Эдвард Бульвер-Литтон - Последние дни Помпей. Пелэм, или Приключения джентльмена

Даже человеку с самыми крепкими нервами бывает жутко внезапно оказаться наедине с мертвецом. Насколько же это страшнее, если совсем незадолго до этого ты ехал и разговаривал с полным жизни и энергии существом, а теперь перед тобою лежит лишь его подобие, его недвижный прах!

И это был человек, с которым я расстался холодно, почти в ссоре – до этого недоставало одного слова, одного движения! Я поднял его тяжелую руку – она выпала из моей, и при этом мне показалось, что в мертвенно-бледном лице его что-то дрогнуло. Но я ошибся: просто в этот момент луну прикрыло легкое облачко. Оно уплыло, ясный, непорочный свет ее снова озарил ужасную, кровавую сцену, а в нем еще резче и беспощаднее выступила извечная противоположность земли и неба, человека и его творца, страстей и безмятежности, праха земного и бессмертия.

Но сейчас было не время для подобных размышлений. Тысячи других мыслей одолевали меня, исчезая так же стремительно и смутно, как появлялись. Сознание мое было какой-то первозданной ночью противоречивых чувств и переживаний, представлявших собою стихии этого хаоса. Так в течение нескольких минут стоял я над трупом убитого, прежде чем мощным усилием воли сбросил с себя оцепенение и принялся соображать, что же мне теперь надлежит делать. Я знал, что дом, который видел утром, стоит лишь в нескольких минутах ходьбы от места, где я сейчас находился, но он принадлежал Доусону, а именно на него пали первые мои подозрения. Мне вспомнилась дурная репутация этого человека, а также дерзость и неразборчивость в средствах его спутника Торнтона. Припомнив, кроме того, нежелание покойного примкнуть к ним и его весьма веские основания для этого, я уже почти уверился в том, что внушало мне подозрения, и решил лучше ехать прямо в Честер-парк и там поднять тревогу, чем пойти на бесполезный риск и всполошить убийц в их логове. И все же (мелькнула у меня мысль, когда я медленно направился обратно на дорогу), если преступники именно они, как тогда объяснить появление и бегство закутанного в плащ всадника?

Тут в памяти моей воскресли слова Тиррела, когда он рассказывал мне о том, как его упорно преследовал этот загадочный человек, припомнил я и то обстоятельство, что незнакомец обогнал меня на дороге сейчас же после того, как мы с Тиррелом расстались. Эти мысли (связанные с неким именем, которое я не решался произнести даже мысленно, хотя и не мог заглушить в себе определенное подозрение насчет того, кто был преследователем и кто совершил убийство) заставили меня поколебаться в уверенности, что виновниками были Торнтон и его друг, и даже почти вовсе отказаться от этого предположения. К моменту, когда я доехал до белых ворот и аллеи низкорослых деревьев, которая вела к усадьбе Доусона, я решил во всяком случае остановиться у этого одиноко стоящего дома и поглядеть, какое действие произведет мое сообщение.

На мгновение я почувствовал страх перед грозившей мне, возможно, опасностью, но тотчас же отогнал его прочь. Ибо, если даже предположить, что два эти приятеля совершили убийство, какой им смысл делать меня жертвой второго гнусного преступления? Кроме того, я знал, что сумею достаточно хорошо владеть собою и, если у меня опять возникнет подозрение, не дам ему отразиться на моем лице или как-нибудь обнаружиться в моем поведении.

На верхнем этаже спокойно, не мерцая, горел свет. Каким блаженным казался мир обыденной жизни по сравнению с напряженной, зловещей тишиной того места, где я только что стоял над мертвецом! Я дважды позвонил у двери, но никто не пришел открыть, хотя свет в верхнем этаже задрожал, словно передвигаясь туда и сюда.

«Сейчас придут», – подумал я. Однако никто не появился, а так как створка окна была приоткрыта, я посмотрел вверх и к величайшему моему восторгу и успокоению убедился, что оттуда выставлен наружу дюймов на восемь мушкет, дуло которого нацелено прямо мне в лоб. Тут я с необычайной поспешностью прижался всем телом к стене.

– Убирайся, негодяй, – произнес чей-то сердитый, но дрожащий голос, – или я пущу тебе пулю в лоб.

– Любезнейший сэр, – ответил я, не меняя положения, – у меня неотложное дело к мистеру Торнтону или мистеру Доусону. И потому, пока я не переговорю с ними, вы уж лучше повремените, если это не представляется слишком затруднительным, оказать мне ту честь, которой намеревались меня удостоить.

– Хозяин и сквайр Торнтон еще не вернулись из Нью-Маркета, а до их возвращения мы никого пустить в дом не можем, – ответил тот же голос, но тоном уже несколько смягченным моей благоразумной отповедью. Пока же я размышлял, что мне на это сказать, чья-то растрепанная рыжеволосая голова, словно у Листона в каком-нибудь фарсе, осторожно высунулась из-за мушкета и как будто узнала меня и мою лошадь. Тут и другая голова, но в более изысканном уборе – чепчике с цветами, – показалась над левым плечом того, кто выглянул первым; мой вид обоих, по-видимому, успокоил.

– Сэр, – промолвила женщина, – мой муж и мистер Торнтон еще не вернулись, мы же совсем недавно были так напуганы нападением на наш дом, что я не могу никого впустить до их приезда.

– Сударыня, – ответил я, почтительно снимая шляпу, – я не хочу тревожить вас тем сообщением, которое намеревался сделать мистеру Доусону. Попрошу вас только сделать мне одолжение и сказать, когда они возвратятся, чтобы они осмотрели берега заводи на пустыре, а затем поступили, как найдут нужным.

Пока я держал эту речь не очень-то приятного содержания, мушкет все время так резко дергался, что я счел в высшей степени неосторожным мешкать в столь гибельном соседстве и потому постарался как можно скорее выехать из аллеи и снова направился в Честер-парк.

Наконец я туда добрался; джентльмены еще сидели в столовой. Я послал за лордом Честером и сообщил ему, что мне довелось увидеть и почему я так запоздал.

– Что? Гнедой Боб охромел? – воскликнул он. – А Тиррел, ах, бедняга, бедняга, какой ужас! Надо немедленно послать туда кого-нибудь. Сюда, Джон, Том, Уилсон! – И его милость в неописуемом возбуждении принялся кричать и звонить в колокольчик.

Появился помощник дворецкого, и лорд Честер начал:

– Позовите главного конюха… убит сэр Джон Тиррел… сильнейшее растяжение связок на ноге… сообщил через мистера Пелэма… бедный джентльмен… послать нарочного за доктором Физиконом… вам всё расскажет мистер Пелэм… Гнедой Боб… горло перерезано от уха до уха… что же нам делать?

И, закончив эту вполне членораздельную и все объясняющую речь, маркиз чуть ли не в истерике упал в кресло.

Помощник дворецкого посмотрел на него изумленно и даже несколько подозрительно.

– Пойдемте, – сказал я, – сейчас я объясню вам, что имел в виду его милость.

Выведя слугу из комнаты, я вкратце сообщил ему все необходимое, распорядившись оседлать мне свежую лошадь и снарядить четырех верховых, которые поедут со мною. Пока совершались эти приготовления, новость быстро распространилась, и меня окружило все население дома. Многие из джентльменов пожелали сопутствовать мне. Пришедший в себя лорд Честер настоял на том, чтобы возглавлять поиски. Мы тронулись в путь. Нас было четырнадцать человек, и вскоре мы подъехали к дому Доусона и позвонили; свет в верхней комнате еще горел. После короткой паузы нам открыл сам Торнтон. Он был бледен и взволнован.

– Какой ужас! – прямо начал он. – Мы только что оттуда вернулись.

– Поедемте с нами, мистер Торнтон, – сказал я очень серьезным тоном, пристально глядя на него.

– Разумеется, – немедленно ответил Торнтон, не выказывая, впрочем, ни малейшего смущения. – Сейчас я возьму шляпу. – На минуту он вошел в дом.

– Вы подозреваете этих людей? – шепнул мне лорд Честер.

– Не подозреваю, – сказал я, – а у меня кое-какие сомнения.

Мы поехали по аллее к воротам.

– А где мистер Доусон? – спросил я у Торнтона.

– В доме, – ответил Торнтон. – Позвать его?

– Да, – коротко сказал я.

Торнтон отсутствовал несколько минут. Когда он снова появился, за ним шел Доусон.

– Бедняга, – шепнул мне Торнтон, – он был так потрясен этим зрелищем, что все еще находится в панике. Кроме того, как вы сами можете убедиться, он еще не протрезвился.

Ничего не ответив, я внимательно оглядел Доусона. Как правильно сказал Торнтон, он действительно был сильно пьян. Глаза его блуждали, и, подходя к нам, он нетвердо держался на ногах. Все же, помимо естественных последствий опьянения, он, видимо, нервничал и чего-то боялся. Однако это могло быть тоже вполне естественным (и потому вполне невинным) результатом того, что ему пришлось внезапно увидеть столь ужасную вещь. Поэтому я не стал придавать всему этому большого значения.

Мы подъехали к роковому месту; похоже было, что до тела никто еще не дотрагивался.

– Почему, – тихо спросил я Торнтона, пока все прочие, столпившись, со страхом поглядывали на труп, – почему вы не взяли с собою тело?

– Я как раз собирался вернуться сюда именно для этого с нашим слугой, – ответил игрок, – бедняга Доусон и слишком пьян и слишком испуган, чтобы помогать мне.

– А как случилось, – продолжал я, испытующе глядя на него, – что вы и ваш приятель не были еще дома, когда я к вам заехал, – ведь вы оба уже давно обогнали меня на дороге, а я вас потом нигде не встретил?

На это Торнтон без малейшего колебания ответил:

– Дело в том, что в самом разгаре грозы мы вспомнили, что поблизости есть старый амбар, проехали к нему прямо через поле и переждали там, пока не прошел дождь.

«Вероятно, они не виноваты», – подумал я и обернулся, чтобы еще раз взглянуть на тело, которое подняли наши спутники. На голове виднелся темный след от сильного удара, нанесенного, по-видимому, каким-нибудь тупым тяжелым орудием. Пальцы правой руки были изранены, а один из них почти совсем отрезан: несчастный, очевидно, схватил рукой острое лезвие, нанесшее ему другие раны, широко зиявшие на горле и на боку; и одной из них достаточно было, чтобы причинить смерть.