Алиса впала в задумчивость, убаюканная звуком стригущих ножниц. Она подравнивала, подрезала, придавала форму и приглаживала. Сердце ее переполнялось радостью. Она чувствовала, как мышцы его шеи расслабляются и он, расслабляясь, начинает ей полностью доверять.

Сколько времени прошло с тех пор, как она испытывала подобные ощущения? Она и забыла, каково это.

Несмотря ни на что, он вызывал в ней такие сильные чувства! И так было всегда. Даже несмотря на то, что был старше ее. И хотя он плохо обошелся с Алисой, отказался от нее и даже забыл, она все-таки жаждала его видеть. Возможно, еще и потому что у него умер отец. Или потому, что Лия не заботилась о нем как следует. Алиса вспомнила, как ее мать рассказывала ей, что в иные трудные моменты маленький Пол приходил к ней вместо Лии. «Я была тронута тем, что Пол позволял мне о нем заботиться, — говорила Джуди, — но от этого становилось грустно. Ребенок, о котором хорошо заботятся, не станет так часто обращаться к чужим людям».

«У нее была тяжелая жизнь», — говорил, бывало, отец Алисы о Лии, признавая тем не менее, что от нее одни неприятности.

Лия выросла в Италии, осиротев в пятнадцать лет. Она называла Пола Паоло, и это позволялось только ей. Если так его называли Алиса или Райли, Пол их бил. Вероятно, его мать хотела назвать его в честь героического дяди, погибшего во время Второй мировой войны, но отец, Робби, назвал сына в честь Пола Маккартни. Алиса не знала, что именно указано в его свидетельстве о рождении. Ей казалось странным, что Пол притворяется, будто не говорит по-итальянски, хотя они прекрасно знали, что говорит.

Алиса знала также, что родители отца Пола, его бабушка и дедушка, не любили Лию. Они винили ее во всем, что случилось с Робби. И хотя Алиса чувствовала, что Лия повинна во многих вещах, возможно, именно в этом ее вины не было.

Пол был их единственным внуком и предполагаемым наследником огромных денег, которые она торопилась растратить. Алиса узнала об этом от своих родителей, а не от Пола. Бабушка Пола однажды позвонила Алисиной матери в надежде, что та со своей стороны вмешается. Райли это помнила. «Вам следует позвонить Лии», — посоветовала Джуди, однако бабушка отказалась. Лии звонили только адвокаты.

Пол не навещал бабушку с дедушкой. С матерью он не ладил, однако был ей предан. Насколько Алиса могла судить, главным было то, что он умудрялся ее любить.

С тех пор как Пол окончил колледж, Лия проводила большую часть времени в Италии. Бывая в Соединенных Штатах, она повсюду находила бесконечные минусы — еда, темп жизни, язык, музыка. Алиса представляла себе более счастливую Лию в Италии, но Пол однажды рассказал ей, что, бывая там, Лия тоже жаловалась.

Алиса не помнила Робби, отца Пола, потому что он умер, когда ей было лишь несколько месяцев. Райли его все-таки помнила — какие-то обрывки воспоминаний вроде его бороды, каучуковых сандалий или пальцев, умеющих вязать любые узлы.

Алисе страшно было говорить об отце Пола, потому что она знала о вещах, о которых ей знать не следовало. Она знала то, о чем Пол ей не говорил и чего, вероятно, сам не знал. От этого ей было очень неприятно, и она винила свою мать за то, что та ей рассказала. Ее мать придавала слишком большое значение информации, начиная поспешно верить нейтральным фактам лишь потому, что они были правдой. «Это во мне говорит журналист», — заявляла ее мать, умудряясь даже в извинении похвалить себя.

Пол почти не говорил об отце, а когда все-таки говорил, выходило, что он его прекрасно помнит. Однако Алиса замечала, что Пол не рассказывает о мелочах.

Алиса догадывалась, что Пол не мог мысленно представить себе отца — так же, как она не могла себе представить Пола, когда тот был далеко. Может быть, так происходит с людьми, которые так сильно тебе нужны, что это тебе только вредит.

Алиса с лязгом опустила ножницы в раковину. Она стояла неподвижно, одна ее ладонь была около его уха, другая — на затылке. Когда его голова медленно прижалась к ней, как раз к месту под грудью, она задержала дыхание.

Она так и застыла, наклонив к нему голову. Она чувствовала через блузку тепло его щеки и подбородка, чувствовала, как его щетина зацепляется за хлопковые нити, а его дыхание заполняет мелкие складочки.

Он был здесь, с ней. Она боялась вздохнуть.

В кухне хлопнула дверь. Он поднял голову. Она отступила назад. И вот его уже с ней не было.

Только что охватывавший их воздух теперь уже обтекал их, как два отдельных тела. Он, ничего не говоря, смотрел на нее несколько мгновений. Она взяла ножницы и дрожащими руками положила их в пластиковый футляр.

Он встал и посмотрелся в зеркало.

— Хорошая работа, — сказал он ей.

Она поняла, что он окончательно трансформировался обратно в того Пола, которого она знала. Они это сделали вместе. Из чужого незнакомого Пола он превратился в любимого и требовательного прежнего Пола.

Но существовал промежуточный момент, момент освобождения во время этого превращения, когда Пол прикоснулся к ней. Об этом моменте она теперь будет думать.


Впервые за несколько месяцев голове было удобно лежать на подушке, кожа головы не чесалась. Но, несмотря на это, Полу было не уснуть, что он тоже относил на счет своей стрижки.

Он представлял себе или скорее чувствовал, как она упирается большим пальцем ноги в его ступню. Он чувствовал нажим ее ладони на голову и пальцев на подбородок. Когда она наклонялась над ним, он ощущал новый Алисин запах — может быть, более чистый, чем у прежней Алисы, но все такой же знакомый и глубоко волнующий.

Когда он прижался головой к ее телу, его переполнили сильные ощущения. Зачем он это сделал? Что это значило? С другими знакомыми девушками он этого не делал. Невозможно было это отменить. Можно было попытаться сбросить это со счетов. Притвориться, что ничего не было. Но это произошло между ними. Правда, к его облегчению (он ведь испытывал облегчение, верно?), на оставшуюся часть дня они, казалось, пришли к соглашению о взаимной потере памяти.

Его мучения и удовольствие, соединившись, породили тревожные мысли. Может, ему не надо было сюда возвращаться? Но что еще ему оставалось?

Весь фокус состоял в том, чтобы сохранить то, что у него было, по возможности не разрушая этого. В состоянии ли человек это сделать? Любое исполненное желание несет в себе разочарование. Может ли человек прервать этот цикл? Может ли он заставить мир на миг застыть?

В его любви к Алисе не было ничего нового. Он всегда ее любил, даже когда обижал. Он это помнил, и об этом ему говорили. Он полюбил ее, прежде чем она это осознала. Разве это не самый простой способ любить кого-то? Еще будучи пухлым бессловесным младенцем, она служила ему утешением. Он таскал ее на себе с места на место. Психиатр его матери говорил, что Алиса — его промежуточный объект.

В возрасте четырех лет, когда умер его отец, Пол понял, что у него не будет братьев и сестер в обычном смысле, и Райли тоже это понимала.

— Ничего, — сказала ему Райли, — мы разделим с тобой Алису.

Райли была ему ровней, соперником, его двойником, а также лучшим другом. В некотором смысле ему было трудно отделить себя от нее. Они были одного возраста, а много лет подряд и одного роста. Носили одинаковые штаны. Когда она перестала расти, а он продолжал, то чувствовал себя предателем.

Алиса не была его другом, хотя он знал, что ей всегда этого хотелось. Она была чем-то другим — ни больше, ни меньше, но другим.

Когда он думал об Алисе, особенно лежа в кровати, то часто вспоминал то лето, когда им с Райли было по тринадцать. Куда ни пойдешь, прежние друзья и компании, утратив интерес к когда-то важным вещам, оказывались никчемными и глупыми. Ребята вроде Меган Кули и Алекса Петерсона начали устраивать сборища в дальней комнате библиотеки, где играли в «бутылочку» и «веришь — не веришь». Райли их ненавидела, а Пол боялся. То, что они наблюдали у собственных родителей, заставляло их твердо держаться безопасной стороны подросткового возраста. Алиса в свои десять лет подражала им в негодовании.

В своих детских играх они оживляли топологию этого сурового места при помощи волшебного мира, простирающегося от океана до бухты. Там были места и существа как злые, так и добрые. Волшебство заключалось также и в их власти меняться ролями, если этого требовала добрая игра. Пол и Райли понимали, что этот мир очень хрупок. Он без следа уйдет под воду, если они это допустят. Надо было в него верить, а таких людей становилось все меньше и меньше.

Испытывая отвращение к внешнему миру и страх внутри себя, Пол и Райли пришли к бессловесному соглашению. В то время как в житейских бурях тела швыряло из стороны в сторону, у каждого из них был друг, готовый указать, где же истина. Они договорились, что, если будут честны друг с другом, с ними этого не случится. Они привязали бы себя к мачте предгормонального блаженства, чтобы таким образом пройти через бурю. В те времена они имели основание сказать: «Перед нами открыта истина». А если кто-то сказал бы, что это неправда, они знали бы, что им в уши нашептывает зло и рядом враг. Они не стали бы говорить. Они не сдались бы. Они носили бы с собой пилюлю с ядом и, если пришлось бы, проглотили ее.

Но что произошло бы, когда они преодолели бы эту бурю? Так далеко они не загадывали. Они не вполне понимали, что, вверяя кому-то одну часть своей жизни, можно разрушить все остальное. Поддерживая раннее проявление своего «я», человек, скорее всего, станет подвергать сомнению все будущие проявления, вступающие с ним в противоречие.

Алису в возрасте десяти лет легко было привлечь на свою сторону. Алису, у которой к тринадцати годам выросла грудь и которая настраивала себя на более широкую гамму тонких сфер человеческого общения. Тогда она еще не знала, чему посвятит свою жизнь.