Откуда ни возьмись появились три официантки и быстро выставили на стол шесть тарелок устриц со спагетти под белым соусом, две бутылки красного вина, бутылку «Перрье» плюс ведерко со льдом. Анджело невольно внушает уважение, люди к нему тянутся, подумала Джессика, вспомнив, что то же самое она однажды сказала о другом человеке. Та встреча, да и все, что связано с «Проектом икс», отодвинулось сейчас куда-то далеко в прошлое, стало седым преданием. Но все эти события неумолимо вели ее к этому моменту, к этому ресторану, к этому столику, где сидит теперь этот человек-гора и затыкает за воротник бурой нейлоновой рубашки белую хлопчатобумажную салфетку.

— Вам понравятся устрицы, — сказал Анджело, берясь за вилку. — Створки твердые, зато брюшки мягкие. Как у меня. — Он глянул сверху вниз на свой круглый живот и похлопал по нему ладонью. — Но мой живот никто не станет есть, даже с маслом. И даже с соусом. Если не считать профессиональных каннибалов.

Джессика встретилась глазами с Морганом Хэнкоком. Когда через несколько секунд он отвернулся, она почувствовала себя такой несчастной, словно он покинул ее в танцзале прямо посреди медленного танца. Когда она увидела его в кабинете Ларимера, в ней затеплилась слабая надежда, вскоре сменившаяся отчаянием, когда она уяснила, зачем он приехал. Он приехал к издателю не ради нее, он приехал, чтобы найти Моргана Блейна. Он даже заявил во всеуслышание, что не любит ее. Глупо было надеяться. Она же, в конце концов, ясно дала понять, что он не тот, о ком она всю жизнь мечтала. Но в ту минуту, когда она его увидела, чувство безмятежности и тепла, которое она ощутила в его квартире, снова окутало ее. Это чувство защищенности, как стало теперь ясно, придало ей сил. Поэтому она с такой ловкостью прорвалась сквозь два секретарских кордона и добралась до кабинета Ларимера. Когда же она снова увидела его, чувство это захлестнуло ее с головой. Ей хотелось только одного — выкрасть его и снова засесть с ним в квартире, держать в плену всю оставшуюся жизнь.

Но раз это было невозможно, единственное, что оставалось, — тянуть время. Пока они сидят в ресторане и она находится рядом с ним, у нее есть шанс. После ланча она найдет способ поговорить с ним наедине. Она извинится и падет к его ногам. «Мне все равно, чем ты занимаешься, на кого похож и сколько зарабатываешь или не зарабатываешь, я люблю тебя безумно», — скажет она ему. Ну нет, может, не такими точно словами. Но что «люблю безумно» — это обязательно. Джессика посмотрела на Джорджи, сжавшуюся в углу. Какой же маленькой и жалкой она казалась рядом с Анджело Брауном. Сейчас речь идет не о нас с тобой, подумала Джессика. И дело не в наших отношениях и не в моей ревности к твоим успехам. И даже не в том, что я не оправдываю ожиданий матери. Удастся мне или нет убедить Моргана дать мне попытать счастья второй раз, он каким-то волшебным образом уже дал мне что-то. Это ведь страна независимости, и в конце концов я постараюсь ее обрести.

— А любовные сцены как написаны! — сказала она, не сводя глаз с Моргана Хэнкока. — Очень проникновенно.

— Хотите знать, в чем секрет? — усмехнулся Анджело. — Я пишу это так же, как делаю, и каждый раз, когда делаю, я делаю это так, как будто это в последний раз. Потому что парень вроде меня — я не могу похвастать, что меня засыпали предложениями и что, мол, отбою нет. Девчонки не кидаются пачками мне в постель. Когда у меня получается побыть с девчонкой и дойти до того момента, я говорю себе: «Эй, парень, а вдруг это последний раз?» Так что я собираюсь с силами и думаю только об этом и ни о чем больше, понимаете? Ну, что вам еще сказать? Вроде помогает.

Никто не нашелся, что на это ответить, каждый смотрел в свою тарелку.

— Так что не стесняйтесь, раз вы прилетели аж из самой Англии, давайте задавайте вопросы.

— Да, Джорджина. — Морган Блейн наклонился к ней и тихо произнес: — Ну же, задавайте свой вопрос. Ему не терпится поговорить о своем творчестве. Вы ведь за этим приехали, а?

— Как вы… — Джорджи смотрела в тарелку и накручивала спагетти на вилку. Они соскальзывали. — Как вы придумали место действия? Сельву.

— Я там много лет прожил. — Анджело поднял бутылку и налил всем вина. — Прекрасное место. Прекрасные люди. А Рик? Он списан с парня, которого я хорошо знал. Вы не поверите, какой у него магнетизм. Но записать все это на бумаге — вот, доложу вам, задача. А сцена насилия, где машут мачете? Это чистый вымысел. Я сидел в пробке в туннеле, а передо мной в машине подростки врубили свою музыку на всю катушку, от стен отскакивает, ну я и подумал: жаль, что у меня нет мачете. Ружье для этих гадов не годится, слишком жирно им будет. Так бы взял да искромсал их на мелкие кусочки. Вам знакомо такое чувство?

— Угу, — кивнул Морган Блейн. — Мне — знакомо.

— Отлично. А писатели, они же, как принято считать, пишут о том, что хорошо знают. Я, например, все знаю о ведьмах. Я был даже женат на двух таких. А у моей двоюродной сестры — у той была кукла вуду, она втыкала в нее булавки, представляя, что это ее давний дружок, который изменял ей по сто раз на дню. Так я набрел на вуду. Ведьмы и вуду. Ведьмы притворяются нежными девами, вот я и соединил: девы-ведьмы, куклы вуду. А потом скрестил: вышло «Девы-вуду». Символично получилось, с названием-то, знаете? Женщины вообще колдуньи. Мужчины из кожи вон лезут, пытаются разгадать секреты их магии, но нам этого никогда не понять, потому что с чего бы нормальному человеку сидеть и втыкать булавки в куклу, думая, что это изменщик, которого сто лет как в помине нет? А как вы думаете, почему там все происходит в течение одного месяца — апреля? Я подумал, что когда действие происходит в течение одного дня — такое уже было. У Джойса, да? Он первый до этого додумался. Так что у меня все это случилось апреле, это такой крутой месяц — так сказано в одном стихотворении.

— В стихотворении? — оживилась Джессика. — В каком стихотворении?

— У одного парня, Т. С. Элиот его звали. Там, где он говорит, что апрель — самый крутой месяц.

— А, вот оно что! — Лаример Ричардс улыбнулся. — «Апрель — жестокий месяц». Ты мне об этом не рассказывал, Анджело.

— Ну да, я думал, ты и так поймешь. Все-таки среди книжек живешь, должен знать. Вам что, здешняя еда не нравится? Хотите, закажу вам что-нибудь еще?

— Нет-нет, — сказал Морган Хэнкок. — Нам очень интересно все, что вы рассказываете. Просто заслушались. Еда просто великолепная.

— Да уж. — Анджело отправил в рот целую копну спагетти, пожевал, проглотил, одним глотком выпил сразу полстакана вина. — Вот в чем вопрос. Когда заходит речь о мужчине-женщине. Что женщинам надо? Чтобы их слушались, чтобы их любили, чтобы дарили подарки, чтобы защищали. И знаете, все это они с легкостью получили бы, если бы знали, какую власть имеют над нами, дурачками. Но поскольку они не знают, они уступают нам власть, вроде как отказываются в нашу пользу. Что, в общем-то, очень глупо с их стороны. Ева — та не уступила. Она знает свое дело — колдовское. Вот почему она находит Рика и потом, через несколько сюжетных извивов, потому что без них нельзя никак, Рик доказывает ей, что может дать ей все это. Они встречаются на поляне? И это тоже символично. Там ведь только лес, лес, лес, помните? Поняли, что это значит? Этот лес, отделяющий мужчину от женщины, эти ветви непонимания, которые вам приходится ломать, сквозь них приходится прорубаться, но потом, если вы с этим справились, вы выходите на поляну.

— Подождите… — Джорджи, как показалось Джессике, судорожно схватила Анджело за руку. — То есть вы хотите сказать, что мы выйдем на поляну, если мы — женщины — осознаем силу своей магии?

— Правильно, детка.

— А что это за магия?

— Ее описать невозможно. Можно только почувствовать.

— О! — Джорджи нагнулась над тарелкой, взяла вилку и попыталась еще раз намотать на нее спагетти. И снова они шлепнулись на тарелку. — Думаю, я поняла.

— А что же надо мужчинам? — спросил Морган Блейн.

— Женщин! — крикнул Анджело. — Девчонок! Мужчины получают женщин, и магия переходит на них. О чем моя следующая книга «Гроза на рассвете»? Она будет о несчастных мужиках, которые бьются как рыбы об лед, не понимая, что весь смысл этого их битья головой об лед в том, чтобы получить девчонку. Мой герой не понимает ни хрена, пока однажды на поле для гольфа, а он учится играть в гольф, его не шарахнуло молнией. Она-то и вправляет ему мозги.

— Н-да, а как же насчет однополой любви? Куда голубым-то податься? — спросил Морган Хэнкок.

— Сдаюсь! — засмеялся Анджело. — Про это пусть кто-нибудь другой пишет! Тут я пас. Как я уже говорил, писать можно лишь о том, что сам хорошо знаешь.

— Но вы только что сказали, что были два раза женаты. — Морган Блейн допил вино и вытер губы салфеткой. — Что же случилось? Магия иссякла?

— Не то чтобы иссякла — ее просто разорвали на клочки. Этих девчонок было слишком много для меня и для моего банковского счета. Ну что еще сказать? — Анджело улыбнулся.

— Ничего, пожалуй. — Морган Блейн улыбнулся в ответ.

— Итак. — Писатель поднял вверх руку. — Поговорили, и хватит. Никто не ест. Пора закрыть рот и поесть как следует.

Все сразу же послушно принялись за еду, уплетая спагетти с такой скоростью, словно их обещали наказать за то, что оставят на тарелке хоть кусочек макаронины, подъедая все до последней крошки, боясь проронить слово, пока не закончат работу. Джессика только диву давалась, как это ей удалось запихать в себя такое количество пищи. Она удивилась еще больше, обнаружив, что не напрягаясь выпила два стакана вина — обычно за ланчем она не пила спиртного.

— Молодцы! Хорошо посидели. Вам нужно поправляться, малышка, — обратился Анджело к Джессике. — А вам, — он посмотрел на Джорджи, — вам надо бы встряхнуться.

Джорджи уставилась в свою тарелку, как ребенок, которому сделали выговор за неумение вести себя за столом.