С этим не поспоришь.

– Знаю, и все-таки…

– Все-таки, что?

– Понимаете, у меня вот такое чувство… – слова находились с трудом, да и вообще он не ожидал, что она так вот отреагирует. – Ну, что вы просто решили снисхождение ко мне проявить. Я вроде как вас немножко опекаю, вот вы и…

Эллен смотрела на него с недоумением.

– То есть вы решили, что я отдалась вам из благодарности, так?

– Да нет, что вы… просто…

– Очень признательна! – взорвалась она, наконец. – Ну и дура же я, чуть не на крыльях летаю из-за того, что у нас ночью было, а мне объясняют, что ничего и не было, оказывается, так, простые любезности.

От изумления Бен потерял дар речи. Просто смотрел, как она в негодовании металась по кухне, потом выбежала прочь. С силой захлопнула дверь в свою спальню.

Так, и что же ему делать? Бен кинулся было за нею в прихожую, но остановился. Из-под двери доносились приглушенные звуки: что-то полетело на пол, мощным потоком хлынула вода, это она на полную мощность отвернула краны в ванной.

Ну и мудак, просто из мудаков мудак! Спрашивается, зачем он своими руками все взял и испортил? Он что, не понимает, что вчера ночью случилось такое, что останется среди самых счастливых событий его жизни? Вот она тоже ведь сказала «как на крыльях летаю». И значит, никаких тягостных чувств у нее и в помине не было.

Он тоже пошел в ванную, постоял перед зеркалом, ополоснулся ледяной водой и, не вытираясь, смотрел, как по щекам бегут капли, стекая в раковину. А ведь он еще ничего на вид, действительно, ничего, правда, пару морщин надо бы убрать, но чувствуется, что человеку этому жизнь пока не в тягость и усталости нет или он умеет с ней бороться. Какие тягости? После вчерашнего он уже точно знает, что об усталости ему говорить рано. Ну как такое не отпраздновать!

Он глубоко вздохнул, чтобы успокоить нервы, вышел из своей комнаты. Эллен была на кухне, жевала свой бутерброд с маслом, – всегда так делает, чтобы его подразнить.

Он уселся напротив и начал намазывать маслом какую-то корочку.

Уголки ее губ как будто иронически скривились, но она молчала.

Бен откусил краешек.

– Надо же, а ничего. И вообще я, как видно, во многом заблуждаюсь.

– Поосторожнее. Не то еще понравится по-настоящему. Она докончила свой бутерброд, взялась за чашку с намерением осушить ее залпом.

– Вот вчера ночью мне действительно понравилось, по-настоящему… Да у меня… у меня за всю жизнь другой такой ночи, может, не было.

Она с минуту изучающе разглядывала его, как бы проверяя, насколько он искренен. Потом кивнула: «Хорошо, если так». Надо понимать, он прощен, и между ними снова воцарился мир.

Он с облегчением вздохнул.

Эллен допила кофе, вымыла чашку, не оборачиваясь к нему.

– У тебя фигура такая красивая, особенно снизу, – несмело сказал он.

Чашка грохнулась в раковину. Она так на него и кинулась:

– С ума сошел, что ли, или, может, перепил?

– В рот ни капли не брал, а говорю, что думаю, – ему достало уверенности в себе встретиться с нею взглядом, – и вообще, вчера было так, как будто я в жизни раньше женщины не знал… Знаешь, как в первый раз, ну как у меня было – она была намного меня старше, соседка кузины моей. Всему меня и обучила… Я просто одурел, хотя странно это все выходило, ощущения какие-то непонятные, непривычные…

Она подошла к столу, уселась, слушала не перебивая.

– Эллен, ты мне подарила нечто такое, чего, как я был уверен, мне уже больше никогда не испытать. Но пойми, мне так трудно поверить, что и тебе вчера было хорошо…

– Ой, Бен, какой ты глупый, – она потянулась к нему, взяла в руки его ладонь.

– Нет, ты дослушай, я ведь из-за того и начал валять дурака, что не верил, ну, никак поверить не мог, что у нас что-то могло выйти по-настоящему.

– Могло, глупенький, могло, и еще выйдет, вот прямо сейчас.

Он глядел на нее растерянно, сам себе не веря. А ее лицо вдруг просияло:

– Ты разве забыл? Переступивши черту, ни за что не оглядывайся, ни в чем не сомневайся, ни о чем не тревожься, иди вперед только и всего. Тебе этого никто не объяснял?

– Объясняли, – кивнул он и, взяв ее за руку, потянул за собой. – Сегодня, уж позволь, инициативу проявлю я.

Глава XIV

Намело высоченную гору грязного снега, и Рон Майкелсон укрылся за ней от ветра, но метель так и хлестала, змейками расползаясь по всему аэродрому, по западному полю, куда в Ньюарке сажают частные самолеты. Милт мечтал поскорее отсюда убраться. Уж этот чертов Рон, зачем было еще и его сюда тащить, хотя, и то сказать, Майкелсона тоже пожалеть можно. А он еще в свое дорогое пальто вырядился, вон и ярлычок виден – «Бербери», ему бы кто-нибудь объяснил, что в таких нарядах хорошо в лимузине разъезжать, и чтобы подгоняли прямо к подъезду.

А вот Милта в поездку сегодня собирала Сара, и в кои-то века он благословил ее предусмотрительность. Перчатки на меху, русская шапка, надвинутая на самый лоб, две пары шерстяных носков, зимние сапоги да впридачу настоящая дубленка – так можно и на морозе побыть, уж если угораздило.

– Холодно, черт бы их подрал, – в десятый раз пожаловался Рон, стуча зубами. Ноги в лакированных туфлях от Гуччи, видно, совсем заледенели.

– Уж больно вы там нежные, в Калифорнии своей, – кольнул его Милт.

– Да понятно, не то что ваша чертова дыра, – отпарировал Майкелсон, – сидел бы сейчас дома, вечером можно было бы на корт в Палм-Спрингз съездить.

– А тут торчи на морозе, япошку этого встречай. Рон исподлобья взглянул на Милта без тени юмора на лице.

– За такой контракт можно и яйца отморозить, ясно? Оба ухмыльнулись. Ладно, скоро уже приземлится.

И тут до них донесся вой быстро приближающейся «скорой помощи» Машина шла прямо в их направлении, сигнальный фонарь на крыше безостановочно вращался.

– Это еще что за чертовщина такая? – Рон, похоже, забеспокоился.

– Мне откуда знать! – Милт только повел плечами. Машина затормозила, и в ту же минуту они заметили огни «Боинга-707», плавно спускавшегося к посадочной полосе. Самолет пронесся мимо, развернулся и тихо подкатил к тому месту, где они стояли.

Едва спустили трап, как в салон кинулись медики с каталкой Милт и Рон понеслись следом.

В дверях над трапом показался безупречно одетый японец, показывающий медикам, куда пройти. «Таро Хасикава, сын их босса, – шепнул Рон. – Мистер Хасикава! Мы здесь!» – крикнул он, и изо рта у него вывалились клубы пара.

– А, мистер Майкелсон, как любезно с вашей стороны нас встретить, – отозвался японец на превосходном английском языке, и, спустившись, отвесил им церемонный поклон. На нем не было пальто, но холода он точно не замечал.

– Что случилось? – встревоженно спросил Майкелсон, кивнув на «скорую».

– Мой отец, – Хасикава помедлил, словно выбирая наиболее точное английское слово, – не вполне здоров.

– О Господи! – Рон, не хуже Милта изучивший японскую манеру не называть вещи своими именами, был явно в ужасе.

Милт бросил на него озадаченный взгляд, но Майкелсон как онемел.

– Не могли бы мы вам чем-то помочь? – Нужно было, чтобы хоть кто-то это предложил, вот Милт и взял на себя эту функцию. – Мы можем привлечь специалистов из больницы «Сент-Джозеф», это лучший медицинский центр во всем Нью-Йорке.

– Чрезвычайно вам признателен за внимание, но мы уже договорились с частной клиникой на Манхэттене. Состояние здоровья моего отца должно сохраняться в тайне ото всех. В противном случае, как вы догадываетесь, может возникнуть угроза существенного понижения курса акций компании.

Тут из самолета вышли медики, спуская по трапу каталку, на которой виднелась завернутая в простыни неподвижная фигура.

– Мать его перетак, – Рон наконец-то мог выражаться, как привык, – возьмет и сыграет в ящик, а мы потом расхлебывай.

Заметив, что сын стоит не так уж далеко, Милт дернул своего шефа за рукав – еще услышит.

– Рон, посмотрите-ка, – зашептал он, – вроде пока еще дышит, а?

Трясущимися в шикарных перчатках руками – не то замерз, не то разволновался – Рон вытащил новые четки и лихорадочно их перебирал, пока они шли за каталкой к машине.

– Полагаю, у меня нет причин беспокоиться относительно вашего неукоснительного молчания, джентльмены, – и младший Хасикава опять отвесил им поклон.

– О чем разговор, уж это само собой, – заторопился Рон.

Каталку внесли в машину, где была установка для поддержания жизни, и Милт успел за секунду рассмотреть, какое у больного лицо, – ни кровиночки, какая-то кукольная маска, только усики выделяются на бледной коже, подчеркивая очертания рта.

Едва отца поместили в машину, сын, демонстрируя отличную физическую форму, одним прыжком очутился рядом с папашей.

– Послушайте, господин Хасикава, – Рон только что не выл от досады, – мы, надо полагать, отменяем завтрашнее подписание, так?

– Так, мистер Майкелсон, – отозвался молодой японец, смотря на него с нескрываемым презрением, – придется отменить, это самое правильное.

«Скорая» рывком тронулась с места, взревела сирена, а Рон растерянно смотрел ей вслед, не расставаясь с четками.

– Ух, как он меня ненавидит.

– Кто?

– Да сынок этот, просто кишки бы из меня выпустил.

– Перестаньте, Рон, вовсе он и не думает вас ненавидеть, с чего вы взяли.

– А с того, что его вся эта сделка не устраивает. Он бы и не приехал на подписание, но нельзя проявлять непочтительность, раз папа-сан так решил.

– Да, у японцев с этим делом строго.

– А черт, и что же нам теперь делать, как вы думаете?

– Ждать, что же еще, – ответил Милт.

– Ждать?

– Ну да, пока что-то не прояснится.

– А я уже ножки стола спилил, там, в конференц-зале.

– Что? Зачем это?

– Чтобы процедура подписания прошла как следует. Милт вопросительно на него посмотрел, ничего не понимая.