Ремингтон наблюдал эту сцену с нарастающим изумлением. Дядюшка вел себя, словно смущенный подросток. Но еще больше удивило графа то, что во взгляде Гермионы читался неподдельный женский интерес к этому старому чудаку. Протянув ему наполненную кофе чашку, она промолвила:

– Как приятно познакомиться с элегантным и симпатичным джентльменом, понимающим толк в черносливе!

Гермиона звонко рассмеялась и покраснела. Паддингтон сообразил, что ляпнул глупость, и смутился. Чувствуя, что собеседница всего лишь добродушно подтрунивает над ним, он кашлянул и сказал:

– Простите, миссис Филдинг, я сам не знаю, что это на меня вдруг нашло…

– Зовите меня просто Гермиона, – поправляя шляпку, сказала она и обворожительно улыбнулась.

– Видите ли, миссис Филдинг, то есть Гермиона, – поколебавшись, произнес Паддингтон, – вы мне кого-то напоминаете… Вот только я никак не могу вспомнить, кого именно.

– Вероятно, вашу жену, – сказала она не совсем уверенно.

– О нет, мадам! Я не женат. И никогда не приближался к алтарю с замирающим от восторга сердцем. Не был ли я знаком с вашим супругом?

– Возможно. Однако в настоящее время я вдова, – потупившись, ответила Гермиона и метнула в него выразительный взгляд из-под опущенных ресниц.

– Простите, я не знал… Примите мои соболезнования, – пробормотал Паддингтон и почему-то глупо улыбнулся. – Как это, наверное, тяжело – потерять супруга…

– О, я его не теряла, сэр! Мне точно известно, где он теперь покоится, – пошутила Гермиона и рассмеялась.

Дядюшка Паддингтон тоже хохотнул, оценив ее тонкий юмор. Глаза его засверкали. Наблюдая этот неуклюжий флирт двух пожилых людей, граф Карр на какое-то время остолбенел, а придя в себя, извинился и вышел из кабинета, оставив двух голубков ворковать наедине. Между ними явно возникла взаимная симпатия. И кто бы мог предположить, что старый холостяк так поведет себя в столь почтенном возрасте! Может быть, на склоне лет и ему улыбнется счастье, и он наконец-то обретет верную подругу?

Так или иначе, рассудил Ремингтон, ему такой поворот событий даже на руку. Лишенная присмотра Гермионы, у которой появилось куда более интересное занятие. Антония быстрее очутится в его объятиях. А уж после этого ему будет гораздо легче убедить ее стать его женой.

Минуло четыре часа с тех пор, как Антония уселась на стул мистера Бексли, но тот все еще продолжал нудным голосом объяснять свою методику ведения бухгалтерской отчетности и демонстрировать ее на примерах. В глазах у Антонии давно уже рябило от колонок цифр, пальцы были перепачканы чернилами, спина онемела. Наконец он ознакомился с ее расчетами и заявил, что в них допущена серьезная ошибка.

– Как вы так быстро это определили? – нахмурив брови, спросила она.

– У меня большая практика, мадам, – уверенно ответил Бексли.

– Ну, как успехи нашей гостьи? – спросил с порога Ремингтон. – Разбирается она хотя бы немного в этой премудрости?

– Да, пожалуй, некоторое представление о бухгалтерии у нее есть, – вскинув бровь, ответил клерк.

– Не надо на него обижаться, Антония, – рассмеявшись, заметил Ремингтон. – Он только что удостоил вас наивысшей похвалы. Хочу заметить, что подлинные навыки в этом непростом мужском деле приходят лишь с опытом. В мире торговли и коммерции практика – основа успеха. А сейчас предлагаю вам пойти со мной и дать моим измученным сотрудникам возможность отдохнуть и перекусить.

Лишь теперь Антония сообразила, что просидела в его конторе все утро, выполняя типично мужскую работу. Получалось, что ему удалось-таки настоять на своем, что было очень досадно. Выйдя в коридор, она твердо заявила:

– Мне пора ехать домой. Где тетушка Гермиона?

– Она сейчас занята, – беря ее под локоть и увлекая к ближайшей двери, ответил Ремингтон, собиравшийся во что бы то ни стало осуществить план, который он обдумывал на протяжении двух последних часов. – Вам надо восстановить затраченные силы и подкрепиться.

Он распахнул дверь, и Антония увидела стоящий в середине комнаты столик, покрытый белой льняной скатертью и сервированный серебром, фарфором и хрусталем. Ваза с цветами придавала ему особое очарование. Одетый в темную униформу официант зажег свечи и стал откупоривать бутылку вина, охлаждавшуюся в ведерке со льдом.

Столь очевидная попытка соблазнить ее вызвала у Антонии дрожь и слабость в коленях. Из последних сил она повернулась и попыталась выйти из комнаты. Ремингтон преградил ей дорогу, она оттолкнула его и, выбежав в коридор, воскликнула:

– У вас не осталось ни капли совести! Вы хотите втянуть меня в свой очередной коварный план! Где Гермиона?

Не дожидаясь ответа, она влетела в его кабинет и обмерла: ее почтенная тетушка сидела на диване рядом с седоволосым джентльменом и восторженно смотрела ему в глаза. Он гладил ее по руке и отвечал ей влюбленным взглядом. Увидев Антонию, Гермиона покраснела и промолвила:

– Антония, прелесть моя! Познакомься с сэром Паддингтоном, дядей его сиятельства лорда Карра. Мы с ним чудесно провели время, пока ты осваивала азы мужского труда.

Взглянув сначала на сияющую физиономию Паддингтона, а потом на хитро улыбающегося Ремингтона, Антония удостоверилась в их очевидном внешнем сходстве и рассвирепела. Ей стало ясно, что умение морочить доверчивым женщинам голову – их наследственное дарование. Ловкий Ремингтон умудрился втайне познакомить ее тетушку со своим дядюшкой, пока она ломала голову над сводным балансом. И теперь Гермиона, которая должна была оберегать ее от возможных подвохов со стороны графа Ландона, сама пала жертвой его очередного хитроумного плана. Ну разве это не предательство?

Охваченная злостью и отчаянием, Антония выбежала в коридор и схватила шляпку, лежавшую на полочке для головных уборов. Ремингтон попытался остановить ее, но она была непреклонна и решительно направилась к выходу.

– И куда же ты намерена пойти? – поинтересовался он, догнав ее в коридоре.

– Куда глаза глядят, лишь бы подальше отсюда! – огрызнулась она, нахлобучивая на голову шляпку.

– Антония, успокойся, ради Бога! Давай пообедаем и обо всем спокойно потолкуем, – урезонивал ее Ремингтон. – Мы ведь взрослые люди! Я уверен, что мы найдем общий язык.

– Сомневаюсь! Думаешь, я не знаю, зачем ты пригласил меня сюда? – вскричала она и стала спускаться по лестнице. – Не вижу, к чему ты клонишь? У тебя только одно на уме! Все эти цветы, вино, сервировка, белая льняная скатерть – всего лишь очередные ухищрения, чтобы заманить меня в силки! Но я не дура! И вижу тебя насквозь!

Ремингтон застыл словно вкопанный и горделиво вздернул аристократический подбородок, словно бы ему влепили пощечину. Антония сбежала по ступенькам в вестибюль и стала поправлять на голове шляпку перед огромным зеркалом.

Граф опомнился и побежал следом, покраснев от волнения и досады, как вареный рак. На него с изумлением смотрели его коллеги, те же из его знакомых, кто узнал Антонию, начали переглядываться и перешептываться. Подбежав к ней, граф прошипел, озираясь по сторонам:

– Послушай, Антония, не устраивай здесь сцену! Поговорим обо всем в моем кабинете!

Не удостоив его ответом, она быстрым шагом вышла на улицу и смешалась с густой толпой пешеходов.

– Вернись, Антония! – крикнул ей вдогонку Ремингтон.

Мирно беседовавшие о чем-то посереди тротуара пожилые джентльмены вздрогнули и обернулись. Антония же продолжала удаляться, и вскоре ему стали видны только страусовые перья на ее шляпке. Наконец перья исчезли, и Ремингтон с облегчением перевел дух, подумав, что она решила вернуться. Но, приглядевшись к фонарному столбу, возле которого остановилась беглянка, он заметил знак стоянки наемных экипажей и впал в отчаяние. Едва не сбив с ног оказавшегося у него на пути господина в котелке и с тростью в руке, он побежал к остановке кебов.

К столбу он подоспел, когда Антония уже намеревалась сесть в подкатившую карету. Совершенно обезумев от ощущения, что с ее отъездом жизнь потеряет всякий смысл, он схватил Антонию за талию и стащил со ступеньки на тротуар.

– Что ты себе позволяешь? Отпусти меня, ненормальный! Ты сексуальный маньяк! Я буду кричать! – заверещала она.

Не дожидаясь, пока кебмен придет к ней на помощь, граф увлек ее прочь, подальше от любопытных зевак, и затащил в переулок за конторским зданием. Там он прижал ее в укромном уголке к стене и строго приказал помалкивать. Антония растерянно озиралась по сторонам, недоумевая, что у него на уме. Лицо графа раскраснелось, глаза потемнели, ноздри трепетали от ярости и страсти. Исходивший от его тела жар лишал ее воли к сопротивлению и возбуждал. К своему ужасу, она поняла, что готова отдаться ему здесь же, под развесистым деревом, и немедленно. От этой мысли у нее зашумело в ушах.

– Антония! – густым чувственным баритоном произнес он и погладил ее ладонью по алой щеке.

Она оцепенела и затрепетала от этого нежного прикосновения. Он коснулся пальцем ее пухлых губ и обнял за талию. Она закрыла глаза, ощутив томление во всем теле. Мысли и чувства ее смешались, вожделение нарастало. Он сжал ладонями ее щеки и крепко поцеловал в губы.

Запрокинув голову, она с жадностью ответила на его страстный поцелуй, прильнув к нему животом и грудью. Ей показалось, что они целуются в первый и последний раз, и в голове у нее помутилось. Он стал поглаживать ей спину, она же обхватила руками его шею и почувствовала невероятное блаженство. А когда его ладонь заскользила по ее спине к бедрам, Антония плотнее прижалась к его ногам и сладострастно охнула. Граф глухо застонал и вдавил ее спиной в кирпичную стену, не заботясь о том, что кто-то из прохожих может их заметить. А между тем ему следовало бы не забывать, что такое легкомыслие чревато серьезными неприятностями.

Хотя здесь, в грязном и темном переулке, и было малолюдно, всего лишь в десятке шагов от них, на Куин-Виктория-стрит, царило оживление. В это время – в два часа пополудни – люди выходили из контор на улицу, чтобы пообедать в кафе или пабе. Несколько человек стали свидетелями странной сценки, произошедший на стоянке наемных экипажей. Обеспокоенный инцидентом кебмен поделился своими сомнениями с полицейским. В сопровождении небольшой толпы возмущенных граждан, среди которых находились один член парламента и заместитель директора Лондонского банка, страж порядка отправился на розыски прилично одетой молодой леди, похищенной среди бела дня каким-то возбужденным господином, явно имевшим агрессивные намерения. Вскоре парочку, укрывшуюся в тени платана, обнаружили. Кто-то крикнул: