– А я до сих пор ума не приложу, как ты умудрилась отсюда навернуться, – заметила моя сестра, наполнявшая бокалы. – Только ты способна свалиться вниз с такой широкой площадки.

– Моя дорогая, ты что, забыла? Она ведь тогда была пьяная в стельку. – Мама снова повернулась к пожарной лестнице. – Луиза, откуда у тебя столько шампанского? На вид оно жутко дорогое.

– Начальник подарил.

Пару дней назад мы с ним подсчитывали выручку и мило болтали. В последнее время мы с ним постоянно болтали, особенно после того, как у него появился ребенок. Кстати, я получила подробную информацию о том, как у его жены отходили воды, о чем сама миссис Персиваль наверняка предпочла бы умолчать. Так вот, я рассказала ему о своих планах, и он вдруг куда-то исчез. Я, грешным делом, решила, что это очередное свидетельство его придурковатости, однако уже пару минут спустя он вернулся с коробкой, в которой было полдюжины бутылок шампанского. «Вот. Скидка шестьдесят процентов. Забрал все остатки. – Он протянул мне коробку и пожал плечами. – Почти халява. Так что берите. Не стесняйтесь. Вы заслужили».

Когда я осыпала его словами благодарности, он смущенно пробормотал, что шампанское не высшего качества, да и вообще, эту марку сняли с производства, но уши у него покраснели от удовольствия.

– Ты хотя бы для приличия сделала вид, будто радуешься, что я осталась в живых. – Я протянула Трине поднос с бокалами.

– Ой, я уже сто лет назад переросла тот период, когда хотела быть единственным ребенком в семье. Ну, может, не сто, но года два – это точно.

Появившаяся с упаковкой салфеток в руках мама спросила трагическим шепотом:

– Как думаешь, такие сойдут?

– А почему нет?

– Мы же будем принимать самих Трейноров, ведь так? Они наверняка не пользуются бумажными салфетками. А исключительно льняными. С вышитым гербом или вроде того.

– Мам, мы будем принимать их на крыше бывшего офисного здания в Восточном Лондоне. Вряд ли они ожидают увидеть здесь серебряный сервиз.

– Кстати, – сказала Трина, – я привезла запасное пуховое одеяло Тома и подушку. Наверное, уже стоит потихоньку начать перетаскивать к тебе свое барахлишко. Мне поручено осмотреть завтра детский клуб.

– Какое счастье, что вы, девочки, сумели обо всем договориться! Трина, если хочешь, я могу присмотреть за Томом. Только дай знать!

Мы толклись вокруг стола, расставляя бокалы и бумажные тарелки, а когда мама отправилась за очередной партией неподобающих салфеток, я шепотом спросила:

– Трин, неужели папа действительно не придет? – Увидев кислую физиономию сестры, я постаралась не выдать своего разочарования. – Все по-прежнему, да?

– Надеюсь, что, когда меня не будет, им волей-неволей придется общаться. А так они кружат вокруг друг друга, точно боксеры на ринге, но разговаривают исключительно со мной или с Томом. Что жутко бесит. Мама делает вид, будто ей наплевать, что он к нам не выходит, но я-то знаю, что это не так.

– Если честно, я надеялась, что он придет.

После того инцидента со стрельбой я видела маму дважды. Она записалась на курс современной английской поэзии в образовательном центре для взрослых и теперь помешалась на поисках символов. Каждый опавший листок символизировал распад и старение, а каждая птица в небе – надежды и мечты. Мы были с ней на поэтических чтениях в культурном центре на южном берегу Темзы, где мама сидела как завороженная, лишь дважды нарушив гробовую тишину восторженными аплодисментами, а еще ходили в кино, после чего посетили женский туалет дорогого отеля. Там они с ее новой подругой Марией угощались сэндвичами, расположившись на раскладных стульях в гардеробе. И оба раза, когда мы оставались наедине, мама становилась непривычно нервной. «Ведь правда мы чудесно проводим время?» – постоянно спрашивала она, словно призывая меня с ней поспорить. А затем она подозрительно замолкала или, наоборот, начинала бурно возмущаться грабительской ценой сэндвичей в Лондоне.

Трина развернула скамью и взбила принесенные из квартиры подушки.

– Если честно, я волнуюсь за дедушку. Ему не нравится вся эта напряженная обстановка. Теперь он меняет носки по четыре раза в день, а еще сломал две кнопки на пульте от телевизора, потому что слишком сильно на них нажимал.

– Черт, ну и дела! И кто теперь о нем позаботится?

Моя сестра в ужасе уставилась на меня.

– Не смотри на меня так! – воскликнули мы обе в унисон.

Наш разговор прервало появление первых гостей – Линн и Сунила из моей группы психологической поддержки, – с порога осыпавших меня восторгами по поводу захватывающего вида на город.

Лили прибыла точно в назначенное время. Повиснув у меня на шее, она весело прощебетала:

– Мне нравится твое платье! Ты выглядишь грандиозно.

Она уже успела немного подзагореть, даже крохотные волоски у нее на руках стали совсем белыми. По случаю сегодняшней вечеринки на ней было бледно-голубое платье и сандалии «гладиаторы». Она огляделась по сторонам, не скрывая удовольствия снова оказаться в своем садике. Камилла, появившаяся вслед за Лили, одернула жакет и подошла к нам с выражением сдержанного упрека на лице:

– Лили, могла бы и подождать бабушку.

– А зачем? Ты же не старуха какая-то.

Мы с Камиллой переглянулись, и я, поддавшись внезапному порыву, поцеловала ее в щеку. От нее пахло как в дорогом универмаге, а волосы были безупречно уложены.

– Очень мило с вашей стороны, что вы пришли.

– Ой, ты даже ухаживала за моими растениями! – Лили все тщательно проинспектировала. – А я-то думала, что ты их угробила. Ой, смотри! Мне нравится. Это новые? – Она показала на два горшка, купленные мной накануне на цветочном базаре, чтобы украсить крышу в честь праздника. Я не хотела покупать срезанные цветы: они напоминали о смерти.

– Это герань, – сказала Камилла. – На зиму ее следует убирать с крыши.

– Она может накрыть их спанбондом. Эти горшки из необожженной глины слишком тяжелые, чтобы тащить их вниз.

– Нет, так они все равно не выживут, – объяснила Камилла. – Слишком открытое место.

– Честно говоря, – вмешалась я в разговор, – здесь скоро будет жить Том. И мы не уверены, что его безопасно пускать на крышу, особенно учитывая то, что произошло со мной. Поэтому мы решили закрыть пожарный выход. Если хотите, можете потом забрать цветы…

– Нет, – после секундного размышления заявила Лили. – Оставим все так. Мне будет приятно вспоминать о том, как тут все было.

Она помогла мне установить стол, а попутно немного рассказала о школе – все отлично, но приходится напрягаться – и о своей маме, которая, похоже, строит глазки испанскому архитектору по имени Фелипе, купившему в Сент-Джонс-Вуд дом по соседству.

– Мне даже немного жалко этого Тупого Урода Фрэнсиса. Он даже не подозревает, какая его ждет засада.

– А ты сама-то в порядке? – спросила я.

– У меня все о’кей. Жизнь прекрасна. – Лили сунула в рот чипсы. – Бабуля все же заставила меня посмотреть на этого ребеночка. Я разве тебе не говорила? – Заметив мой изумленный взгляд, Лили продолжила: – Знаю. Но она сказала, что кто-то из нас все-таки должен вести себя как взрослый человек. И поехала со мной. Повела себя реально круто. Я, конечно, не должна была этого знать, но она по этому случаю даже купила себе шикарный шерстяной жакет. Похоже, для поездки к дедушке ей потребовалась тяжелая артиллерия. – Лили покосилась на Камиллу, которая болтала с Сэмом возле накрытого стола. – Если честно, мне вроде как стало жаль дедушку. Когда он думал, что никто его не видит, он постоянно смотрел на нее, и глаза у него были такие грустные. Похоже, он страшно переживает, что все так обернулась.

– Ну и как все прошло?

– Ну, младенец как младенец. Я имею в виду, что они все на одно лицо, разве нет? Хотя должна сказать, все было чинно-благородно. Типа «Как дела в школе, Лили? Может, назначишь день и приедешь к нам погостить? А ты, случайно, не хочешь подержать на руках свою тетю?» Хотя, если вдуматься, это вообще звучит дико.

– А ты собираешься их еще раз навестить?

– Возможно. Они вроде нормальные. – (Я бросила взгляд на Джорджину, которая вполне любезно разговаривала со своим отцом. Тот смеялся, возможно, чуть-чуть громче, чем следовало бы. Да и вообще, с момента появления здесь Джорджины он буквально не отходил от нее ни на шаг.) – Он звонит мне дважды в неделю поговорить о моих делах, а Делла постоянно капает мне на мозги насчет того, что «она хочет, чтобы у меня с ее доченькой выстроились нормальные взаимоотношения», как будто младенец на что-то способен, кроме как есть, плакать и пачкать пеленки.

Я рассмеялась.

– Ну а что такого? – удивилась Лили.

– Да нет, ничего, – ответила я. – Просто ужасно приятно тебя снова видеть.

– Ой! Кстати, я тебе кое-что купила. – Лили вытащила из сумки маленькую коробочку и вручила мне. – Я нашла это в жутком антикварном салоне, куда затащила меня бабуля, и вспомнила о тебе.

Я осторожно открыла коробочку. На темно-синем бархате лежал браслет в стиле ар-деко, из продолговатых гагатовых и янтарных бусин. Я достала браслет и сжала его в руке.

– Он, конечно, немного стремный, да? Но он напомнил мне о…

– Тех колготках.

– Да, колготках. Это типа в знак благодарности. Ну… сама понимаешь… за все хорошее. Ты единственная из всех, кого я знаю, кому может понравиться такая вещь. Хотя, вообще-то, он мне тоже понравился. Так что беру свои слова назад. Он идет к твоему платью.

Я вытянула руку, и Лили надела браслет мне на запястье. Я осторожно покрутила его:

– Очень красиво.

Она задумчиво ковыряла носком туфли бетонное покрытие:

– Ну, за мной вроде как должок. Ювелирное украшение.

– Ты мне ничего не должна.

Я посмотрела на Лили, такую уверенную в себе, с глазами точь-в-точь как у Уилла, и подумала о том, что она, сама того не подозревая, очень многое мне дала. А затем она весьма чувствительно стукнула меня по руке: