– Оставь их здесь, и дело с концом.

– Ещё чего. Нет. Я это заберу с собой, – решительно произношу я.

– Айви, я не могу в этом помочь. Сейчас утро и, если кто-то увидит, как по воздуху плывут папки, это принесёт ещё больше проблем.

– Хорошо, я и не прошу. Я что-нибудь придумаю, – уверенно киваю я.

Дожидаюсь, когда Генри приносит мне мои вещи и сообщает, что будет ожидать меня на первом этаже. Он продолжает избегать смотреть на меня от стыда за то, что выгоняет меня из больницы. Я понимаю его, он должен позаботиться о своих пациентах, но и я была его пациентом. То есть пациентом его больницы, не суть. Почему никто не может пойти против толпы? Почему все прогибаются? И ведь всё начал мэр. Он пришёл сюда и угрожал мне. Он сказал своё слово толпе, бросив им кость и дав зелёный свет, чтобы они нападали на меня. На человека. Боже мой, в лесу и то безопаснее, чем рядом с людьми.

Вытащив из папок анамнезы больных, я пихаю их всюду, куда можно и нельзя. В трусы, за спину под резинку джинсов, в небольшой рюкзак весь в машинном масле. Но такой объём сложно спрятать, а ещё придумать, куда деть сами папки. Пирс предлагает избавиться от них самому. Пока я буду ехать домой, он снесёт всё вниз и бросит обратно на полки. Это хороший вариант. Надеюсь, никому не приспичит в ближайшее время поискать эти же документы.

Спускаюсь вниз, шурша бумагами в носках, в трусах, на спине, на животе, в рюкзаке. Я безумно боюсь, что Генри узнает об этом, поэтому стараюсь идти очень медленно и крайне осторожно. Ещё это неудобно. Мне приходится шире расставлять ноги и со стороны это выглядит очень смешно. Я бы посмеялась, но сейчас мне абсолютно не до смеха. Генри озадаченно смотрит, как я ползу к нему своими широкими и медленными шагами.

– Мне ещё плохо. Так идти проще, – быстро нахожусь я.

Генри прочищает горло и кивает мне.

– Прости, Айви, у меня нет выбора, – тяжело вздохнув, он идёт вперёд, а я специально отстаю. На самом деле пустая больница без людей это жутко. Это очень жутко. Такое ощущение, что все вымерли. И это касается не только больницы, но и самого города. Все кафе закрыты, у фонтана даже молодёжи нет, да и сам он не работает.

– Мне очень некомфортно везти тебя домой, Айви. Но ты сама видишь, ситуация вышла из-под контроля. Люди на улицу не выходят. Они напуганы и ещё не отошли от аварии, а теперь ещё мои сотрудники поделились очередной сплетней про тебя. Кирпичи просто так не разбивают стекла, Айви. Пожалуйста, позаботься о себе, – неожиданно говорит Генри.

Бросаю на него взгляд и поджимаю зло губы.

– Но вы же понимаете, что это всё чушь?

– Конечно. Я знаю и тебя, и твою мать, и Пэнзи, и твоего отца. Я не знаю, что произошло с людьми. Почему они ополчились на тебя и когда случилось всё это? Ведь всё было хорошо. Мы спокойно жили, а потом авария за аварией, везде фигурируешь ты, слухи, выступление Кристофера, теперь ещё и кирпич. Я не знаю, как к этому относиться и опасаюсь за твою жизнь. Конечно, вряд ли эти люди причинят тебе боль…

– Кирпич, – напоминаю я.

– Это паника, Айви. А когда люди паникуют, то они не соображают, что делают. Думаю, тебе лучше, действительно, уехать отсюда и забрать всю свою семью. Им не дадут ни жить, ни работать здесь, – советует Генри.

– Нет. Спасибо, конечно, за предостережения и волнение, но нет. У меня здесь ещё есть дела и я не убегу от проблем. Если эти люди так хотят поговорить со мной, то я с радостью поговорю с ними. У меня улик достаточно, как и доказательств, что меня хотели убить. Только меня, а не других людей. Поэтому я отклоню ваше лестное предложение и задержусь в городе, где была рождена и откуда меня увезли. На самом деле я имею право жить здесь на таких же правах, как и другие, даже больше.

Генри улыбается и шумно вздыхает.

– Ты очень похожа на своего отца. Тереза всегда была паникёршей вне работы, а вот Людвиг спокоен и хладнокровен. Тереза носилась с каждой твоей царапиной, Людвиг успокаивал её и говорил, что это нормально. И он бы никогда не бросил свою семью, если бы не какие-то важные причины. Наверное, у него они были.

– Были, но мой папа вернётся сюда, и они обсудят всё с матерью. Они придут к обоюдному решению, как им поступать дальше. А до тех пор не приближайтесь к моей маме, Генри, – пристально смотрю на него, отчего машина даже глохнет рядом с нашим домом.

– Но я…

– А мне плевать, какие там вы придумали отмазки, я не верю. Моя мать красотка даже сейчас. И пока она не разведётся с отцом, не смейте ей оказывать знаки внимания. Я не дура, я всё вижу. Да, вы горевали по своей жене, но прошло пятнадцать лет, и вы уже давно не горюете. Вы делаете это по привычке, а мама по привычке угождает вам и ухаживает за вами. Но привычки довольно опасны, Генри, они становятся настоящей жизнью и портят её. Поэтому примите тоже совет: будьте мужчиной и поступите, как мужчина, а не трус. Если вам нужна моя мама, то обсудите всё с отцом и с ней, а не стройте ей глазки за спиной отца. Подобное не прощается, а вам же не нужны враги, правда, Генри? По словам местных, я та ещё стервозная ведьма, так что мне уже плевать, что обо мне скажут, если я нечаянно вам отомщу. И я могу это сделать, если вы разрушите мою семью. Надеюсь, что сейчас мои слова это лишь последствия травмы головы и скоро я перестану видеть в вас угрозу своей семье, мы всё это забудем и выпьем кофе в кафе, смеясь над сегодняшним днём. Но пока этого не случилось, я буду следить за вашими глазами на моей маме. Я буду наблюдать, – указываю двумя пальцами на свои глаза, а потом на шокированного моими словами Генри.

– А вот и мой дом. Так классно поболтали. Заходите на чай, Генри, через пару лет. Думаю, этого срока мне хватит, чтобы перестать видеть в вас угрозу, ну или тогда, когда я привезу сюда отца. Спасибо, что подвезли. До встречи, – выхожу из машины и рядом со мной тут же материализуется Пирс.

– Ты всё никак не успокоишься? – Усмехается он, явно слыша мои угрозы.

– Нет. Я не верю ему. Не верю и всё. Ни один мужчина не оказывает знаки внимания женщине из-за дружбы. Он просто хочет завалить её, вот где правда, – цокая, качаю головой и, шурша, направляюсь к дому.

– Знаешь, я даже отговаривать тебя не буду от твоих умозаключений, Айви. Ты права. Мужчина никогда просто так не делает хорошее. Я делал это, чтобы каждый заметил то, что я приличный, добрый и расположен к ним. У мужчин всегда есть свои причины, как и у женщин делать что-то. Мы всегда стараемся получить выгоду, даже неосознанно.

Улыбаюсь и киваю Пирсу.

– Я рада, что и по этому поводу мы спорить не будем. Мне всё больше и больше нравится наша будущая супружеская жизнь, – подмигивая ему, поднимаюсь на крыльцо и нажимаю на ручку двери.

– Мам, я дома! – Кричу я, входя в дом, но меня резко толкает в грудь порыв ветра. С криком лечу назад и падаю на дощатую веранду. Моё тело вспыхивает от боли, а перед глазами всё начинает прыгать.

– Айви, – надо мной склоняется Пирс, а я скулю и хнычу.

– Прости, я отреагировал слишком резко, – он взволнованно ощупывает мою голову и снова показывает мне пальцы.

– Два. Всё окей. Голова в порядке. Но что случилось? Где снова опасность? – Хмурюсь я. Пирс сажает меня на веранде и мой рот шокировано приоткрывается.

Какого чёрта?!

Глава 41

Никогда в жизни я не думала, что буду так счастлива видеть изуродованные диваны, перевёрнутые стеллажи и тумбы, сорванные никчёмные украшения в виде ловцов снов. Но именно это я и испытываю, перешагивая через деревянный обломок полки. Конечно, всё это ужасно. Наш дом перевернули вверх дном, сломали мебель, выбросили все вещи на пол, побили посуду и разлили молоко, испортили мои личные вещи и проткнули мой паспорт ножом, пригвоздив его к матрасу в спальне. Мда, это меня очень расстроило. Очень, а ещё, что только мою одежду искромсали.

– Это перешло уже все границы, – зло цедит Пирс.

Поднимаю взгляд на него, откладывая в сторону разрезанные бермуды. Он опускается ко мне на пол и берёт моё лицо в руки.

– Айви, любимая моя, не расстраивайся. Это всего лишь вещь, ты жива. Мы купим новые. Они не стоят ни твоих слёз, ни твоих нервов. Вандалы и ты подашь в суд на них, выиграешь и утрёшь им нос. Только не плачь из-за этого, – Пирс проводит большими пальцами по моим щекам. Тяжело вздыхаю и передёргиваю плечами.

– Это обидно. Очень обидно, – шепчу я.

– Знаю. Знаю, Айви. Тебя сделали козлом отпущения, но мы им отомстим. Здесь ужасная энергетика. Злость и ярость, страх и ненависть, поэтому я так отреагировал. Я оттолкнул тебя, потому что ощутил опасность. Но… мы всё поправим. Я обещаю, что постараюсь помочь всеми силами восстановить мебель и…

– Пирс, да к чёрту мебель и эту одежду. Само отношение ко мне. И из-за меня страдают брат и мать. Кстати, где она? Генри сказал, что она должна быть дома, – хмуро отталкиваю Пирса и подскакиваю на ноги.

– Мама! – Крича, вылетаю из своей спальни. Толкаю дверь в её комнату и останавливаюсь, быстро оглядывая помещение. Сюда никто не входил, хотя и не нужно было. Её комната это уже груда тряпок, ненужной мебели и перемотанные скотчем ножки стульев.

– Её нет в доме, – сообщает Пирс, появляясь рядом со мной.

– Может быть, она ушла до того, как всё это случилось?

– Позвони брату, Айви. Это нарушение закона. Взлом с проникновением и порчей имущества, – требовательно произносит Пирс.

– Да, ты прав, – кивнув, возвращаюсь к себе и набираю номер брата. Он не отвечает и тогда мне приходится оставить ему голосовое сообщение с описанием того, что случилось и пропажей матери.

– Теперь тебе нужно бы вытащить всё из своих тайников, Айви. Ты смешно шуршишь, – улыбается Пирс. Обиженно фыркаю и указываю ему взглядом на дверь. Он без каких-либо возмущений выходит.

Я принимаюсь доставать отовсюду то, что украла из больницы и разглаживать руками. Получается приличная стопка и я очень надеюсь, что меня не поймают. Затем иду в душ, переодеваюсь в одежду Джима. Снова. У меня больше нет одежды. Никакой, даже мою обувь изуродовали. Прибравшись у себя и сложив в угол испорченную одежду, как улику, спускаюсь вниз и замираю от удивления. В воздухе висят разорванные листы старых газет и направляются в огромный чёрный мешок для мусора. Нахожу взглядом Пирса управляющего вещами и улыбаюсь, смотря на него. Он молча помогает мне. Поднял тумбы, перевернул обратно диван и кресло, собрал мусор на полу. Это не может не тронуть меня. Он заботливый. Ему не нужно повторять сто раз, чтобы он помыл за собой посуду, а я ненавижу грязную посуду в раковине. Он всё сделает сам, без напоминаний. Он идеален для меня. И он призрак. Это чертовски жестокая шутка.