— Какая воинственная особа, — хмыкнула Ксения Петровна.

— Да нет, я вижу в них не оружие, а предмет искусства. Я вам говорила, что едва не стала студенткой австрийской школы дизайна.

Ксения Петровна смотрела на Лизу и испытывала облегчение. Что ж, ей удалось то, что задумала. Никаноровы все оставили Лизе. Она поняла это, когда Надежда спросила, хороши ли финансовые дела у хосписа.

Ксения Петровна сказала, что лучше не бывает. На самом деле она не лукавила. Подмосковная парфюмерная фирма, куда ее зять поставляет упаковку из Испании — тюбики, баночки, флакончики и благодаря которым она и вырвалась вперед среди таких же начинающих на рынке, хорошо поддерживает «Дом друзей». Конечно, от зятя они получают льготы, выгодно всем.

— Бумагами по наследству займется мой юрист, Лиза, — сказала Ксения Петровна. — Ты не вникай, иначе голова пойдет кругом. Ему можно доверять во всем. — Она многозначительно посмотрела на нее. — Получишь безупречные документы. Поэтому считай, ты уже хозяйка. Поздравляю. Можешь написать заявление о приеме в конфедерацию женщин-предпринимательниц, — крестная засмеялась.

— А вы там состоите? — удивилась Лиза. — Вы никогда не упоминали.

— Нет, но, признаюсь, меня зазывали. Тем более что дело, которым я занимаюсь, как говорят, социально значимое. — Она усмехнулась. — Скучно. Между прочим, на Западе этот бизнес приносит очень хорошие деньги. Но я нигде не состою, я сама по себе.

— Я тоже хочу быть сама по себе, — сказала Лиза. — Но вместе с вами.

Ксения Петровна засмеялась:

— Куда мы друг от друга. Крестная и крестница.

— Да, мы двое, и больше никто.

Лиза произнесла это и почувствовала, как тоска сдавила горло. Снова вдвоем, но это другое единение. Пять лет назад Лиза Соломина тоже вступала в союз, тот, который обещает женщине столько радости и надежд, сколько она себе разрешит.

Ей что же — обидно? А что такое обида? Японцы говорят, обида похожа на традиционное японское стихотворение в три строки, хайку. От нее можно отмахнуться, не признавать, простить, но никогда нельзя забыть.

— Ты на самом деле хочешь знать, почему Никаноровы настолько прониклись к тебе? — тихо спросила Ксения Петровна.

Голос ее стал другим, тихим, не похожим на обычный уверенный голос женщины, которая ни в чем не сомневается. Лиза резко повернулась к ней. Свет настольной лампы был мягкий, морщины на лице Ксении Петровны сгладились, пушистый высокий воротник бежевого свитера скрывал шею и слегка поплывший подбородок. Лиза увидела перед собой совсем молоденькую женщину.

— Хочу, — бросила она.

Лиза приехала в Валентиновку в дождливый день. Она недолго колесила по улицам поселка. Издали увидела дом из красного кирпича с мансардой под черепичной крышей. Чугунный кованый забор, ворота с бойкими петушками на столбах не оставляли сомнений — ей сюда.

Лиза поставила машину прямо перед воротами, высокая, давно не кошенная трава доставала до середины колеса ее джипа.

Она выскочила из «Паджеро» и огляделась. Нигде никого. Подергала замок, он насыпал ей полную пригоршню дождя.

— Здравствуй, здравствуй, — сказала Лиза и вставила ключ. Заботливо смазанный, наверняка еще хозяином, замок открылся мгновенно.

Бетонная дорожка между старыми акациями вела к крыльцу. Дикий, точнее, одичавший хмель вел себя как хотел, он обвил эти акации так плотно, что не разглядеть самих стволов, но листья уже высохли и побурели.

«Ну вот, — сказала себе Лиза, — теперь это твой дом. Ты будешь здесь жить. — Затихла, прислушалась к себе. — Как там сердце? Что подсказывает?» Попробовала сосредоточиться, представить себе жизнь в новом доме. Но сразу перед глазами возникла мастерская. Она, а не дом станет главным в ее здешней жизни. На длинных прилавках — ножи... сабли... мечи... Такие, как видела на выставке в Оружейной палате, потом на вернисаже на Кузнецом мосту... Такие? Нет, они должны быть лучше. В них соединится страсть отца, опыт Никанорова, ее знания. Ей придется постараться за троих.

Ого, как возвышенно, одернула она себя. Так где же сама мастерская?

Лиза пошла по серой мокрой дорожке в глубь сада и уперлась в строение, тоже из кирпича, с черной металлической дверью. Это кузница, нет сомнений. Открыла дверь ключом и шагнула в темноту.

Она узнала этот запах. Пахло металлом. Кисловато — припоем. Почувствовала, как на плечи навалилась тяжесть. Лиза включила свет. Вот это все — ее? Горн, в котором плавят металл, высокая наковальня, молотки, щипцы... Она оглядела металлические прутья. Заготовки? Скорее всего.

Лиза осматривала брезентовые рукавицы, кожаные фартуки, кучу ветоши в углу. Тумбочки с банками из-под растворимого кофе, банки из-под чая, в которых, знала она, никакой не чай, а гвозди или что-то подобное.

Лиза почувствовала, что дрожит.

Еще можно взять и выйти отсюда. Выбежать, закрыть дверь на ключ. Забыть о клинках. Заняться чем-то другим.

Конечно, можно отдать это на откуп мастерам. Никаноров говорил ей, что у него работают Сергей и Алексей.

— Они умелые ребята, но хитрые, — снова услышала она его голос. — Как всякие мастеровые люди. Имей в виду, если с такими столкнешься. И ничему не удивляйся. — Он тихо рассмеялся. Она и не предполагала тогда, что Иван уже решил оставить все ей.

Лиза обернулась. Дверь была широко раскрыта. На фоне светлого нутра кузницы там, снаружи, казалось, непроглядная чернота. И если секунду назад темнота была здесь, а свет — там, то сейчас все переменилось.

Нет, не убежит она отсюда — туда. Вот он, свет ее будущей жизни.


В доме пахло деревом. Он был построен из лиственницы и обшит кирпичом, поэтому простоит еще сто лет. Столько ей ни к чему, но все равно приятно.

Комнаты оказались просторными, с тяжелой старой мебелью. Здесь все так, как было при Никаноровых.

Лиза бросила сумку на пол возле двери в гостиную и замерла. Постояла, прошла к окну, выглянула. Напротив, на балконе синего деревянного дома, дождь полоскал российский флаг. Она не поверила своим глазам и сощурилась — может, неубранное от дождя белье — белое, красное, синее? Но порыв ветра расправил полотнище, и Лиза с изумлением поняла — да, это флаг. Какие соседи...

Она поежилась. Здесь не жарко. Или это озноб?

Вернулась к сумке, порылась в ней и достала термометр. Он был сделан в виде собачки, героини японского мультфильма. Его подарили ей в галерее, когда она уходила оттуда навсегда, но тогда думала — на время. Собачка никогда не была пустобрехом и, пока Лиза обследовала спальню, сообщила — в гостиной шестнадцать градусов.

Значит, надо разжечь камин.

Лиза осмотрела веранду и нашла сундук, в котором лежали дрова. Сухие, они вспыхнули мгновенно. Ей всегда и везде нравилось смотреть в огонь. Но она никогда не стояла рядом с огнем в кузнице. Что ж, это произойдет завтра, когда мастера разожгут горн.

Лиза повела носом и уловила запах дыма. Он напомнил ей о том, что в шкафу видела кофе французской обжарки — самый черный кофе с крепким привкусом дыма. Надежда Сергеевна говорила, что они с мужем каждое утро пьют такой. Она сейчас же сварит.

Оказавшись хозяйкой дома в Валентиновке, Лиза ничего не хотела в нем менять. У нее есть свое поле для перемен — дача. После развода со Славиком они не делили вещи. Машина и дача — ее, квартира — его. Вот уж точно говорят: хороший человек тот, с кем легко разводиться. Значит, Славик хороший. И она не хуже. Лиза улыбнулась.

Дом на улице Максутова в Петропавловске-Камчатском Лиза вспоминала редко. Именно сам дом — сооружение из панельных плит с окнами между ними. Пять этажей, застекленные балконы. Сильные ветры зимой проникали сквозь швы, даже, кажется, сквозь сам бетон, поэтому люди преграждали ему доступ хотя бы через балкон. Но Лиза часто мысленно проходилась по комнатам. В отцовской главенствовал шкаф с коллекцией ножей, которые занимали его весь, с пола до потолка. Комната была полна книг, фотографии вулканов покрывали стены.

В комнате матери тоже книги, но бумаг — больше. Потому что мать позже отца написала диссертацию.

Лиза не могла вспомнить, помогал ли ей отец писать ее. Он был человеком строгих правил и считал, что каждый сам должен делать свое дело. Иногда Лиза удивлялась себе — как это она, так похожая на отца, взвалила на себя все дела Славика. Ей даже приходило в голову, что ее замужество — следствие глубокого стресса после гибели родителей. Это не она, а другая, глубоко напуганная девочка...

Лиза поздно легла спать. Но среди ночи неожиданно проснулась и никак не могла понять, где она. Это не Крылатское, потому что рядом нет Славика. Это не дача. Это... Ах, она в своем собственном доме. В Валентиновке.

Лиза села в постели. Ей что-то снилось, хорошее. Вспомнила — цветущие орхидеи и тропические рыбки. Смешно — неужели это все, что осталось в памяти от прошлой жизни? Или — это знак ей? Но какой?

Она потерла рукой затылок, потянулась. Может, это подсказка — сделать ножи с ручкой в виде орхидей и рыбок? Нет, не аквариумных рыбок, а карпов. Японские карпы — символ стойкости. Они подойдут к дамаску, который делают мастера Никанорова. А орхидея — тоже не простой цветок. Он — символ живучести. Способный существовать без почвы, но такой нежный, ароматный, приятный — разве не знаковый цветок времени?

Лиза снова опустила голову на подушку, а глаза остались открытыми.

Итак, у нее мастерская. В ней есть горн, наковальня, два мастера. Что она должна делать со всем этим?

Она хорошо знает искусство восточного клинка и теперь может воспользоваться идеями, которые предлагала людям из Ферлаха. Она нашла способ гравировать ножи новым методом, эффектным и более дешевым, чем травление.