Кирк Дуглас - Последнее танго в Бруклине

– Почертыхайся на здоровье, – осклабился парень из «бьюика».

Еще секунду Бен посмаковал в своем воображении картину – удар слева, нос так и вдавливается ему в череп, – потом примирительно сказал:

– Ладно, раз это твое место…

– Ну и молодец, мозги-то, видать, не совсем еще проржавели, – и парень, довольный собой, затопал назад к машине.

– Я вами горжусь, – сказала Эллен, когда он вернулся.

– С какой стати? Я же себя повел, как трус.

– За то, что вы меня послушались, – и она коснулась губами его щеки.

Ничего, не такое уж и унижение, зато она хоть чему-то порадовалась.

Он завернул за угол и нашел другое незанятое местечко.

– Легко отделались, – сказал ему метрдотель. – Я всю вашу стычку из окна наблюдал, он ведь вас и покалечить мог, знаете ли.

– Ага, – буркнул Бен. – Видно, день у меня сегодня такой везучий.

«Кейдж и Толнер» – старый ресторан, знаменитый морской кухней и внутренней отделкой, сохранившейся с начала XIX века. Столики, застланные белыми льняными скатертями, вытянулись вдоль узкого зала шеренгами, как солдаты, а в старинных зеркалах по стенам видны были отблески газовых рожков, отбрасывавших мягкий свет.

– Какое чудесное местечко, – заметила Эллен, – никогда тут раньше не была.

– Теперь, надеюсь, захотите прийти еще, – сказал лощеный официант в белых перчатках, подавая меню. – Что будете пить?

– Водку с тоником для меня, и побольше водки, пожалуйста, – сказала Эллен. – Мне сегодня надо что-нибудь покрепче. «Ах вот как, она уже пробует шутить», – подумала Эллен.

– А мне просто воду, – сказал Бен.

– Вы вообще не пьете?

– Иногда, редко. – Он взял меню. – Начнем с креветок, хорошо?

– Сию минуту, – официант двинулся вниз.

Эллен увидела их отражения в одном из матовых зеркал. Бен нервно теребил салфетку. Она улыбнулась.

– Все переживаете этот случай там, на стоянке?

– Конечно, такое ведь никому нельзя спускать.

– Уж и никому. Почему вам непременно надо выходить победителем?

Он взглянул на нее исподлобья.

– Потому что в Бруклине иначе не выжить.

– И вы всегда так считали?

– Видите ли, – Бен разгладил усы, – когда я был мальчишкой, Бруклин разделялся на зоны, воевавшие одна с другой, – еврейская была зона, ирландская, итальянская… У деда была молочная на Канарси. И чтобы до нее добраться, мне приходилось или давать огромный крюк, или идти напрямик через ирландскую территорию.

– И вы, само собой, шли напрямик.

– Точно.

– А что потом?

– А потом они с тебя требовали платить им «дань», так это называлось, а неплативших били.

– Вы хоть раз заплатили?

Бен покачал головой.

– А колошматили вас часто?

Бен поднес к губам свой стакан, улыбнулся не без самодовольства.

– Разве мое лицо производит впечатление изуродованного побоями?

Эллен засмеялась, чокаясь с ним.

– Пью за вашу скромность, сэр.

Весь вечер он заставлял ее смеяться. И только когда они вернулись домой и она улеглась, когда вновь на нее нахлынули картины прошедшего дня, у Эллен опять стало тяжело на сердце. Все равно она так благодарна Бену за то, что он всячески старался отвлечь ее, заставить думать о другом, не об этой боли, от которой у нее все горело внутри. Он даже про диету свою забыл, заказывал только те блюда, которые, знал, ей понравятся. Когда он попросил принести суп из крабихи, она с недоумением переспросила: – Из крабихи? А почему не из краба?

– Потому что вкусные только девочки.

– Ну, конечно, совсем как в жизни, – заметила она, принимаясь за свою порцию, – все бы вам нас есть да есть.

Бен захохотал.

Ей нравилось, что веселится он совсем как подросток. Так и видишь его в детстве на улицах Бруклина: вот куда-то несется, вот с Милтом раскатывает на аттракционах.

Она прислушивалась к шуму душа, ровному, мерному, успокаивающему, и слезы, которые весь вечер она от себя гнала, опять подступили. Ах Рахирд, Рихард, ну как ты мог!

Эллен плакала, уткнувшись лицом в подушку, чтобы не услышал Бен, и так продолжалось, пока не осталось сил ни думать, ни плакать, ни упрекать, и тогда она провалилась в сон.

На своей половине Бен, улегшись, тоже прокручивал перед глазами события этого вечера. Прекрасно он провел время, прекрасно… Уж сколько лет такого вечера у него не было! Как ее глаза сияли, когда зажглись газовые рожки. Чудесная она девушка, так обо всех заботится, о бродягах этих своих, и за что только судьба так сильно ее ударила…

За столом он все время болтал, рассказывал одну нелепую историю за другой, пока она не перебила его:

– А знаете, Бен, отчего мне так больно… не просто оттого, что он меня не любит, предал меня, нет, самое ужасное… что он через меня переступил, взял и отбросил раз стала не нужна.

– Ничего он вас не отбросил, Эллен, просто немножко обманул, вот и все.

– Все, вы правда думаете, что это все? – Она невесело засмеялась, думая о чем-то своем. – Похоже, со мной дело совсем скверно. Столько лет ухлопала на психотерапию, а все коту под хвост.

– Не понимаю.

– Ну, как вам объяснить, это ведь с детства у меня, как и все остальное… Вскоре после того, как я родилась, отец ушел от мамы – он пил сильно, отец мой, ему вообще нельзя было семью заводить. А мама… мама очень это тяжело переживала. Она и меня-то на свет родила, чтобы заставить его жениться, а теперь на тебе, пожалуйста. Мне кажется, она одного хотела, чтоб я сгинула куда-нибудь. Правда, бить она меня никогда не била, но только все равно жестоко со мной обращалась, уж лучше бы ударила разок-другой. Она вот что мне каждый день твердила: «Еще раз меня не послушаешься, я возьму и умру, а у тебя будет злая мачеха, и станет она тебя лупить с утра до ночи».

Ему больно было такое слушать, но ей рассказывать – еще больнее. И он молча ждал, когда она выговорится.

– А я, когда такое слышала, ужасно пугалась. Ночами спать не могла. Крадусь тихонечко к маме в комнату, чтобы удостовериться: не умерла она, вон спит и ровно так дышит. – Эллен залпом осушила свой бокал. – Вот почему я так боюсь, что меня выбросят раз не нужна.

Бену хотелось приласкать ее, но она, словно извиняясь, что повергла его в мрачное настроение, переменила тему.

– Слушайте, а расскажите еще про Милта, как вы с ним озорничали.

И он старался припомнить что-нибудь особенно смешное.

Когда вошли в квартиру, она, отправляясь к себе, легонечко клюнула его в щеку. Он и сейчас чувствует прикосновение ее губ.

Бен повернулся на другой бок, уставившись в стену, отделявшую его комнату от ее спальни. В каких-то десяти футах она от него, всего каких-то десять футов их разделяют, не больше. «Спокойной ночи, – прошептал он. – Пусть тебе что-нибудь хорошее приснится».

Рихард не улыбался. Краешком глаза Эллен видела, как он сосредоточенно шагал по справочному залу, пока она готовила сводку для руководителя онкологического центра.

Он решительным шагом вошел в библиотеку, явно приготовившись к объяснениям, но вот приходилось ждать, пока Эллен освободится.

– Одну минуточку, доктор Вандерманн, – с подчеркнутым радушием сказала она, делая вид, что не замечает, в каком он состоянии. – Итак, доктор Рейбен, чем еще могу быть вам полезна?

Онколог поблагодарил ее и направился к выходу.

– Ах простите, доктор, была еще одна статья, сейчас проверю… ну конечно, вот она, в последнем номере «Журнала Американской медицинской ассоциации».

Ей доставляло особое наслаждение то, что Рихард вынужден дожидаться. Мелкая, ничтожная месть, но другой ей пока не дано.

Онколог, наконец, удалился, она повернулась к Рихарду, вся лучась приветливостью:

– Ну как дела?

– Ты меня поставила в идиотское положение, – он еле сдерживался, чтобы не заорать.

– Я тебя поставила? – Эллен удалось разыграть искреннее недоумение. – Когда, чем?

– Ты прекрасно знаешь. Вчера, в ресторане.

– Да что ты, я, получается, что-то перепутала. Мы же договаривались отпраздновать сегодня, разве нет?

– Что ты такое несешь? Ты же мне сама сказала, что встретимся через час.

– Не могло этого быть, я вчера ужинала с моим квартирантом.

– Квартирантом? – Рихард ушам своим не верил.

– Да, ты же знаешь, он такой славный. Сводил меня в «Кейдж и Толнер».

– А я как дурак дожидался тебя в «Гриле».

– Бедняжечка! Очень нехорошо вышло, – в ее тоне появилось что-то неприятное. – Ты бы лучше Джину пригласил, чем связываться со мной.

– Прекрати, пожалуйста!

– Ты же всюду ее за собой таскаешь.

– Эллен, послушай-ка…

– Тише, Рихард, тише. Тут ведь библиотека. Молодой врач, вошедший когда они разговаривали, перелистывал в углу журнал, бросая на них любопытные взгляды.

– Поговорим попозже, – пробормотал Рихард сквозь зубы. – Мне на операцию пора.

– Конечно, как не понять, ты на операцию всегда спешишь, – сарказм чувствовался слишком сильно, чтобы он ничего не заподозрил.

А она продолжала негромко, стараясь четко выговаривать каждое слово:

– Вчера вечером я пыталась тебя найти, чтобы сказать про этот факс из издательства. И я тебя нашла, – она окинула Рихарда ледяным взглядом. – С нею вместе.

– Так ты, значит… – он не договорил, наконец-то догадавшись.

– Вот именно, – и она уселась за компьютер, стала что-то считывать на дисплее, как будто его тут вовсе не было.

С минуту он поколебался, потом подошел к ней вплотную.

– Эллен, выслушай меня, пожалуйста… Она не отрывалась от работы.

– Эллен, прошу тебя, я жутко виноват…

– Ты? Разве ты можешь быть в чем-то виноват? – презрительно отпарировала она.

– Глупость получилась, я сам понимаю, глупость и мерзость. Но ты же должна понять, что для меня все это никакого значения не имеет. Я ведь только тебя люблю.