– Ну, надо же, чтобы они себя чувствовали как дома. У них свой консультант – знали бы, какую кучу денег загребает, это уму непостижимо! – ну вот, он и говорит, надо, мол, потом чайную церемонию устроить, а значит, чашечки должны быть такие специальные, и все будут стоять на коленях.

– Надо, так устроим, правда ведь, Рон?

– Конечно, только вот когда?

Милту сказать на этот счет было нечего.

– Когда, вот что я хотел бы знать, – стиснув четки в кулаке, орал Рон на все летное поле.

Милт пожал плечами. Босс, похоже, совсем мудак, такого даже он не ожидал.

– Вот надо же, мать-перемать. Десять миллионов коту под хвост, провалиться бы!

Рон взглянул себе под ноги. На четках лопнул шнурок, и бусины разбегались по асфальту, словно норовя поскорее удрать от хозяина.


Эллен смотрела, как с аэродрома Беннет-филд взлетает вертолет, уносящий Бена на Файр-Айленд. Обычно по воскресеньям его сюда привозил Милт, но сегодня он чем-то занят – уехал в Ньюарк, там какой-то важный японец прилетает.

С Милтом Эллен не была знакома. А ведь Бен считает его своим лучшим другом, но не хочет, чтобы они познакомились, специально этого избегает, что ли? Хотя, если подумать, она ведь тоже так его и не познакомила с Голди. И знает почему не познакомила. Все дело в том, что ей было бы трудно объяснить, какие у нее с Беном отношения. Не каждый поймет, а и поймут – тоже, глядишь, не похвалят. То чудесное, что их связало, пока еще так непрочно. И оба они старались, чтобы не возникало дополнительной напряженности.

Эллен взглянула на часы – ага, надо поторапливаться, если она намерена встретить вертолет, когда он прилетит назад. Каких-то два часа на все про все, даже меньше, а ей надо навестить своих подопечных и опять вернуться сюда.

Поставив на сиденье рядом коробку с бутербродами, Эллен осторожно ехала на авеню Нептун, стараясь высматривать обледеневшие участки, присыпанные мокрым грязноватым снегом. Включила магнитофон: пленка с любимым танго Бена; она тоже просто голову теряет от этой музыки. Для нее танго стало означать столь многое: любовь, и счастье, и страсть, и секс, ощущение надежности и безопасности, – но, прежде всего, танго слилось с образом мужчины, который все это ей подарил.

В жизни она не встречала никого, хоть капельку на него похожего, и Эллен все больше начинала осознавать, что саму себя она прежде тоже не знала. Благодаря Бену ей открылись в себе такие вещи, о которых она и не догадывалась, хотя все это где-то в ней дремало, где-то ждало, но так бы невостребованным и осталось, не окажись на ее пути Бен.

Взять хотя бы секс. Самой себе она всегда казалась нормальной женщиной, которая способна получать от этого удовольствие, если не пережимать и не подвергать опасности здоровье. Но с Беном все было совсем не так. В постели ему иногда недоставало силы, но хотел он ее все равно со всей страстью, и вместе им удавалось добиться всего, как бы ни подводило естество. Руками, языком он познал ее всю, до последней клеточки, и всегда он делал это медленно, чтобы она привыкла и получила наслаждение, а она умела его вознаградить. Они оба были бесконечно увлечены этим познанием тела, лежащего рядом, и каждый раз это получалось по-новому, изумляя их и восхищая. Когда оргазм не происходил так, как у всех, они его добивались собственными силами, добивались всегда, и счастье она испытывала от этого такое, что все из ее прошлого просто забывалось.

Но она осознавала, что ощущение чуда даруется не этим, даже не уникальностью способов, которые они изобрели. Чудом было все то, что стояло за их близостью, подталкивало к ней, увенчивало ее, над нею воспаряло. Чудом была любовь, а остальное шло от нее и за нею.

А сегодня у Эллен было такое чувство, что все вокруг заполнилось чудом, и поэтому даже уродство преобразилось в красоту. Проезжая вдоль океана, она смотрела на волны. Крохотные белые шапочки над волнующейся, накатывающей массой, так и тянет туда нырнуть, а ведь вода ледяная, того и гляди пленкой подернется. Дожидаясь сигнала светофора, она разглядывала укутанных в шарфы и свитера подростков, которые перебрасывались снежками и визжали от радости. И ей стало так хорошо, что, если бы не спешила, она бы охотно присоединилась к ним и тоже, смеясь и повизгивая, каталась бы по сугробам.

Вспыхнул зеленый свет, сзади загудели, и она, сделав извиняющийся жест, пропустила понесшуюся вперед машину, а сама приготовилась к повороту.

Место для парковки нашлось у самого входа. Развертывая первые бутерброды, она услышала знакомый голос: «А вы сегодня припозднились, мисс Эллен»

Рихард в свитере грубой вязки – она ему подарила на прошлый его день рождения – выступил из укрытия и распахнул дверцу ее машины.

Эллен потеряла дар речи от удивления.

– Господи, тебя-то как сюда занесло!

– В отличие от коллег, я навещаю своих пациентов у них дома, – он послал ей свою самую пленительную улыбку. – Поэтому навестил и своего пациента Джелло. – Он взял у нее из рук коробку.

– Спасибо, Рихард, ты очень заботливый. – Что там скрывать, она была под впечатлением от его рыцарственности.

Турникет весь покрылся льдом, еле поворачиваясь на ржавых петлях.

– А ты купила машину? – поинтересовался он.

– Нет, это машина моего… ну, моего квартиранта.

– Хорошо, что он тебе ее дает. Хотя, – он показал на свой «мерседес», – моя всегда в твоем распоряжении, пожалуйста, знай это.

Никогда раньше он ей не предлагал пользоваться его автомобилем, ему такое и в голову не приходило даже во времена, когда они были «испепелены страстью».

– Спасибо, – отозвалась она, не зная, что ему ответить. Видно, все эти недавние поощрения, премии и неотвратимое в самом близком будущем продвижение на должность главного врача сделали Рихарда щедрее обычного.

Пока Эллен раздавала бутерброды, Рихард осмотрел Джелло, все твердившего, что это совсем ни к чему, что он нормально себя чувствует.

– Не очень нормально, к сожалению, – строго сказал Рихард. – Похоже, вы пренебрегаете лекарствами, которые вам назначены.

Эллен придвинулась к ним поближе.

– Джелло, но вы же не хотите опять оказаться в больнице, да?

Джелло в страхе затряс головой.

– Тогда надо пить антибиотики.

– Да пью я, пью, поем и сразу выпью, как мне док велел.

– Вот вчера сколько вы таблеток приняли? – Рихард явно ему не верил.

– Одну.

– Всего одну?

– Так я вчера и ел всего один раз.

Рихард поднялся, вздохнул, безнадежно махнув рукой.

– Джелло, – укоризненно говорила Эллен, – вы же знаете, надо три, не меньше.

– Хорошо, я прямо сейчас выпью, раз вы так хотите. – Джелло извлек из кармана помятую тряпицу, вытащил оттуда таблетку. Подмигнул Рихарду: – Значит, буду пить эти пилюли и все станет нормально, да, док?

– Я надеюсь.

Дернув плечом, Джелло отправил таблетку в рот и запил се, как следует глотнув из бутылки виски.

Рихард, ни слова не говоря, отвернулся и воздел руки к небу.

Когда шли к машине, у Эллен было очень скверное настроение.

– Послушай, Рихард, я прямо ума не приложу, что делать с этим Джелло, так он меня расстраивает.

– А я ума не приложу, что делать с тобой.

Она окинула его недоумевающим взглядом. Что, опять все сначала?

Да, опять. И он, кажется, решил не откладывать.

– Эллен, ты, разумеется, понимаешь, что приехал я сюда не ради Джелло. Я приехал повидать тебя.

Она тяжко вздохнула, покрутила головой.

– Прошу тебя, Рихард… я тебе очень признательна за все, что ты делаешь для них, для меня. Только про то, что было у нас, давай больше не вспоминать.

– А я вспоминать и не хочу, Эллен. – Он схватил ее за плечи. – Ты для меня слишком много значишь. В моей жизни больше никого нет, только ты.

– Прости, но в моей жизни кто-то есть.

На его лице появилась растерянная улыбка, глаза так и впились в нее. Он медленно покачал головой.

– Не верю. Я слишком хорошо тебя знаю.

– У нас ничего не получилось еще и по этой вот причине: тебе кажется, что ты все про меня знаешь, но это не так. А о том, что у меня кто-то есть, я тебе не наврала, и больше скажу, этот человек для меня значит очень, очень много.

– Кто он?

Рихард спросил в упор, почти нагло, но она решила, что должна ответить тоже напрямик.

– Мой квартирант.

У него вырвался смешок, он хмыкнул с нескрываемым презрением.

– Да ты что? Этот дряхлый старец?

– Его зовут Бен.

В глазах Рихарда появился холодок, он убрал с ее плеча руку.

– Ты, видимо, шутишь.

– Нет. Я люблю его.

Слова вырвались у нее непроизвольно. И только тут она поняла, что Бену она их никогда не говорила.


Вертолет летел над самым пляжем, безлюдным и диким, тянувшимся мимо пустых домов, которые на зиму заколотили, оберегая от ветра и снега. Да уж, подыскал Милт местечко для бедняги Дона Арнольдо, тут его сам черт не отыщет. Как это он выразился? «В морозилку его запихнули с глаз долой», – так выходит, это и не шутка даже. Попробуй-ка, погуляй по берегу в такую погоду, в сосульку превратишься.

Сели на песчаной косе, где уже стоял вездеход, способный передвигаться и в дюнах, а по бокам два дюжих парня прикрыли перчатками уши, чтобы не оглохнуть от рева мотора. Телохранители Дона, надо думать, стерегут, чтобы не удрал. Бена привезли в огромный дом викторианской эпохи, где был зал, обставленный на зависть всем, – тут знаменитость и отбывала свое заточение.

В первые занятия Бен все не мог избавиться от чувства, что перед ним просто капризный и несносный мозгляк. Все-то он жаловался – на питание, на трудные упражнения, на жену, которая про него и слышать не хочет. Осыпал проклятиями телохранителей, которые его бы одним движением по стене размазали бы, да руки у них связаны. Вот он и рад над ними поизголяться.