Но теперь все это не имело значения. Теперь все изменилось.

— Мальчик должен носить фамилию отца, — заявила она. — Подумайте о возможности успешной женитьбы. Семья его будущей невесты захочет знать его родословную. Что он расскажет им?

— Я беспокоюсь о том же, миссис Хайтауэр, но я не собираюсь лгать и делать вид, что мы с Фарадеем были женаты.

— Есть другой выход — выход, благодаря которому Гидеон может законным образом стать Хайтауэром. Хотя это повлечет значительные расходы с моей стороны и мне придется пожертвовать своим драгоценным временем, но ради спасения нас всех и в память о моем любимом муже я охотно усыновлю его сына, Гидеона.

67

— Ты боишься, дорогая? — спросила Элизабет.

Моргана резко прошлась расческой по волосам, как будто хотела все их вырвать.

— Боюсь? Нет, — ответила она и нервно засмеялась. — Волнуюсь? Да. Я никогда еще не шла против воли тети.

— Я уверена, все будет хорошо, — успокоила ее Элизабет, отметив про себя, что теперь Моргана зачесывала волосы назад, чтобы открыть свой лоб.

Элизабет потребовался всего один день, чтобы понять, как Беттина контролировала Моргану. Девушка этого не осознавала, потому что ее тетя проделывала это изощренно неуловимыми способами. Беттина делала едва заметный знак, и Моргана тут же закрывала свой лоб. «В качестве наказания, — сказала Моргана у Арч-Рок. — Я стыжусь его».

«Ну что ж, Беттина, вот как ты это делаешь», — подумала Элизабет. Она поехала к Кэндлуэллам, чтобы позвонить в Лос-Анджелес. Уже через два дня поездом прибыла посылка, которую Сэнди Кэндлуэлл доставил прямо в гостиницу. Натаниэл Готорн, «Алая буква». Без лишних слов, просто чтобы доставить Моргане удовольствие, Элизабет вручила ей книгу. Моргана за два дня проглотила ее, и когда девушка перевернула последнюю страницу, внутренне она была уже другим человеком.

Эстер Принн, публично осужденная жителями Бостона за прелюбодеяние и вынужденная носить унизительный знак с буквой «А», вышитый на ее груди, потрясла этих самых жителей тем, что превратила позорный знак в символ ее жизненного опыта и индивидуальности. Она гордо носила его, словно говоря: «Мой прошлый грех — часть меня, и делать вид, что этого никогда не было, значило бы отрицать существование этой моей части».

В ту ночь, когда Моргана закончила чтение, она подошла к зеркалу над комодом и подняла масляную лампу так, чтобы лицо было полностью освещено. Шрам выступал четким рельефом, как лунный кратер размером с серебряный доллар, узловатый, выпуклый, уродливый. Это была алая буква Морганы.

Двенадцать лет она поступала так, как велела ей тетя Беттина: носила челку, шляпки, шарфики и использовала косметику. Тетя Беттина обычно говорила: «Прикрой, доченька», — и рука Морганы тут же тянулась к расческе, шляпке или пудренице.

Почему она позволяла тете Беттине контролировать ее жизнь? Насколько она могла помнить — возвращаясь еще к той жизни в Бостоне, которую она смутно помнила, — ее тетя управляла каждой минутой, каждым часом и каждый днем ее жизни. Книга Готорна как будто открыла ей глаза. Неожиданно Моргана приобрела силу и уверенность, все теперь казалось ей таким простым и ясным. Как и Эстер, она будет распоряжаться своей жизнью, как хочет сама. Нет, она не перестанет ценить то, что ее тетя сделала для нее. Моргана по-прежнему будет жить здесь, помогать тете управлять гостиницей, но теперь она это будет делать на своих условиях.

На следующий день она сообщила Элизабет:

— Этот шрам отдалил меня от людей. В нем моя индивидуальность. Он символизирует событие, которое стало переломным моментом в моей жизни, хотя я его и не помню. Может быть, однажды я вспомню. Но теперь я перестану бежать от себя самой, перестану скрывать свое «я», а буду защищать его.

Той ночью в гостевой комнате Элизабет поймала взгляд Беттины, увидевшей открытый лоб Морганы. Обычные сигналы никак не срабатывали, и Беттина оставила свои попытки. Осознавала ли она, что ее власть над Морганой начинает ослабевать?

Моргана также стала более настойчиво интересоваться своим отцом. Еще недавно достаточно было одного слова Беттины, чтобы Моргана замолчала, но теперь Моргана ей не уступала. Элизабет слышала, как Моргана говорила своей тете: «Я хочу поговорить о нем. Я хочу знать о нем все. Что произошло с его рисунками? Что стало с его коллекцией керамики?»

Золотая олла вызывала особый интерес у Морганы. Она могла часами рассматривать фотографию нарисованной оллы, видя в сложном узоре тысячи сочетаний и бесконечных вариантов. Из одного-единственного символа — будь то дерево, звезда или лось — вырастали другие символы, линии соединялись, и получалась какая-то система. Моргана обычно прикасалась кончиками пальцев к символу и вела по нему вверх, в сторону или вниз. Она считала себя саму одной из этих символов. Пятнистая крошечная кошка, должно быть, была ягуаром, а сфера с хвостом могла символизировать комету. Оттуда она могла проследить, как обозначенный предмет — она сама — мог перемещаться в нескольких направлениях и заканчиваться в разных местах. Она поняла, что у этого объекта нет одного определенного будущего. И она не должна следовать по одной определенной дорожке.

— Это не непослушание, дорогая, — сказала Элизабет, когда Моргана закончила с прической и приступила к своему гардеробу. — Просто изложи ей свою точку зрения. Ты не хочешь быть медсестрой. У тебя другие цели в жизни. Это так просто.

Пока Моргана надевала свои новые спортивного вида брюки, которые ей подарила мисс Делафилд, Элизабет сказала:

— Когда я была в твоем возрасте в колледже, девушкам-студенткам дозволялись лишь десятиминутные ритмичные движения. Мы делали эти упражнения в длинных шерстяных платьях и нижних юбках, подметавших пол, в накрахмаленных воротничках и жестких корсетах, которыми мы затягивали талию до восемнадцати дюймов. У вас, у современных девушек, сейчас больше свободы. Нам разрешали играть в теннис, но только не состязаться. А еще строго-настрого запрещалось ездить на велосипеде.

Элизабет подумала, если бы шестнадцать лет назад Фарадей получил ее письмо, он мог бы жениться на ней, и тогда Моргана стала бы ее приемной дочерью. Насколько иначе сложилась бы тогда судьба этой девочки!

Но, возможно, она еще сможет все исправить?

Перед тем как отправиться в Твентинайн-Палмс, Элизабет разыскала своего старого коллегу, который преподавал в Калифорнийском университете, в Лос-Анджелесе. Она съездила в новый Академгородок в Вествуде и вернулась оттуда с брошюрами, книгами и экземпляром студенческой газеты «Дейли Бруин» — не за горами то время, когда Гидеону придется выбирать колледж, и ей хотелось, чтобы он выбрал самый лучший.

Калифорнийский университет был отличным выбором. В нем училось более пяти тысяч студентов, университет предлагал множество возможностей, как мужчинам, так и женщинам. Моргане не пришлось бы сталкиваться с предрассудками, преследовавшими Элизабет тридцать лет назад, когда в учебных заведениях правили мужчины.

Конечно, Моргане придется найти работу. Даже если Беттина предложит ей материальную помощь, нужно будет решать проблему жилья. Но, слава богу, Элизабет сможет ей немного помочь.

Она тоже когда-то получала помощь в самые критические моменты своей жизни.

Когда Элизабет столкнулась с проблемой, как зарабатывать на жизнь и растить ребенка, профессор Кин предложил ей жить вместе с ним. Он очень любил ее, и у него не было своих детей. Кроме того, отцом ее ребенка был тот врач, который спас ему жизнь. Кин даже предложил жениться на ней, хотя ему было уже за семьдесят. Он был джентльменом и хотел придать ей с сыном респектабельности. Но Элизабет не стыдилась того, что у нее незаконнорожденный ребенок. Когда через несколько лет Кин умер, все его вполне приличное состояние по завещанию перешло ей с Гидеоном. Теперь она почувствовала свободу и могла осуществить свою мечту, продолжить работу по сохранению индейской наскальной живописи.

Вспоминая о профессоре Кине, Элизабет задумалась о странном предложении Беттины Хайтауэр, которое она сделала несколько дней назад — усыновить Гидеона.

Элизабет тогда сразу ответила Беттине, что он никогда не пойдет на это. У Гидеона есть мать, и он счастливо живет со своей настоящей фамилией. Но Беттина настойчиво повторяла:

— Вы по-прежнему будете его настоящей матерью, а я — всего лишь приемной. Знаете ли, наш случай — не такой уж редкий, например, после развода, когда отец ребенка снова женится, у ребенка есть и настоящая мать, и приемная. И потом, Гидеон и Моргана станут настоящими братом и сестрой. Они оба будут носить фамилию Хайтауэр.

Элизабет была счастлива, что Гидеон сможет наладить дружеские отношения со своей сестрой. Но усыновление — недопустимо.

— Вот! — воскликнула Моргана. — Как я выгляжу?

Элизабет встала с кровати и, подойдя к Моргане, взяла ее за плечи.

— Ты выглядишь так, будто собираешься покорить весь мир! — сказала она. Элизабет ничего не рассказала Моргане о вопиющем предложении ее тети. Гидеон тоже ничего не знал. Они с сыном завтра уедут в Колорадо. Беттина и ее предложение будут забыты навсегда.


Когда Моргана оставила Элизабет и отправилась искать Беттину, она еще никогда не чувствовала себя такой смелой и уверенной в себе. Такое было ощущение, будто доктор Делафилд — Добрая Фея, которая рассыпала волшебную пыль повсюду, куда бы Моргана ни шла. Моргана решила, что спокойно изложит тете Беттине суть дела, потом выслушает ее, со всем вежливо согласится, но настоит на своем решении, поспешив заверить тетю, что всегда будет благодарна ей за то, что та пожертвовала ей свою жизнь, чтобы обеспечить Моргане достойное существование, и что она собирается позаботиться о том, чтобы ее труды были вознаграждены.