Зал зашумел. Дождавшись тишины, Грей задал ей следующий вопрос:

– Итак, миссис Пакстон, вы не отрицаете, что явились инициатором этого странного спора. Не могли бы вы сказать нам, какое впечатление произвел на вас в тот вечер граф?

Антония побледнела. Адвокат продолжал смотреть на нее, как удав на кролика. Собравшись с духом, она выпалила:

– Он показался мне надменным, хитрым, самоуверенным, коварным, не слишком умным и вообще противным типом.

На балконе возник невообразимый шум. Голос секретаря, призывающего публику к порядку, тонул в криках и возмущенном гуле. Ремингтон, однако, смотрел на Антонию с видимым удовлетворением, глаза его задорно блестели.

– И тем не менее граф, при всех его отталкивающих качествах, принял ваш вызов? – уточнил адвокат. – Расскажите нам поподробнее об условиях вашего спора.

– Графу надлежало в течение двух недель безропотно выполнять обыкновенную женскую домашнюю работу. И в том случае, если к концу обусловленного срока он изменит свое отношение к женщинам и к их труду, он должен поддержать законопроект «О правах сестер умерших жен». Если бы он оставался при своем прежнем мнении, тогда я должна две недели делать мужскую работу.

– И кто же победил в этом споре?

– Разумеется, я! Граф признал свое поражение еще до истечения двухнедельного срока.

– Так-так… Значит, он признал и то, что стал иначе относиться к женщинам? И вы ему поверили? – спросил адвокат.

– Да, конечно! – воскликнула Антония, радуясь, что наконец-то получила шанс сказать хоть что-то хорошее.

– Почему же?

– Я наблюдала, как он работает в течение почти двух недель, и пришла к выводу, что он многому научился и многое понял за это время. Я видела, как он, засучив рукава, мыл грязную посуду, натирал воском паркет, не щадя коленок, учился шить и штопать, торговался с мясником на рынке, выколачивал ковры и даже чистил нужники… – Раздался смех, но она не смутилась и продолжала: – И еще я видела, как внимательно он выслушивал советы своих наставниц, пожилых дам, живущих в моем доме. И как постепенно менялось его отношение к женщинам. Он понял, что им можно доверять, узнал, что женщины могут быть великодушными, добрыми и щедрыми.

– Все это очень интересно, – заметил адвокат. – Но из сказанного вами также следует, что и ваше мнение о графе изменилось к лучшему. Не так ли?

– Безусловно, – кивнула она.

– Скажите, миссис Пакстон, – с обезоруживающей улыбкой произнес Кингстон Грей, – граф Ландон когда-либо предлагал вам стать его женой?

У нее перехватило дух и задрожали колени. С трудом устояв на ногах, она пролепетала:

– Да! И неоднократно. Но я не помню, сколько именно предложений он мне сделал. Кажется, он предлагал мне руку и сердце пять раз. – Антония вцепилась в кафедру руками, боясь упасть. Ей самой показалось удивительным, что она столько раз его отвергала.

– Но почему же вы не согласились стать его супругой, леди Пакстон? – вкрадчиво спросил адвокат. – Что вас останавливало? Быть может, он вызывал у вас антипатию?

– Нет! – ответила она.

– Вы по прежнему считали его коварным, надменным, самолюбивым и ограниченным человеком, предвзято относящимся к женщинам?

– Нет!

– Он казался вам жадным, скупым или двуличным?

– Нет, разумеется!

– Тогда, возможно, вы не верили в искренность его намерений?

– Тоже нет!

– Послушайте, миссис Пакстон! Взгляните, пожалуйста, на моего подзащитного и ответьте: примете ли вы теперь его предложение, если он сделает его вам прямо здесь, в этом зале?

Антония замерла, чувствуя, как испепеляет ее пылким взглядом Ремингтон. Прокурор вскочил с кресла и закричал:

– Я решительно протестую, ваша честь! Это возмутительно! Здесь не театральная сцена! То, что говорит адвокат обвиняемого, не имеет никакого отношения к делу…

– Ваша честь! – перебил его громовым, рокочущим басом Кингстон Грей. – Это имеет непосредственное отношение к защите доброго имени графа Ландона! Желание его сиятельства жениться наледи Пакстон, которое он выражал ей неоднократно, – лучшее доказательство того, что он не был и не является яростным противником института брака.

Посовещавшись с коллегами, судья объявил, что протест прокурора отклоняется.

Когда порядок в зале был восстановлен, адвокат внимательно посмотрел на смущенную Антонию и взволнованного Ремингтона, заявил, что снимает свой вопрос, и сел, отдав свидетельницу на растерзание прокурору.

– Ответьте, миссис Пакстон, мне только на один вопрос, – скороговоркой выпалил тот. – Если вы действительно поверили, что подсудимый изменил свое отношение к женщинам, почему же вы не согласились выйти за него?

– Потому, сэр, что я не хотела выходить замуж вообще, – вскинув голову, произнесла Антония.

– Вы, защитница прав женщин и брака, не хотели выходить замуж? – Прокурор обернулся лицом к суду и, выдержав театральную паузу, спросил: – Объясните, почему вы этого не желали!

– Потому, сэр, что я уже довольно-таки долго была к этому моменту вдовой и привыкла сама распоряжаться и своими деньгами, и своим временем, и всем домашним хозяйством.

– Следует ли понимать это так, что ваш отказ не был обусловлен вашим отношением к графу либо его взглядами на женщин и брак?

– Да, именно так это и нужно понимать, сэр. Мой отказ определялся исключительно моими взглядами на брак и на мужчин, – отчетливо произнесла Антония.

– Включая и графа Ландона, не так ли? – спросил, пытаясь запутать ее, прокурор. – Уточните, пожалуйста, какого мнения вы были о нем, когда отвечали отказом на его неоднократные предложения.

Глубоко вздохнув, она сказала чистую правду:

– Я находила графа неординарным и интересным человеком, умным, достойным, серьезным и целеустремленным. Я считала, что он человек строгих правил, способный остро и глубоко чувствовать, но при этом деловитый и хваткий, когда дело касается его финансовых интересов. Но при всем при том я не хотела выходить замуж ни за него, ни за кого-либо еще. Брак мне представляется хитроумной ловушкой, попав в которую женщина теряет свободу и все свое имущество. Мне тоже следовало еще многое понять и многому научиться.

Антония плохо помнила, как она добралась от кафедры до своего стула на балконе, кажется, ей помогли Паддингтон и Гермиона. Вскоре в заседании был объявлен перерыв. Придя в чувство, она спросила у своих ангелов-хранителей:

– Ну, как я держалась? Я все правильно говорила?

– Ты держалась великолепно, деточка, – сказала Гермиона, поглаживая ее ладонью по руке.

– Да, это было нечто необыкновенное, – промолвил Паддингтон. – Зал был потрясен. Одного только я так и не понял: это выступление было за моего племянника или против него?

Во время перерыва Паддингтон поговорил с адвокатом Ремингтона и, вернувшись на балкон, сказал, что допрос свидетелей, очевидно, скоро закончится.

– Это хорошо, – сказала Антония. – Потому что мои силы тоже на исходе. И как скоро, по-вашему, суд вынесет свое решение?

– Трудно сказать, – пожав плечами, ответил Паддингтон, – предугадать это невозможно. Все зависит от судей.

Угадать настроение судей по выражению их лиц не смог бы ни один ясновидящий. Они оставались каменными на протяжении всего процесса. Даже самая шумная реакция публики не могла заставить их утратить самообладание. Поэтому всем заинтересованным сторонам оставалось лишь запастись терпением и дожидаться оглашения приговора.

После перерыва судья спросил у прокурора, удалось ли ему разыскать свидетеля Руперта Фитча. Прокурор заерзал в кресле и попросил предоставить ему еще немного времени. Суд удовлетворил его просьбу и предложил адвокату Кингстону Грею вызвать очередного свидетеля со стороны защиты. Адвокат попросил выступить в этом качестве Ремингтона Карра, графа Ландона.

Такого хитрого хода никто из присутствующих в зале не ожидал. Публика замерла, и в тишине звук шагов графа, направляющегося к месту, отведенному для свидетелей, показался всем оглушительным. Ремингтон с важным видом взошел на кафедру, поклялся говорить суду только правду, улыбнулся Антонии и с серьезным выражением лица приготовился выслушать вопрос.

– Милорд, – обратился к нему адвокат, – здесь многое было сказано как о ваших прежних взглядах на брак, так и об изменении вашего отношения к институту супружества. Не соблаговолите ли вы пояснить суду, какие цели вы преследовали, публикуя в печати свои статьи по этой проблеме.

– Прежде всего мне хотелось поставить ряд вопросов по этой важной теме и спровоцировать широкую дискуссию. Согласитесь, проблема предоставления женщинам всех гражданских прав, равно как и возложения на них определенных обязанностей, остается весьма актуальной. Общество более не может игнорировать ее, поэтому обсуждение необходимо. Я решил, что мой пример вдохновит всех неравнодушных патриотов на свободный и серьезный обмен мнениями.

– Не заставил ли вас, милорд, обретенный вами в последнее время опыт отказаться от некоторых ваших прежних убеждений?

– Я бы выразился иначе, сэр, – сказал, подумав, граф. – Этот опыт заставил меня пересмотреть мои убеждения.

– Не могли бы вы конкретизировать свою мысль, милорд? Вы намерены изменить свою позицию по вопросу об эмансипации женщин?

– В целом она осталась прежней. Хотя изменились мои мотивы поддержки движения за освобождение женщин из их нынешнего состояния правовой и экономической угнетенности. – Он покосился на Антонию и добавил: – Что я бы подверг действительно существенному изменению, так это содержание моих статей о браке.

– И каковы же в таком случае ваши теперешние взгляды на этот общественный институт, милорд?

После долгой паузы граф дал на этот вопрос такой ответ:

– Раньше я был склонен судить о супружестве по его худшим проявлениям, игнорируя удачные случаи. Но недавно я понял, что нельзя опираться только на негативные примеры, нужно принимать во внимание и положительные стороны этого феномена. Позволю себе выразить надежду, что и высокий суд учтет при вынесении своего решения не только мои недостатки и прегрешения, но и мои достоинства.