Сюзанна Келлс - Последнее прощение

— Это что, богадельня, милорд? Я что, обязан раздавать милостыню врагам?

Граф был поражен.

— Раньше это был его дом, сэр Гренвилл. Нельзя перевозить раненого.

— Нельзя? Нельзя? Кое-кто говорил, что нельзя свергнуть тиранию короля, но они ошибались. — Он безразлично махнул рукой. — Увезите его! Сегодня же. Сейчас! Я хочу, чтобы вся семейка убралась, понятно? Вон!

Наконец леди Маргарет пошевельнулась. Она отложила вышивание, встала и спокойно пошла к сэру Гренвиллу. Она остановилась напротив, заставив его поднять голову.

— Мой сын, сэр Гренвилл, умрет, если его перевезти. Таково мнение врача.

Он отмахнулся.

— По моему опыту, в таких делах на врачей полагаться нельзя.

— Мой сын умрет.

— Это научит его не сражаться против парламента. — Он усмехнулся. — Насколько мне известно, в Лондоне его разыскивали за предательство. Его смерть, леди Маргарет, лишь облегчит работу палачу.

— Вы не можете насильно заставить нас уехать. Мой сын умрет.

— Я не могу! Не могу! — смеялся сэр Гренвилл. — Леди Маргарет, теперь это не ваш дом, а мой. Вы можете остаться в качестве судомойки или швеи, но вашего сына здесь не будет. И он уберется отсюда сейчас же.

— Он умрет.

— Пусть умирает.

Она дала ему пощечину. Звонко ударила его всей ладонью, и звук, словно от пистолетного выстрела, разнесся по всей длинной галерее. Сэр Гренвилл с искаженным от ярости лицом сам занес руку, но граф Флит сделал шаг вперед, наполовину выхватив шпагу из ножен.

— Сэр Гренвилл!

Телохранитель Кони, которого все это застало врасплох, в изумлении наблюдал за происходящим. Сэр Гренвилл медленно опустил руку.

— Вы и ваше семейство, леди Маргарет, уберетесь из этого дома и не возьмете с собой ничего, слышите? Ничего, кроме одежды. Ничего! — Он повернулся к Фуллеру. — У них есть час времени!

— Слушаюсь, сэр.

Сэр Гренвилл развернулся. Ставшие злобными глаза сверлили графа Флита.

— И вы, милорд, в этом вражеском доме. Я слышал, вы интересовались судьбой Доркас Слайз?

Граф Флит, удивившись, что об этом так широко известно, кивнул.

Сэр Гренвилл рассмеялся:

— Она скоро умрет, если только уже не умерла. Ее либо повесят как ведьму, либо сожгут как убийцу мужа, — он торжествовал. — Она принадлежала к числу моих врагов, милорд, как, думаю, и вы теперь. Убирайтесь.

Леди Маргарет не оглянулась. Она, Кэролайн и Анна вместе с Тоби ехали в дорожном экипаже графа Флита. Тоби стонал, лежа на сиденье. Полковник Вашингтон со все еще завязанными глазами устроился снаружи на месте кучера. Слуги, которых леди Маргарет попросила отправиться с ними, шли позади. Они обогнули руины бывшего караульного помещения и забрались в горбатые северные холмы, где паслись овцы сэра Гренвилла.

Леди Маргарет держала руку сына и с болью в сердце чувствовала, что враги одолевают. Она лишилась всего. Мужа, дома. Жизнь сына угасала; дочери молча сидели рядом. Преподобный Перилли нагнал экипаж на своей старой кляче. Леди Маргарет помахала ему из окна, зная, что ему, как и ей, некуда идти.

Кэролайн шмыгнула носом. Леди Маргарет строго посмотрела на нее:

— Тихо, детка! Нечего плакать.

— Но, мама…

— Нечего говорить мне «мама, мама». — Леди Маргарет услышала, как Джеймс Райт понукает лошадей, погоняя их вверх по склону, поднимавшемуся от поросшего ольхой ручья. — Мы вернемся, Кэролайн. Можешь не сомневаться. Мы вернемся.

Она сжала руку сына, будто желая влить в него всю свою силу.

— Мы еще попляшем на могиле того человека. Мы еще вернемся.

Солнце ослепило Кэмпион. Она вскрикнула, ничего не видя от яркого света, споткнулась: один из двоих солдат, что вывели ее, размахнулся и ударил ее. «Встань! Пошли!»

Они провели ее в маленькую каменную комнатку. Июльское солнце прогревало эти комнаты, но она все еще дрожала. Волосы были грязные, спутанные, кое-где еще виднелась запекшаяся кровь Скэммелла. Она была очень худа. Кожа покрыта струпьями, а все тело кишело вшами и блохами.

Солдаты пришли за ней, но ничего не объяснили. Она прислонилась к каменной стене и заметила кольца вонючей грязи на запястьях. Она попробовала стереть грязь, поплевав на нее, и заплакала от безнадежности затеи. Солдат зарычал на нее: «Тихо ты, женщина».

До нее доносились голоса, гул множества голосов, как в церкви перед службой. Солдаты тихо переговаривались между собой. У одного в руке была веревка с петлей.

Открылась дверь, солдаты замерли, и раздался чей-то голос. Кэмпион взяли за локоть, подтолкнули вперед, и она увидела забитую людьми комнату. При ее появлении все ахнули.

Ее провели к стоявшему посередине комнаты стулу, заставили сесть, и один из солдат заломил ей руки назад. Она сопротивлялась, но ничего не смогла сделать, и ее руки привязали сзади к спинке стула. После рыданий дышала она неровно.

— Доркас Скэммелл?

Глаза у нее были закрыты. Она попыталась успокоить дыхание. Толпа позади возбужденно жужжала.

— Тише!

Шум смолк.

— Доркас Скэммелл?

Голос заставил ее поднять голову. Перед ней за длинным, покрытым зеленой материей столом сидело пятеро мужчин. На их лица падала тень из-за того, что свет лился из окна за их спинами. Она заморгала.

Сидевший посередине снова заговорил. Голос звучал мягко.

— Вас зовут Доркас Скэммелл? По-моему, так. Это был человек средних лет с приятным лицом. Она не ответила. Человек посмотрел направо от Кэмпион:

— Это Доркас Скэммелл?

— Да, сэр. — Преподобный Верный До Гроба, устроившийся за столом вместе с другими священниками, привстал, отвечая на вопрос.

Человек за длинным столом смотрел в противоположную сторону.

— Запишите, что она ответила «да».

Два клерка с перепачканными чернилами пальцами расположились слева от Кэмпион. Они усердно заскрипели перьями.

Человек снова посмотрел на Кэмпион:

— Я должен объяснить вам суть происходящего. Меня зовут Кэлеб Хигбед. Я адвокат. Мои товарищи тоже адвокаты. — Он указал на тех, кто был с ним за длинным столом. — Это не суд над вами, миссис Скэммелл, на самом деле суда вообще может не быть! — Он произнес это так, будто предлагал малышу кусочек засахаренного фрукта. — Сегодня, миссис Скэммелл, мы будем задавать вам вопросы. Мы представляем собой трибунал, и наша цель — сформулировать заявление присяжных для Большого жюри, и именно оно будет решать, предстанете ли вы перед судом. Вам понятно?

Он сказал это с такой добротой в голосе, участливо наклонившись вперед, что Кэмпион кивнула. Хигбед откинулся назад, продолжая улыбаться.

— Хорошо! Хорошо! Как я вижу, вас обвиняют в колдовстве, поэтому вопросы вам будут задавать священники. Так мы всегда поступаем, когда дело касается колдовства, — он снова развел руками, будто извиняясь. — Поэтому-то мы и связали вам руки. Нам бы не хотелось, чтобы вы умчались отсюда на помеле!

Он игриво поднял брови.

— Хорошо! Хорошо! Я знаю, все мы люди занятые, действительно занятые, так что не будем тратить время на пустяки.

Он придвинул к себе бумаги.

— Мы пришли к соглашению рассматривать оба обвинения вместе? Колдовство и убийство? Похоже, они связаны?

Адвокаты закивали. Двое водрузили на нос очки, чтобы изучить документы. Толпа за спиной у Кэмпион загудела.

Кэлеб Хигбед снова посмотрел на нее и улыбнулся своей доброй улыбкой.

— Начнем, миссис Скэммелл. Вы меня хорошо слышите? Она подтвердила.

— Вы будете говорить, миссис Скэммелл? Важно, чтобы клерки вас услышали.

Он сказал это так, будто извинялся перед Кэмпион за то, что беспокоит ее по таким пустякам.

— Да, — раздался какой-то хрип. Кэмпион прокашлялась, сглотнула и попробовала еще раз: — Я вас слышу.

— Хорошо! Хорошо! — Кэлеб Хигбед посмотрел на священников. — Мистер Пейлли? По-моему, вы собирались начать. Прошу вас. И, пожалуйста, погромче!

Преподобный Пейлли, хмурый лысый человек, поднялся и прошел на свободное место перед Кэмпион. Руки были сцеплены вместе. Голос у него, когда он заговорил, оказался глубоким и сильным.

— Станем ли мы просить помощи у Господа?

Пейлли взывал к Богу в течение десяти минут, молился, чтобы правда вышла наружу, а зло было побеждено, и трибунал вторил словами благодарности и возгласами «аминь». Закончив, Пейлли сам проревел «аминь», а потом, не переводя дыхания, обратил свой тяжелый взор на Кэмпион и возопил:

— Когда ты впервые занялась колдовством?

Она уставилась на него со страхом и изумлением. Она чувствовала, что на глаза наворачиваются слезы. Ей выкрикнули вопрос, Пейлли весь подался вперед с искаженным от ярости лицом. Брызнувшая изо рта слюна попала ей на лицо. Он выждал секунд десять, потом махнул рукой в сторону клерков:

— Запишите, что ведьма отказалась отвечать.

Он в упор смотрел на нее, сложив на груди руки и раскачиваясь взад-вперед в своих больших черных башмаках.

— Женщина! — Голос его долетал будто из недр земли. — Будет лучше, если ты признаешься сейчас! Слышишь, сейчас! Ты ведьма?

— Нет! — с вызовом крикнула она. — Нет!

— Ха! — Он с победоносным видом круто развернулся лицом к адвокатам. — Дьявол всегда защищает свое отродье, джентльмены! Видите! Она отрицает, а это значит, что ее устами говорит дьявол!

В ответ на это неопровержимое логическое построение толпа за спиной Кэмпион одобрительно зашумела. Клерки заскрипели перьями по свернутой в рулон бумаге.

По-видимому, задачей преподобного Пейлли было вырвать признание, которое избавило бы трибунал от более продолжительного слушания. Он угрожал ей камерой пыток, проповедовал, запугивал, но она повторяла короткий отрицательный ответ. Каждое отрицание — Пейлли не забывал это подчеркивать — лишний раз подтверждало ее вину. Хотя Кэлеб Хигбед вроде бы и разделял такую точку зрения, он, тем не менее, считал целесообразным представить дальнейшие доказательства. Потерпев поражение, преподобный Пейлли возвратился к столу, за которым уселся вместе с молчаливым, настороженным Верным До Гроба Херви.