Сэм, должно быть, догадался о той борьбе, что сейчас происходила в моей душе, потому что он подождал, пока я попробую вино, и, продолжая что-то помешивать на плите, сказал:

– Так ты об этом боссе мне говорила? О сегодняшнем мужике?

Вино оказалось превосходным. Я сделала еще один глоток. Пока у меня жила Лили, я на всякий случай вообще отказалась от алкоголя и теперь чувствовала, что мои защитные барьеры исчезают.

– Угу.

– Мне знаком такой тип мужчин. Если тебя это хоть немного утешит, то я точно знаю, что через пять лет у него или образуется язва желудка, или начнется эректильная дисфункция.

– Что ж, это обнадеживает, – рассмеялась я.

Наконец Сэм сел за стол, поставив передо мной миску с дымящейся пастой.

– Твое здоровье! – Он поднял бокал с водой. – А теперь расскажи, что там у тебя с твоей потеряшкой.


Господи, какое счастье получить возможность хоть с кем-то поговорить! Я настолько отвыкла от общения с людьми, умеющими по-настоящему слушать – ведь в баре мне, наоборот, приходилось иметь дело исключительно с теми, кто не слышал никого, кроме себя, – что беседовать с Сэмом стало для меня настоящим откровением. Он не перебивал, не говорил, что он думает или что мне, по его мнению, следовало сделать. Он просто слушал, и кивал, и подливал мне вина, а когда за окном совсем стемнело и я поняла, что хочу знать его мнение, наконец сказал, наполнив мой бокал:

– Ты взяла на себя очень большую ответственность.

Я откинулась назад, поболтав ногами:

– Не думаю, что у меня был выбор. Знаешь, я воспользовалась твоим советом и теперь постоянно спрашиваю себя: а что бы сказал мне Уилл? – Я глотнула вина. – Хотя все получилось сложнее, чем я рассчитывала. Я надеялась, что просто познакомлю ее с дедушкой и бабушкой, и все придут в полный восторг, и получится самый настоящий хеппи-энд, совсем как в телевизионных программах на тему воссоединения семей. – Я пристально смотрела на Сэма, он не менее пристально смотрел на свои руки. – По-твоему, я сумасшедшая, что ввязалась в эту историю?

– Отнюдь. Слишком много людей заботится исключительно о своем счастье, абсолютно не задумываясь о том, какие разрушительные последствия это может иметь. Ты не поверишь, сколько подростков мне приходится подбирать по уик-эндам. Пьяных, обкуренных, обдолбанных. Родители или слишком поглощены собственными делами, или вообще исчезают в неизвестном направлении, а детишки существуют в вакууме, а потом идут неверной дорожкой.

– Так ты считаешь, сейчас положение еще хуже, чем было?

– А кто его знает? Но я вижу все больше запутавшихся детей. И знаю, что лист ожидания приема у детского психиатра в больнице длиннее твоей руки. – Сэм сухо улыбнулся. – Ладно, давай не будем о грустном. Надо пойти закрыть птиц на ночь.

Мне хотелось спросить у него, как такой понимающий человек может так небрежно относиться к чувствам собственного сына. Мне хотелось спросить, понимает ли он, почему Джейк всегда печальный. Но после того, как Сэм накормил меня вкусным обедом и терпеливо выслушал, я сочла, что с моей стороны будет бестактно задавать столь нелицеприятные вопросы. И тут я отвлеклась на кур, по очереди запихиваемых в курятник, а затем вернулся Сэм, который принес со двора приятный запах свежести, одним словом, момент был упущен.

Сэм налил мне еще вина, и я с удовольствием выпила. Я позволила себе получить удовольствие от уютной обстановки вагончика, от приятной тяжести в животе, от общества этого мужчины, занимавшего меня разговорами. Он рассказывал, как ему приходилось держать за руки стариков, которые молча терпели свои страдания, и о сложных выездах, после которых он чувствовал себя совершенно деморализованным, и о странном ощущении того, что они выполняют не ту работу, которую должны делать. А я внимательно слушала, будто попав на время совсем в другой мир, следила за его руками, страстно описывающими в воздухе круги, за его улыбкой, которая словно просила не воспринимать все слишком серьезно. Я следила за его руками. Я следила за его руками.

И, поймав себя на том, что мои мысли приняли нежелательное направление, я покраснела и поспешно глотнула вина.

– А где сегодня Джейк?

– Я его почти не вижу. Полагаю, у своей подружки. – Сэм сокрушенно покачал головой. – Ее семейство вроде семьи Уолтон[13]: куча братьев и сестер, а еще мамаша, которая весь день дома. Ему нравится там тусоваться. – Сэм сделал глоток воды. – Итак, а где же Лили?

– Без понятия. Я два раза посылала ей эсэмэски, но она даже не потрудилась ответить.

Господи, одно только его присутствие на меня как-то странно действует! Он казался вдвое крупнее, вдвое ярче обычного среднестатистического мужчины. Меня буквально притягивали его глаза, которые во время разговора он слегка прищуривал, словно пытаясь убедиться, что правильно меня понял… А еще легкая небритость подбородка, размах плеч под мягким шерстяным свитером. Я перевела взгляд на его сильные пальцы, которыми он рассеянно барабанил по столу. Такие умелые руки… Я вспомнила, с какой осторожностью он в машине «скорой помощи» поддерживал мою голову, и его руки были единственным, что помогало мне держаться за жизнь. Он посмотрел на меня и улыбнулся, и я почувствовала, что млею как последняя дура. Ладно, пока у меня открыты глаза, это, наверное, не страшно.

– Луиза, может, хочешь кофе?

Нет, он явно смотрит на меня как-то особенно. Я покачала головой.

– Может, хочешь…

И, не успев толком подумать, я перегнулась через стол и, схватив Сэма за затылок, поцеловала его. Он помедлил буквально секунду, а затем наклонился вперед и ответил на мой поцелуй. Кто-то из нас, кажется, опрокинул бокал с вином, но мне уже было наплевать. Мне хотелось целовать его вечно. Волевым усилием я прогнала прочь все мысли о том, что это было, что это могло значить и в каком дерьме я могу оказаться. Вперед, начинай жить! – говорила я себе. И я целовала его до умопомрачения, превращаясь в один бьющийся пульс, и думала исключительно о том, что мне хочется с ним сделать.

Он отстранился первым. И вид у него был слегка ошарашенный.

– Луиза…

– Мм? – Я услышала, как на пол упало что-то из столовых приборов.

Я вскочила с места, он тоже встал и притянул меня к себе. Мы, сметая все на своем пути, слились в жарком объятии. И мир вокруг перестал существовать. Были только руки, и губы, и – боже мой! – запах, и вкус, и ощущения на кончиках пальцев. Во мне словно один за другим рассыпались разноцветными огнями крошечные фейерверки, а потайные уголки моего тела, которые я считала давным-давно умершими, постепенно пробуждались к жизни. Он поднял меня на руки, и я обвилась вокруг него, такого большого, сильного и мускулистого. Я целовала его лицо, ухо, запустив руки в его мягкие темные волосы. А потом он опустил меня на пол, и мы стояли лицом к лицу, и он буквально ел меня глазами, и в его взгляде застыл немой вопрос.

Я задыхалась.

– Знаешь, после того несчастного случая я еще ни разу не раздевалась в присутствии посторонних.

– Ничего страшного. Я прошел медицинскую подготовку.

– Нет, я серьезно. Видок у меня еще тот. – Неожиданно у меня на глаза навернулись слезы.

– Ты хочешь, чтобы я помог тебе почувствовать себя лучше?

– Это самый отвратительный шов…

Он поднял рубашку, продемонстрировав двухдюймовый багровый шрам на животе:

– Вот смотри. Меня пырнул ножом австралиец с психическим расстройством. Четыре года назад. И вот еще… – Он повернулся и показал желто-зеленый синяк на пояснице. – А это в прошлую субботу меня пнула какая-то пьянь подзаборная. Женщина. – Он поднял руку. – Вот сломанный палец. Прищемил каталкой, когда поднимал слишком тучного пациента. Ой, я совсем забыл… На, смотри. – Вдоль бедра у него шла тонкая белая зигзагообразная линия со следами от швов. – Дырка в боку неизвестного происхождения после драки в ночном клубе на Хокни-роуд в прошлом году. Копы так и не нашли того, кто это сделал.

Я смотрела на его мощный торс, кое-где покрытый шрамами.

– А этот откуда? – Я осторожно дотронулась до небольшого шрама внизу живота. На ощупь кожа его казалась очень горячей.

– Это? Аппендикс. Мне было девять.

Я окинула взглядом его тело, затем посмотрела на его лицо и, не сводя с него глаз, принялась медленно стягивать через голову джемпер. Я дрожала как осиновый лист сама не знаю почему: то ли от холода, то ли от нервного возбуждения, то ли от его близости. Он подошел ко мне вплотную и нежно пробежался пальцами по моему бедру.

– А знаешь, я все помню. Вот тут у тебя было внутреннее кровотечение. – Он провел рукой по моему обнаженному животу, который тотчас же непроизвольно напрягся. – А вот здесь у тебя было багровое пятно на коже. Я еще тогда испугался, что поврежден какой-то внутренний орган. – Он положил теплую ладонь мне на живот, и внезапно мне стало трудно дышать.

– Никогда бы не подумала, что слова «повреждение внутренних органов» могут звучать так сексуально.

– Ой, это я еще только начал… – Он медленно провел меня в направлении спальни. Я села на кровать, по-прежнему не сводя с него глаз, а он встал на колени, пробежав руками по моим ногам в джинсах. – А еще я помню это. – Он осторожно приподнял мою правую ногу, на которой остался ярко-красный шрам, и нежно провел по нему большим пальцем. – Вот здесь. Перелом. Повреждение мягких тканей. Должно быть, было ужасно больно.

– Надо же, а у тебя, оказывается, хорошая память.

– Большинство своих пациентов я на следующий день даже не узнаю, встреть я кого-нибудь из них случайно на улице. Но вот тебя, Луиза, забыть невозможно.

Он наклонился и поцеловал меня в подъем стопы, затем деликатно провел ладонями по ноге и навис надо мной, удерживаясь на вытянутых руках.

– Ну что, а сейчас уже ничего не болит?

Я покачала головой, на секунду онемев. Мне вдруг стало на все наплевать. Наплевать на то, что, быть может, он сексуальный маньяк, а быть может, просто играет со мной в какие-то игры. Наплевать, если он вдруг сломает мне второе бедро.