«Если бы он только знал», — подумала Эмери. Она никому не сказала правды, кроме лорда де Бурга. Да и не время сейчас говорить о будущем, надо сосредоточиться на настоящем. Несмотря ни на что, присутствие оруженосца подействовало на нее воодушевляюще.

Эмери понимала, что Гай не рыцарь, да и ее собственные умения ограниченны, но страхи терзать перестали. Теперь ее путь мало отличался от предыдущего путешествия. Недоставало только человека, которому они с Гаем преданы до конца жизни.

Подумав о Николасе, Эмери вспомнила, ради чего за это взялась. Она почти не надеялась получить обещанное и подозревала, что сарацин просто предложил самую вожделенную для нее награду. Даже если люди со Святой земли действительно хорошо понимали в знахарстве, едва ли этот представитель обладал необходимыми познаниями.

Однако вероятность существовала, и Эмери не могла ее упустить. Она продолжала ехать, высматривая признаки чужого присутствия. Дорога стала спускаться под гору, и Эмери снова испытала тревогу. Однако вскоре услышала какой-то звук. Не «говорящий» шелест, который ассоциировался с преследователем, а какой-то странный свист, похожий на чириканье заморской птички. Эмери озадаченно взглянула на Гая. Тот мрачно кивнул в ответ.

Свист шел от развалин старого, заросшего мхом строения. Они свернули с дороги и поскакали в высокой траве. Вдруг перед ними возникла человеческая фигура. Ее явление казалось мистическим, хотя наверняка было лишь хитроумной уловкой. Она словно выросла из-под земли. Ни звука, ни шелеста, просто внезапно появился на высоком сером коне, который казался высеченным из камня, если бы не живые глаза.

Эмери взглянула на сказочного коня, потом на всадника. Ей почему-то казалось, что он будет одет в развевающиеся одежды, как на картинах Святой земли, но поняла, что едва ли он мог бы остаться незамеченным в подобном одеянии.

Он мало отличался от обычного человека, не считая высокого роста и по-рыцарски повелительных манер. Иностранца в нем выдавала только смугловатая кожа, а певучая манера говорить наводила на мысль, что латинский язык ему не родной.

— Она при вас? — спросил он.

— Булава Александра Великого, — кивнув, ответила Эмери. Пройдя столь длинный путь, она внезапно засомневалась, можно ли отдавать такое могущественное оружие предполагаемому врагу. — Что вы собираетесь с ней делать?

— Возвращу ему, — ответил сарацин.

Эмери от изумления распахнула глаза. На мгновение подумала, что они имеют дело с сумасшедшим, но он, видно, догадался о ее мыслях.

— Булаву украли из его могилы.

— Я думала, никто не знает, где похоронен Александр Великий, — отозвалась Эмери.

Сарацин улыбнулся, одновременно выказывая свою просвещенность и пренебрежение к спору. Эмери поняла: продолжать разговор бесполезно. Глубоко вздохнула, подняла кожаный мешок и раскрыла его. Освободила статуэтку от старой тряпицы и, осознавая, что впервые прикасается к золотому идолу, крепче сжала и подняла в воздух. Статуэтка засияла на солнце, озаряя все вокруг теплыми отблесками.

— Отдайте ее мне, — потребовал сарацин.

— Я отдам, — пробормотал Гай.

Но сарацин на него даже не взглянул, он пристально смотрел на Эмери.

Она понимала, что должна сделать это сама.

Так или иначе, но булава будто придала ей сил. Эмери, не колеблясь, приблизилась к незнакомцу и протянула золотую фигурку. Тот, словно пушинку, подхватил тяжелую вещицу и одним движением спрятал. Она просто исчезла у него из рук, словно он факир. Эмери на мгновение показалось, что никакой статуэтки не было вообще.

Затем сарацин поднял голову, и Эмери ощутила на себе его пронзительный взгляд.

— Теперь моя часть сделки.

Эмери приготовилась получить нож в сердце или сокрушительный удар, каким свернули шею ее дяде. Однако сарацин только сунул руку себе за пазуху и вытащил вполне невинный сверток. Эмери взяла его дрожащими пальцами. Он действительно хочет исполнить данное обещание?

— У этого растения много названий, его нашел и описал Александр Траллесский. Первоначально он дал ему название гермодактил, но вы здесь зовете его шафраном. Когда-то его тоже украли с нашей земли, как и булаву, но вы можете им воспользоваться. Соберите, сколько сможете, и насушите, чтобы хватило на весь год. Больному нужно принимать его каждый день.

— И как долго? — спросила Эмери.

— Всю жизнь.

Его прямой ответ вернул Гаю дар речи.

— Откуда вы знаете, что это поможет, если даже не видели милорда?

— Я видел его с некоторого расстояния, и, кроме того — что значительно важнее — вы сами рассказали мне о его болезни.

Гай ничего не ответил. Эмери кивнула, поняв о чем идет речь. На этой самой дороге Гай описывал ей болезнь Николаса. Говорил довольно громко, любой мог бы услышать.

— У меня есть для вас еще кое-что, — произнес сарацин.

Неужели лечебная трава способна лишь успокоить их бдительность?

Вот и все. Это конец, подумала Эмери. Она услышала, как рванулся к ней Гай, но сама не потянулась за мечом. Ее оружие бессильно против меча с восточной карты. Сарацин опустил руку, и она приготовилась увидеть блестящий кривой клинок. Однако вместо оружия в руках сарацина оказалась веревка.

— Можете тоже забрать с собой, — сказал он, бросая конец Эмери.

Она растерялась. Куда ведет эта веревка? К еще одному коню? Эмери потянула за нее, но ничего не произошло. Она подняла глаза, чтобы спросить у сарацина, что это значит, но тот словно растворился в воздухе. Эмери тупо уставилась перед собой. Неужели он действительно обладает какой-то магией? Как он мог так быстро исчезнуть?

— Что это? — спросил Гай, кивая на завязанный узлом конец веревки.

Эмери озадаченно покачала головой и пришпорила лошадь, направляясь туда, откуда шла бечева.

— Стойте! Не ходите туда! — запротестовал Гай. — Она может завести к трясине или какой-нибудь скрытой ловушке, и никто тогда не узнает о нашей встрече с этим поганым убийцей.

Эмери нахмурилась. Сарацин не показался ей таким уж злодеем. Возможно, Гвейн и Гарольд чем-то его спровоцировали, хотя она и не видела следов борьбы. Эмери рассеянно потянула за веревку и вздрогнула, когда бечева дернулась обратно.

Эмери ахнула и последовала по ней, не обращая внимания на предупреждения оруженосца. Веревка привела к развалинам заросшей сорняками хижины. Она подошла вплотную к упавшим бревнам.

Не трясина и не ловушка, только связанный оруженосец небезызвестного тамплиера. Едва дышащий и весь избитый, он представлял собой прекрасное напоминание, что сарацин значительно опаснее, чем казался. Им очень повезло уйти от него живыми.


Гай был уверен, что под видом лекарства Эмери вручили яд. Она, правда, так не считала, хотя вид оруженосца Гвейна заставил ее поколебаться. В конце концов Джеффри принял решение попробовать и взял шафран из домашних запасов. Оставалось только ждать и надеяться.

Эмери с радостью ухватилась за предложение Джеффри навестить их нежданного гостя. Они втроем спустились в подвал со стрельчатым потолком, где в небольшой комнатке держали оруженосца Гвейна, ее постоянно охранял кто-то из рыцарей, что ночевали по соседству на открытом воздухе.

Эмери не могла не порадоваться этой предосторожности, оруженосцу она не доверяла, несмотря на его потрепанное состояние. К тому же, вымытый и перевязанный, он выглядел намного лучше. У него не было серьезных ран, только следы пребывания в плену.

— Должно быть, он бросил своего хозяина, как только увидел приближение сарацина, — пробормотал Гай.

Эмери была склонна с ним согласиться, но промолчала, ибо решать судьбу оруженосца должен хозяин дома.

Они вошли в подвальную комнату вслед за Джеффри.

Оказавшись во власти тех, с кем когда-то сражался, оруженосец тем не менее с готовностью ответил, что его зовут Мейджор. Он уходил за водой, а вернувшись, обнаружил хозяина мертвым. Там его и застиг сарацин.

Никто не стал ему возражать. Более того, Джеффри благосклонно кивнул, предлагая продолжить. Эмери на мгновение испугалась, что брат Николаса может оказаться слишком добрым и доверчивым, но потом осознала, что за его доброжелательностью таится острый ум и цепкий взгляд. От него не ускользало ни малейшей детали.

Однако Мейджору не хватало ума это заметить. Эль развязал ему язык, и скоро он уже изложил все, что знал. Во всяком случае, в своей версии. Не слишком напоминая жертву, он тем не менее описал себя ни в чем не повинным молодым человеком, который помогал сражаться с язычниками своему хозяину — рыцарю-тамплиеру по имени Гвейн. Позже выяснил, что тот имел и еще одно поручение: вернуть какой-то ценный предмет на Святую землю. Эмери ничего не сказала, но она полагала, что было несколько иначе.

Оруженосец сообщил, что Роберт Бланшфор и еще один тамплиер бродили по заморским землям и случайно наткнулись на могилу. Эмери решила, что они, должно быть, дезертировали и просто разграбляли могилы. Впрочем, что бы там ни было, но они нашли сокровища, включая церемониальную булаву. Кончилось тем, что из-за угрызений ли совести или из страха перед сарацином Бланшфор привез ее с собой в Темпл-Руд. Там она хранилась как ценная реликвия, по мнению Эмери, «как трофей». Однако после стольких лет поражений и недавнего падения крепости Маркаб святые братья решили, что их находка может послужить делу мира, возможно, даже на поле битвы. И Гвейн получил задание доставить ее на Святую землю.

Заполучив булаву, тамплиер не захотел ее отдавать. Хотя Мейджор и утверждал, будто потрясен и встревожен таким поворотом, он не воспрепятствовал попыткам хозяина продать бесценную реликвию. Однако они привлекли нежелательное внимание и были вынуждены бежать в Англию.

— Но он отправился за нами. Когда мы сошли с судна, он уже был там. — Оруженосец покачал головой и облизнул потрескавшиеся губы. — Гвейн сунул булаву в мешок госпитальера, и мы последовали за ним на некотором расстоянии, стараясь избегать чужестранца. Это заняло больше времени, чем мы думали.