– Заполните и сдайте мне, я вас вызову.

– Да нет же, – нетерпеливо поправила ее Эллен, – я не пациентка. Я хочу переговорить насчет больного, который сегодня поступил.

– А с чем его привезли?

– Не знаю… вот потому мне и нужен доктор Вандерманн.

– А где он сейчас?

– Я об этом вас и спрашиваю.

– Успокойтесь, мисс, я не о докторе Вандерманне спрашиваю, а о пациенте: куда его поместили?

Эллен тяжело вздохнула. Понятно, слишком уж она разволновалась, не может толком объяснить, что ей необходимо.

– Пациента привезли сегодня утром, доктор Вандерманн сам его доставил. Вот поэтому мне и хотелось бы с ним повидаться.

– Ах вот что, ну, теперь понятно. Фамилия пациента?

– Джелло. То есть, фамилия Бивгейн, Джелло Бив-гейн.

Дежурная набрала несколько строк на компьютере. Нахмурилась.

– В списках поступивших такого имени нет.

– Но я совершенно точно знаю, что примерно час тому назад его сюда привезла «скорая».

– «Скорая»? Час назад? Минуточку. – Она полистала какие-то бумажки на столе. – Так, вот это, – и не глядя на Эллен, дежурная протянула ей бумагу со штампом.

На ней стояло: «Свидетельство о смерти. Штат Нью-Йорк».

Эллен чуть не рухнула прямо на стойку. По всему телу вдруг закололо, защекотало, словно кровь, отлив от лица, пульсировала в каждой жилке.

– Вам нехорошо? Она молчала.

– Это ваш родственник? – в голосе дежурной чувствовалось ненаигранное сочувствие.

Эллен закусила губу, сдерживая рыдания. Покачала головой:

– Нет, просто знакомый.

– Вы, видно, очень с ним дружили? Эллен кивнула. И едва слышно произнесла:

– А где… ну, вы понимаете… – Слово не выговаривалось, хотя вертелось на языке.

– В морге.

Она медленно отошла от столика дежурной.


Резкий звонок – телефон стоял прямо у двери операционной – вывел их из полудремы. Рон вскочил, покосившись на Милта. Опять звонит, а ни одной сестры поблизости. «Милт, послушайте», – хрипло прошептал Майкелсон.

Тот не возражал. «Да?» С минуту он держал трубку, внимательно слушая. «Это Милт Шульц, доктор Вандерманн… А они все там, внутри».

– Где он, Господи? – умоляюще шептал ему Рон.

Милт только отмахнулся.

– Метро? – переспросил он. – Ну да, экспрессом, линия Д, остановка есть прямо рядом с клиникой… Как до Бродвея доберетесь, пересадку сделайте, станция «Лафайет»… да-да, шестая линия, которая по Лексингтон идет… Только вот что, доктор, по выходным там интервалы большие.

Он повесил трубку, обернулся. Рон с выражением ужаса накинулся на него, прошипел:

– Какого хера он там мудохается?

– Сам не пойму, что такое случилось. Только едет он сюда не машиной, а в метро.


Как заведенная, Эллен медленно брела пыльными подвальными коридорами больницы. Было неясное ощущение, что все это ей уже приходилось видеть. Когда-то она тут вроде бы побывала, только не вспомнить, когда.

Свернула направо, в глаза бросилась крупная надпись «Морг».

Дверь была открыта. У входа сидел служитель и, чавкая, поглощал вишневый торт. С набитым ртом взглянул на нее, не отрываясь от тарелки.

– Я насчет Джелло, – выдавила она из себя.

– Чего?

– Джелло.

– Какого еще джема? Дерьмо собачье этот джем, а вот когда вишни кладут настоящие, – он повертел на вилке кусочек торта, – то это в аккурат для меня.

Эллен чуть не охватил приступ истерического хохота. Какой-то сплошной абсурд, не прекращающийся с той самой минуты, как она переступила порог больницы.

– Сегодня утром вам доставили…

– Ну и что?

– Можно посмотреть?

– Что, на мертвяка полюбоваться заявились? – Гомес, опять приступивший к своему пиршеству, с любопытством на нее поглядывал.

– Понимаете, этот человек… то есть он был… – голос ее задрожал. – В общем, я очень его любила. Можно на него взглянуть?

Он пожал плечами, отложил вилку – какое-то дурацкое нынче выдалось воскресенье! – и повел ее вдоль стены из нержавеющей стали, напоминавшей какой-то огромный секретер. Выдвинул ящик внизу. Грохот железа о железо гулко отозвался под сводами, в лицо Эллен ударило холодным воздухом. Она еле распознала очертания тела, прикрытого испачканной белой простыней.

– Пожалуйста, а я вам не стану мешать, – и Гомес вернулся к торту.

Она, медленно переступая, подошла к ящику. Из отверстия в стене тянуло арктическим холодом. Собравшись с силами, Эллен откинула простыню.

Лицо было такого серого безжизненного цвета, что седая щетина почти не обозначалась на нем. Глаза закрыты, губы слегка раздвинуты, словно он сейчас заговорит.

– Джелло, милый мой, – прошептала она, – прости меня, если можешь.

По щекам ее ручьями текли слезы, капая на его веки, на лоб. Краешком простыни она пыталась их стереть.


Майкелсон уткнулся лицом в ладони – ну просто воплощенное отчаяние.

Милт с отвращением разглядывал своего шефа.

– Ну хватит, Рон, хватит, даже его собственный сын воспринимает все спокойнее, чем вы.

– А чего ему волноваться? Ему наследство досталось, а я потерял десять миллионов, десять, вы понимаете?

– Но мы же знали, что успех не был гарантирован.

– Да, только ведь почти все уже получалось, – Рон никак не мог смириться с тем, что произошло. – Так все тщательно продумали. Этого, который с павианами, нашли, сердце тоже…

– Ну что теперь делать, никто же не мог предусмотреть, что старичка прямо на столе еще один инфаркт хватит, пока Вандерманн пытался в схеме метро разобраться там, в Гарлеме.

– Это вы ему неправильно объяснили, вы, никто больше.

– Вот что, не моя вина, если он велел вскрывать япошку, а сам в метро не на тот поезд сел. Я же ему ясно объяснил: линия Д, потом шестая, по Лексингтон идет. Если он свою остановку проехал, при чем тут я.

– Это была ваша обязанность организовать перевозку сердца.

– А, пошел ты! – Милт почувствовал, что довольно с него терпеть истерики Майкелсона. – Я что, на руках должен был его сюда доставить?

– А я знать не желаю! – орал Рон. – Ваша это обязанность, вот и все.

– Нет, Рон, никакая не обязанность. Я должен с актерами работать, помогать им – по крайней мере, так всегда было.

– На хер мне нужны эти актеры! Они же у нас только приманка.

– Ах вот что, значит, главное студиями торговать да еще всяким говном на лотках? – Милт сам чувствовал, что говорит, как Билл, уволенный год назад, но уже не мог с собой справиться.

– Ах ты, говнюк недоделанный! – окрысился на него Рон. – А того не сообразил, что такие деньги сделать, это сколько надо актеров в клиенты заманить?

– Интересы у нас разные, Рон.

– Разные интересы?

– Вот именно, и значит, нам не сработаться.

– Не сработаться! – Рон был искренне возмущен. – Сколько лет деньги греб с агентства лопатой, а теперь, выходит, не сработаться?

Милт вдруг весь напрягся.

– Да я и пробовать больше не стану.

– Ну и говнюк.

– А ты просто говно.

– Я никому не позволяю так с собой разговаривать. Вы уволены!

– Меня нельзя уволить.

– Еще как можно!

– Нет, нельзя, потому что я увольняюсь сам.

Глава XXIV

Мэрион открыла дверь с первого звонка: – Ах, это вы, Милт, какой сюрприз! Входите! – У вас так приятно пахнет…

– Цыпленка варю. А вы как раз к обеду.

– Извините, не смогу задержаться. В Атлантик-Сити сегодня уезжаю, пожелайте удачи.

– Неужели в ваши-то годы за игорный стол сядете?

– Нет, что вы, просто одного старого клиента надо выручить.

– А я уж испугалась.

– Ну, как там наш молодой?

– Считает, что совсем пришел в себя, но это он так считает, а на самом деле… – Она покачала головой с видом человека, уставшего от всех этих глупостей. – Только и смотри во все глаза, как бы в саду не надорвался, таскает, понимаете ли, на спине тяжеленные мешки с торфом…

– Вот это да! Глядишь, скоро и в Бруклин сможет вернуться.

– Ну уж нет. Вы зря недооцениваете, травма была очень серьезная. От такой люди годами оправиться не в состоянии. Да надо еще принять во внимание психологические факторы. А уж в этом можете положиться на меня.

– А я-то думал, вы только с детьми работаете.

– Что дети, что старики, законы ведь одни и те же. – И она рассмеялась в восторге от собственного остроумия.

Милт кисло улыбнулся.

– Ну и где он, наш озорник?

– У себя в комнате, – Мэрион словно не заметила, что он не оценил ее юмора.

– Поднимусь. – Милт направился к лестнице.

– А потом перекусите, я бульона наварила – на пятерых хватит, – крикнула она ему вслед.

Бен валялся с газетой в руках на кровати, не потрудившись даже снять свитер.

– Привет, Бен, ты что же собственные правила нарушаешь? Этак брюшко себе отрастишь поплотнее моего, а? Как это у тебя на доске было написано? «Ненакачанные шины только тонущим в радость». Правильно?

– Вот, дожил, меня моими же заповедями побивают.

– А ты не подставляйся. – Милт плюхнулся в кресло.

– Видал, этот японец ваш важной был шишкой, некролог прямо на первой полосе. – Бен сунул ему газету. – А уж словеса-то, словеса…

– И для вас это паршиво, да?

– Не говори. Полный бардак, вот что я тебе доложу.

– Тебя, небось, этот Майкелсон со света сживает?

– А насрать мне на него. Сказал ему: «Мудила ты, и ничего больше», – а потом заявление об уходе подал.

– Об уходе?

– Вот именно, и туг кое-какие сложности прорисовываются. С Сарой, понимаешь, приходится сутками напролет общаться.

Бен понимающе кивнул.

– Да уж, не позавидуешь тебе.

– А то! Я уж по Майкелсону стал скучать, честное слово.

Бену бы расхохотаться, оценив этот свирепый юмор и абсолютную непроницаемость выражения лица гостя, но он все так же смотрел перед собой, невесело покачивая головой.