Семен Малков - Последнее искушение. Эпилог

— Моя любимая… Дашенька…

Клава никогда еще не испытывала такого чувственного наслаждения; даже в мечтах не представляла, что интимная близость может подарить столь великую физическую радость. Многократно уносясь в заоблачные выси райского блаженства, она изнывала и плакала от счастья. Находясь в пьяном угаре, Петр ничего этого не замечал. А утолив, наконец, свою страсть, сразу уснул. И только утром, когда открыл глаза и увидел, что она лежит с опухшим от слез лицом, удивленно спросил:

— Что с тобой, Клавочка? Неужто я тебя обидел? Тебе было нехорошо?

— Все было… замечательно… как в сказке… — всхлипнула Клава, так как все слезы уже выплакала. — Не бери в голову, Петенька, я сейчас встану.

— Тогда отчего же грустишь? — непонимающе поднял он брови. — Когда хорошо, не плачут.

Не отвечая, Клава соскочила с кровати, набросила на плечи халат и лишь тогда нехотя призналась:

— Если честно, не все было хорошо. Как говорят: в бочке меда — ложка дегтя.

Петр сразу поскучнел, и она грустно объяснила:

— Я плакала потому, что ты любишь другую. Обнимая меня, ты называл, — Клава всхлипнула, — чужое имя — Даша. Это твоя жена?

«Вот оно — в чем дело! И, правда, нехорошо», — огорченно подумал Петр, а вслух сказал:

— Ну и зря ты так переживаешь! Мы с ней разошлись, и это пройдет!

— Нет, Петенька, когда так любят, это не проходит, — с горечью возразила ему Клава. — Но ты не придавай значения моим бабьим нюням. К тому делу, что мы затеяли, наши с тобой чувства отношения не имеют.

Она тряхнула головой, как бы отбрасывая грустные мысли и, запахнув халат, уже бодрым тоном сказала:

— Пойду, приготовлю нам завтрак. Ты особенно-то не разлеживайся. Тебе надо собираться в Москву!

Свое «освобождение от брачных уз» Даша встретила на роскошной яхте олигарха в плавании по Средиземному морю. Получив повестку явиться в суд по делу о разводе, Даша до последнего часа жила надеждой, что произойдет чудо: Петр придет к ней с повинной или хотя бы позвонит, попросив прощения.

Но чудес на свете не бывает. От него не было ни единой весточки, и она обрадовалась, когда Юхновский предложил избавить ее от этого позорища.

— Думаю, вам не слишком хочется присутствовать на неприятной судебной процедуре, — позвонив накануне назначенного дня, спросил он, словно был телепатом. — Если не возражаете, вас разведут заочно, но для этого надо срочно оказаться далеко от Москвы.

— Лев Григорьевич, миленький! Сделайте так, если можно! — взмолилась Даша. — А я ради этого готова бежать хоть на край света!

— За большие деньги все можно, а для вас их не жалко, — самодовольно пропел он своим высоким голосом. — Напишите доверенность, подбросим в суд кучу справок о невозможности вашего присутствия — и дело в шляпе!

Юхновский сделал паузу и еще раз подчеркнул:

— Но уже завтра вас здесь быть не должно! Если вы готовы, я заказываю для нас самолет.

Предложение было таким неожиданным, что у Даши закружилась голова. «Ну, Юрочку отправлю к маме. А когда же я успею собраться? — лихорадочно промелькнуло у нее в голове. — И куда полетим? Надолго?» Но вслух лишь послушно сказала:

— Да, я готова — хоть завтра. И буду рада оказаться подальше от дома.

В ней все же проснулось женское любопытство, и она спросила:

— А куда летим, если не секрет?

— На Лазурный берег, в Ниццу. Там нас ждет яхта, но можем провести все время на моей вилле. Или остановиться в отеле — как захотите.

— Нет, предпочитаю яхту и море, — решительно заявила Даша. — В Ницце можно встретить много знакомых, а нам афишировать свои… — она смущенно запнулась, — планы еще слишком рано. Хотелось бы поплавать — где теплее.

И теперь, сидя в шезлонге рядом с Юхновским на палубе его шикарной яхты, она с наслаждением вдыхала соленый морской воздух, стараясь не думать о будущем, но избавиться от тяжких мыслей не могла. А Лев Григорьевич, уже сообщивший ей, что по электронной почте им получено решение суда о разводе Юсуповых, был радостно оживлен:

— Теперь, Дашенька, я уже могу появляться с вами на людях в качестве официального жениха! Это замечательное событие надо немедленно отметить!

Поскольку она не ответила, он весело заключил:

— Так. Молчание — знак согласия, и я распоряжусь, чтоб нам стол накрыли в кают-компании. Или лучше в музыкальном салоне? Там уютнее? Ну отзовись, — как будущая хозяйка!

— Уютнее, — равнодушно согласилась Даша, голова которой была занята отнюдь не веселыми мыслями.

«Придется выйти за него замуж. А что? Мне еще будут завидовать. И, вернув «Алтайский самородок», спасу Пете доброе имя. Юрочке тоже это необходимо! — мысленно оправдывала она себя, идя на заведомый компромисс со своей совестью. — Его родители меня, конечно, осудят. Но должны будут примириться: ведь я делаю это для блага их сына и внука».

А Юхновский не оставлял ее в покое. Он встал и, настойчиво потянув за руку, потребовал:

— Иди, Дашенька! Проследи, чтобы все у нас было в лучшем виде. Привыкай быть здесь хозяйкой! Ведь такой день!

— Хорошо, я пойду, — поднявшись с кресла, подчинилась его воле Даша, но решительно добавила: — Пожалуйста, не называй меня хозяйкой, пока не поженимся. И не забывай, что прежде ты должен выполнить все, о чем мы договорились!

Прилетев в Москву, Петр из аэропорта сразу позвонил деду с бабушкой.

— Бабуленька! Осуждайте меня сколько хотите, только скажите: как у вас со здоровьем и что там у наших, — вместо приветствия потребовал он от взявшей трубку Веры Петровны. — Если думаете, что я вас не люблю, то ошибаетесь!

— Наконец-то нашелся! — обрадованно воскликнула она и громко позвала мужа. — Степа! Это Петенька звонит! — и засыпала внука вопросами: — Ты откуда говоришь? У тебя там все в порядке? Как устроился? У Яневичей? В Москву думаешь возвращаться?

— Да погоди ты, бабуля, с расспросами! Я из аэропорта говорю. Только прилетел, — остановил ее Петр. — Устроюсь в гостинице и вечерком заеду повидаться. Скажи только: как у нас дома?

— Дома все здоровы, девочки хорошо учатся, но скучают по тебе и не понимают, почему ты от нас уехал, — ответила Вера Петровна и, прервавшись, сердито предупредила: — И не думай остановиться в гостинице! Приезжай прямо к нам! Дедушка тебя уже амнистировал.

Петр был приятно удивлен — профессор редко менял свои мнения.

— Что-то верится с трудом, бабуля. Он ведь был на стороне Даши.

— А теперь, наоборот, ее осуждает, — коротко ответила Вера Петровна. — Вот приедешь и все узнаешь!

«Ну что ж, придется отказаться от забронированного номера. Невелика потеря», — подумал Петр, заранее радуясь встрече с дедом и бабушкой, которых обожал. Тем более, что жить у них было куда лучше, чем в гостинице.

Путь из аэропорта до центра Москвы занял около часа, и когда Петр вошел в столь знакомую ему квартиру, первое, что бросилось в глаза — это видневшийся в открытую дверь празднично накрытый стол, около которого еще хлопотала бабушка.

— Не правда ли, она у нас — кудесница? — поймав его удивленный взгляд, весело произнес встретивший его профессор. — Мало того, что успела соорудить эту красоту, — кивнул он в сторону открытой двери в столовую, — но там такая вкуснятина — с дороги ты это оценишь!

И старый профессор, немного ссутулившийся, но все еще представительный, нежно обнял внука. Не было сомнений — он искренне его простил, и Петр троекратно с ним облобызался. Как только он умылся с дороги, сели за стол, и когда выпили за встречу, Вера Петровна заговорила о том, что всех волновало.

— Степочка! Объясни Пете — почему ты теперь оправдываешь его уход от Даши, — попросила она мужа. — Он не может в это поверить. Ведь все знают, что ты считал ее совершенством.

— Только не преувеличивай! Совершенством я считал и считаю только тебя! — галантно возразил профессор и погрустнев объяснил внуку: — Да, в Даше я разочаровался! Видно, я, педагог, не разглядел в ней того, с чем столкнулся ты, ее муж. Вот уж не думал, что она такая!

— Какая? — удивленно поднял брови Петр. — А что она сделала?

— Ты что же, не следишь за прессой? Вон там, — профессор кивнул в сторону серванта, на котором лежала кипа газет, — найдешь, что о ней пишут. Такая грязь! — брезгливо поморщился он. — Никак этого от нее не ожидал.

Петр нахмурился: слышать такое даже о бывшей жене, тем более о матери его сына, для него было невыносимо.

— Читать газеты мне было некогда, а желтую прессу я презираю. Ты лучше в двух словах скажи: в чем ее обвиняют? — попросил он деда. — Уверен, это вранье!

— Если бы так! Но газеты опираются на факты, — вздохнул Степан Алексеевич. — Разве не правда, что Даша, узнав о банкротстве мужа, сразу подала на развод? — он гневно повысил голос. — Еще до решения суда улетела с известным олигархом в Ниццу и катается сейчас на его яхте!

Профессор перевел дыхание и с горечью добавил:

— И это еще не все. Газеты справедливо обвиняют ее в корысти: разнюхали, что она заставила олигарха составить брачный контракт! По-моему, такого у нас еще не было.

Он было умолк, но снова вспыхнув, удрученно добавил:

— Но чего ей никогда не прощу — она втоптала в грязь твое доброе имя!

Петр был ошеломлен. Даже дав согласие на развод и ее брак с Юхновским, не ожидал от Даши такой прыти и столь стремительного, унижающего его развития событий. И все же, не колеблясь, встал на ее защиту.

— Все это весьма неприятно, но винить Дашу нельзя, — хмуро заявил он. — Вы же знаете: это я разрушил наш брак, дал согласие на развод и благословил ее союз с Юхновским, считая его лучшим выходом из сложившейся ситуации. Все остальное — второстепенно!