мнение о том, что она увидела, войдя в комнату, она держала его при себе.

– Ванна почти готова, – обратилась она к Рейчел. – Когда кончите, спускайтесь в кухню. Я собираюсь лечь спать, а ружье возьму с собой. Если кто-нибудь подойдет к двери, вы оба молчите, я сама все улажу.

– Как я смогу вас отблагодарить, Дельфи? – воскликнула Рейчел срывающимся голосом.

– Не нужно больше об этом, – отозвалась Дельфи. – Пора уже нам внести в свою жизнь какое-то оживление.

Лейн смотрел, как она исчезает в коридоре.

Он принес поднос к широкой кровати с пологом на четырех колонках, поставил его в середину и подождал, пока Рейчел сядет рядом с ним.

– Лучше приступайте немедленно, иначе ничего не останется, – сказал Лейн, пожирая глазами холодную жареную курицу, гору нарезанного хлеба, масло и горшочек с медом. В середине подноса стоял большой кувшин с молоком, два стакана, чашки и кофейник.

Рейчел устроилась по другую сторону подноса, примостившись на самом краешке кровати. Она смотрела на курицу и думала о том, сможет ли проглотить хоть самый махонький кусочек, – ведь ей предстояло провести эту ночь под одной крышей с Лейном.

– Вы можете переночевать в гостевой комнате, – выпалила она, когда он впился зубами в куриную ногу.

Лейн медленно жевал, глотал, но ничего не говорил. Потом опять запустил зубы в куриную ногу. Его глаза не отрывались от ее лица. Он вытер губы тыльной стороной ладони и улыбнулся.

– Как вам угодно.

– Почему вы так на меня смотрите?

– Как?

– Как будто думаете, что это смешно, – ответила она.

Его улыбка исчезла.

– В этом нет ничего смешного, Рейчел, уверяю вас. Что мне делать, если, глядя на вас, мне хочется улыбаться?

Вспыхнув, она отвела глаза.

– Вы всячески уклоняетесь от разговора по поводу того, что я сказал вам сегодня днем.

– Что вы имеете в виду?

– Вы знаете, что я имею в виду. Не каждый день я говорю женщине, что я ее люблю. Говоря по правде, я никогда еще никому не говорил этого. Но кроме красивого румянца, который сейчас горит у вас на щеках так же, как горел утром, когда я сказал это, вы никоим образом не откликнулись на мои слова.

Он мог видеть только ее румянец, но Рейчел знала, конечно, что она очень даже откликнулась. Ладони у нее были холодные и влажные, сердце стучало быстрее, чем копыта лошади на скачках, и она испытывала томное, тающее ощущение в некоем месте, о котором не принято говорить вслух.

Она резко поднялась, отчаявшись избавиться от его темного, выжидающего взгляда. Она знала, чего он ждет, знала, что он хочет, чтобы она призналась ему в любви, но язык у нее точно примерз к гортани. Наконец ей удалось выдавить из себя:

– Я иду вниз купаться. – И она вышла из спальни прежде, чем он успел что-либо сказать.

Рейчел окунулась в ванну, полную теплой воды, переоделась в скромную рубашку из белого батиста, приготовленную Дельфи, и это подняло ее настроение больше, чем она ожидала. Ночь обнимала ее; она расчесывала волосы, наслаждаясь дуновениями ветерка, который наконец-то принес с собой свежесть. В открытое окно вливался запах жасмина, раскрывающего свои цветы по ночам; он проникал вместе с ветерком, колышущим занавеску.

«Какое это было бы блаженство, – подумала молодая женщина, – выйти из дома, постоять на веранде, пить этот свежий воздух, пряный аромат цветника, спокойствие!» Но она не может рисковать – вдруг ее заметят. Она оставила воду в ванной, повесила на руку грязную одежду и вышла из кухни. Проходя на цыпочках мимо комнаты Дельфи, она услышала, что экономка храпит так, что мертвый может проснуться.

Вот тебе и защита, подумала Рейчел, но потом сказала себе, что Дельфи может спать спокойно, потому что сама она вообще не уснет. В конце коридора Рейчел положила руку на дубовую колонку перил и двинулась наверх.

Сверху не доносилось ни звука. Хотя ей было бы приятно, если бы Лейн отправился спать в гостевую комнату без всяких возражений, она понимала, что он вряд ли так легко от нее откажется, и решила, что он все еще пребывает в ее комнате.

Лейн любит ее.

Хотя признание было сделано легко, она понимала, что далось оно ему совсем не просто. И его слова о том, что он еще никогда никому не признавался в любви, удивили ее почти так же, как и то, что он любит ее. Он ко всему относился серьезно, и после того, что он рассказал ей утром, она понимала, почему это так. Размышляя о том, что он пережил, прежде чем стал тем, чем стал, она поражалась его силе и стойкости.

Пришло время признаться ему в своих чувствах, перестать сопротивляться и воспользоваться возможностью новой любви; настало время дать себе волю, разрешить себе чувствовать, узнать, что значит любить и быть любимой. Он предлагал ей то, что она почти уже не надеялась обрести – любовь, которая зажглась от страсти.

Он любит ее. Оказавшись лицом к лицу с этим открытием, она должна была признаться, что тоже любит его. И что оттягивать неизбежное – бесполезно.

У своей двери Рейчел помедлила. Свет не горел, комната была погружена в такой глубокий мрак, что она не могла рассмотреть очертаний фигуры на постели. Она медленно вошла в спальню.

Его там не было. Она повернулась, подол широкой рубашки раздулся и опал у лодыжек.

Пальцы ее дрожали, когда она приложила руку к губам. Глубоко вздохнув, она постаралась идти помедленней, но у нее не получалось. Она торопливо шла по коридору, ее голые пятки мягко шлепали по натертому деревянному полу.

Дрожащей рукой она медленно повернула дверную ручку гостевой комнаты. И опять ее встретил мрак, но на этот раз она услышала шорох простыни.

– Рейчел?

– Да.

Она услышала, что он вздохнул, и узнала по звуку, что он прячет револьвер в кожаную кобуру. Трепеща, она схватилась за дверь и прислонилась к ней. Она услышала, что он шевелится на кровати, услышала, как он бросил на ночной столик ремень с кобурой. – Идите сюда, Рейчел. Она вошла в комнату и закрыла за собой дверь. Окно выходило в сад, занавеска была поднята, и в комнату проникал благословенный ночной воздух. Она подошла к окну, положила руки на подоконник и втянула в себя воздух долгим глубоким глотком. Потом обернулась.

– Пожалуйста, Рейчел. Идите сюда.

Он был не больше, чем голос, звучащий в темноте, пока она не подошла к кровати и не разглядела его загорелое тело на белой простыне. Он лежал, опираясь на локти и глядя на нее. Она остановилась на расстоянии вытянутой руки.

– А я-то полагала, вы будете сражаться за то, чтобы спать в моей комнате. Когда я вас не нашла у себя, я решила, что вы, наверное, ушли совсем, – прошептала молодая женщина.

– Куда же я мог уйти, если все, чего я хочу сейчас, – это быть с вами, прикасаться к вам, лежать рядом с вами, обнимать вас?

Она содрогнулась и порадовалась, что он не видит, какое впечатление произвели на нее его слова. И опять ощутила сладостное тепло, от которого таяло ее сопротивление.

– Я люблю вас, Рейчел.