— Я, стало быть, пришла в этот мир с большим запасом прочности? — усмехнулась Лиза.

— Да.

— А дальше?

— Видишь, к десяти годам у тебя еще прибавилось энергии.

Лиза внимательно следила, как карандаш Ксении Петровны ползет по линиям графика.

— Вот здесь, — карандаш поклевал острым носиком по точке, — начинается снижение. Ты что-то можешь вспомнить? Что произошло?

— Здесь мне лет четырнадцать?

— Примерно, — кивнула крестная.

— У меня была... подростковая депрессия.

— Тебя выдернули из нее, — Ксения Петровна улыбнулась.

— Мама, но с помощью Олвин Генриховны.

— Она могла. Между прочим, Ирина и нас отовсюду выдергивала.

— Неужели и вас тоже? — удивилась Лиза.

— А ты не знала? Я всегда хотела стать врачом, но боялась завалиться на физике и математике и уже собралась подать документы на исторический. Но что придумала твоя мама? Она сдала экзамены за меня.

— Она рассказывала, — Лиза улыбнулась. — Но больше всего корила себя за то, что не сдала на пятерки. Говорила, не хватило воли. Слишком сильно тряслись поджилки.

— До сих пор не могу поверить, что мы это провернули. Но то, что мы сделали потом... — Она осеклась. — Тебя, значит, мама выдернула к славе? — Ксения Петровна быстро поменяла тему.

— К... Славе? — недоумевая, повторила Лиза, и крестная уловила замешательство.

— Не к твоему Славе, а к всенародной, точнее, к всегородской славе.

— Да, пожалуй. Олвин Генриховна отвела меня на телевидение, в детскую редакцию. Я брала интервью, мелькала на экране, и все такое. — Лиза неопределенно покрутила рукой.

— Понятно. Видишь, — Ксения Петровна указала на график, — к двадцати годам ты снова вынырнула из ямы. Шестерка по вертикали — хороший энергетический уровень.

— Да, — Лиза оживилась, словно этот уровень энергии к ней вернулся. — Я нагло полетела в Москву. Поступать туда, куда не решаются сунуть нос более готовые к этому люди.

— Ты поступила. Потом...

— Потом я рухнула, да? — Лиза тыкала пальцем в нулевую точку, которая почти совпадала с ее нынешним возрастом.

— Но у тебя впереди подъем. Смотри-ка, — Ксения Петровна указала на круто взмывшую вверх линию. Она обещала небывалый взлет.

— До восьми? — изумилась Лиза. — Было бы неплохо. А что потом?

— Потом ты чуть сбавишь темп...

— Вы на самом деле верите в эту геометрию? — спросила Лиза, но ее глаза блестели, будто в них только что закапали визина.

— Я тоже строила такой график. Не скажу, что он — истина, но забавно.

— Так что же, вы хотите сказать... таким способом можно проверить любого человека?

— Конечно, — сказала Ксения Петровна. — Когда есть желание развлечься.

— Занятно.

Лизе захотелось немедленно выстроить график для Славика, она не сомневалась, что найдет там то, о чем догадывалась. Но не станет делать это при Ксении Петровне.

Она завернула карандаш в лист бумаги и засунула в карман джинсов.

— Ну что, по койкам? — хозяйка встала из-за стола.

— Да, пожалуй, — согласилась Лиза и спросила, кивая на чашки: — Помыть посуду?

— Нет, пускай ими займется техника. — Ксения Петровна указала на настольную посудомоечную машину. — Зять подарил.

— Какая хорошенькая, — оживилась Лиза. — Я такой не видела.

— Он привез ее из Испании.

— А сейчас они с Викой и Игорем там, да?

— Да. Антон все время мотается между Мадридом и Москвой.

— Он по-прежнему поставляет упаковку для подмосковной парфюмерной фирмы?

— Да. Довольно выгодное дело. Они незатейливые, его флаконы и тубы, дешевые, но за счет цвета хороши.

— У вас в ванной — это те? — спросила Лиза. Она давно покупала только иностранную косметику и парфюмерию, поэтому на россыпь желто-сине-красных стоячих тюбиков только бросила взгляд, не вникая, что в них.

— Он подарил мне весь набор, — Ксения Петровна улыбнулась. — Я теперь стараюсь улучшать себя. Но, должна сказать, крем для рук особенно хорош. А мне есть с чем сравнить. Ну, давай, Лиза, купайся и спать.

Лиза легла в свежую постель, закрыла глаза. Звуки чужого дома отвлекали. Прямо над ней кто-то смотрел телевизор, а под окнами дома гоняли кассеты в автомагнитоле.

Но громче всего стучала в голову мысль. Хорошо, в сотый раз говорила она себе, даже если эти графики и чепуха, то почему не довести до логического конца эту чепуху?

Лиза включила ночник в соломенной шляпке, вытряхнула из кармана джинсов бумагу и карандаш. Села в постели, подсунув под спину жесткую подушку.

День и месяц рождения Славика перемножила на год его рождения. Можно было не трудиться и не строить график. Она и так знала, что отдавала ему силы, которых у нее было в избытке. Не он отнимает их, а она отдает, говорила себе Лиза, привыкшая искать вину в себе, а не на стороне.

Лиза чертила график, положив на колени вторую подушку. След карандаша был слабый, но она угадала бы его рисунок в полной темноте. Все ясно — там, где у нее ноль, у Славика — подъем энергии. А если сейчас он лишится ее подпитки, то ему грозит упадок. Зато у нее — подъем.

Она почувствовала себя так, будто кто-то положил ей руку на голову и с силой повернул. Чтобы она наконец увидела это.

А дальше... Как странно — дальше у них почти совпадение графиков... Они оба полны энергии. Но до этого момента должно пройти время...

Лиза скомкала подушку и подсунула под затылок. Кровообращение замедлилось, она быстро заснула. Этому она научилась у японцев.

 Лиза вернулась от Ксении Петровны и села за компьютер. Надо столько сделать до возвращения Славика. Но пальцы попадали мимо нужных букв, а в голову лезли мысли о том, что он, взглянув на готовый текст, скажет, как в прошлый раз:

— По-моему, ты потеряла нюх...

Она отдала ему новую главу кулинарной книги, а он, едва взглянув, толкнул распечатанные на принтере листы обратно. Они прокатились по натертой полировке и замерли перед ней, на самом краю стола.

— Почему это? — спросила она.

— Да потому, что сидение с утра до вечера в четырех стенах никому не идет на пользу. Человек не видит дальше своего носа, — сердито и насмешливо бросил Славик.

Лиза смотрела, как трепещут его ноздри.

— Я давно говорила, что готова пойти работать.

— Тебя кто-то приглашал? — Муж приподнял брови.

— Не разговаривай со мной так, — тихо предупредила Лиза.

Он услышал ее голос, выпрямился, ноздри успокоились. Поднял руки, сдаваясь.

— Хорошо, хорошо. — Славик раздвинул губы. — Внимательней, пожалуйста. — Но в голосе звучали интонации главного редактора, утомленного работой и бестолковыми сотрудниками, за которыми надо все проверять. — Вот здесь, Лиза, все-таки неверный перевод. Смотри, что пишешь.

— Загляни в оригинал. — Она толкнула через стол ему книгу. — Там именно так.

Славик вглядывался в иероглифы.

— Допустим. С большой натяжкой можно толковать так, как ты, — снизошел он наконец. А Лиза впилась ногтями в ладони, чтобы сдержаться и не сказать, что с нее хватит. Что она больше не переведет ни строчки, не наберет, не...

Они, конечно, помирились, Славик забрал текст и уехал...

Лиза отодвинулась от стола и, положив ногу на ногу, сцепив руки на груди, уставилась на книжную полку. Глаза без подсказки нашли корешки книг о клинках, которые собрал отец, которые покупала она...

Так что же, они так и будут жить, эти книги, стиснутые друг другом, на полке? Пройдет еще немного времени, и она, лишь искоса пробегая взглядом по названиям, забудет все слова, которые в них? И русские, и японские?

Сделай это сейчас, сказала себе Лиза.

Она вскочила с рабочего стула так быстро, что он крутанулся и долго не мог успокоиться. Подошла к телефону, набрала номер Павла Лобастова и сказала, что хочет с ним поговорить.

— Приезжай, — бросил тот, но особого интереса в его голосе не было.

Лиза собиралась так, будто опаздывала на поезд. Через несколько минут стояла перед зеркалом в сером брючном костюме, черных остроносых ботинках и проводила по губам светлой помадой. Еще раз прошлась щеткой по густым волосам, нацепила ремешок сумочки на плечо и вышла за дверь.

— О, ты потрясающе выглядишь, Лизавета, наша девочка на джипе. — Павел покачал головой. — Ах, как замечательно — быть женщиной. Мамочка, роди меня снова, — он всплеснул пухлыми руками, — девочкой!

Кончай, — поморщилась Лиза. — Я хочу спросить, ты собираешься заняться японскими клинками?

— Самурайскими мечами, что ли? Ах, дорогая, это трудно. Да и специалистов нет.

— Я.

— Ли-иза, дорога-ая, — он вздохнул, его редкая, как у японца, бороденка, вздрогнула. — Шу-утишь. Ты теперь специалист в другой сфере. — Павел похлопал рукой по столешнице темного дерева. — Замечательная жена. Хотя, конечно, как говорил мой батюшка моей матушке, жена — это не профессия. Но то было в их старое мохнатое время. А теперь — ты образец профессиональной жены. Дом, дача, машина, пашешь на Стороженко, как целый отдел. — Он засмеялся. — Я знаю твою энергию. Ну и слава богу. Зачем тебе самураи с их мечами? У тебя свой самурай. — Он подмигнул ей. — Все замечательно. — Потом посмотрел в напряженные Лизины глаза и добавил: — Или не замечательно?

— Не важно, — она повела плечом, словно отодвигая от себя его вопрос. — Значит, ты не собираешься ими заниматься? Никогда?

— Нет, Лиза.

— Хорошо. — Она встала. — Тогда — пока.

Лиза объехала еще несколько галерей, задавала вопросы по-разному, но везде слышала одно и то же. Она прекрасно выглядит. У нее прекрасная машина. У Стороженко потрясающие успехи. И, слава богу, ей ни о чем не надо беспокоиться.