Подходит наша очередь, и доктор Мелани Ганьон приглашает нас с Карлом в кабинет. Она долго разговаривает с нами, словно пытается убедить меня в том, что моя беременность протекает нормально. Мне же не терпится перейти к следующему этапу. Я совершенно не сомневаюсь в том, когда произошло зачатие, поэтому, если верить ее прогнозу, родить я должна двадцатого мая плюс-минус несколько дней. Я слушаю доктора не перебивая, смотрю, как она записывает дату на листке картона. Кладу листок к себе в сумочку, хотя уверена, что и так ее не забуду. Двадцатого мая я стану мамой.

Еще десять минут уходит на советы общего характера, после чего доктор Ганьон уводит меня за ширму для гинекологического осмотра. Должна же она проверить, что мое тело говорит то же самое, что и моя голова; другими словами, что я действительно на четырнадцатой неделе беременности. Она наверняка думает, что отец моего малыша – Карл, и это меня немного смущает. Странное дело – только сейчас я по-настоящему понимаю, что он здесь делает. Он исполняет обязанности Алекса и поддерживает меня, как и обещал.

Когда доктор приглашает Карла присоединиться к нам за ширмой, становится ясно, что обследование еще не закончено. Мадам Ганьон проводит датчиком по моему животу, и вдруг репродуктор оживает. Мы слышим быстрый, неприятной тональности стук.

– Это стучит сердце вашего малыша, – объявляет доктор. – Все хорошо.

Карл жестом выражает удивление, а я – я замираю. Вслушиваюсь в это биение – первое ощутимое доказательство того, что дитя, которое я ношу, живет, на самом деле существует. Мне трудно в это поверить, и я, как дурочка, повторяю за доктором каждую ее фразу. Значит, с малышом все в порядке? И он здоров? «Да, конечно!» – с улыбкой заверяет она.

И объясняет: это совершенно нормально – что сердечко малыша бьется так быстро, но ее голос доносится до меня словно издалека. Все мое внимание сосредоточено на этом звуке. Ощущение такое, будто во мне, в моем лоне, сконцентрировалась целая вселенная. И поняла я это только теперь. После недель пустоты и смерти я чувствую, как жизнь берет свое. Теперь все по-другому, все вращается вокруг него – крошечного комочка у меня в животе. Хрупкое, чудесное равновесие… Может, мне все это снится? Странно, что такой неприятный звук может настолько занимать мои мысли. Я автоматически ищу глазами Карла. Он смотрит на меня и радостно улыбается.

– Это… невероятно! – шепчу я.

– Да. Невероятно…

И Карл проводит рукой по моей щеке. Но это не банальная ласка – он смахивает слезу, хотя я ее даже не чувствую. Я нервно улыбаюсь, глядя, как зонд двигается по моему животу. Доктор указывает на старенький монитор. Я привстаю, насколько это возможно, хотя, чтобы увидеть картинку, было бы достаточно просто повернуть голову. Карл зна́ком показывает, что лучше бы мне не шевелиться.

Картинка на экране нечеткая, малопонятная. Я щурюсь, но рассмотреть удается только трепещущее в самом центре сердечко. Мой взгляд перебегает с экрана на Карла. Я ничего не хочу пропустить. Хочу видеть и ребенка, и реакцию Карла. Хочу, чтобы в этот момент я была не одна.

Все это время он смотрит на экран, но теперь отвлекается, чтобы лучезарно мне улыбнуться. Он растроган, я прекрасно это вижу.

– Хотите узнать, мальчик это или девочка? – спрашивает доктор.

– Да, пожалуй…

– Вам повезло, это отлично видно на мониторе. Обычно об этом можно говорить только на пятом месяце…

Доктор продолжает водить по животу датчиком, а мы с Карлом снова обмениваемся взглядами. Я безмолвно спрашиваю у него, хорошо это или нет – знать пол ребенка заранее. Он сжимает мои пальцы так крепко, что я начинаю опасаться, как бы они не сломались. Доктор молчит, наверное, ждет согласия Карла. Он едва заметно кивает.

– Это девочка! – говорит доктор Ганьон. – Смотрите, вот тут это можно рассмотреть!

И свободной рукой она указывает на экран, но я уже ничего не вижу. Карл наклоняется ко мне и повторяет мягким, спокойным тоном:

– Девочка! Это прекрасно, правда?

Слезы застилают мне глаза, и я уже не слышу объяснений доктора. Но последняя фраза прорывается в мое сознание:

– Сейчас я распечатаю фотографии. А пока сделаем небольшой перерыв, хорошо?

И она протягивает салфетку, чтобы я вытерла живот, а потом ненадолго оставляет нас одних. Я привстаю на локтях, и Карл подходит, чтобы смахнуть мои слезы. Он тихонько шепчет:

– Ты должна радоваться, Шарлотта.

– Я знаю.

Наши пальцы встречаются у меня на животе, пока еще едва различимом, и я вздыхаю:

– Я рада… По крайней мере, мне так кажется.

– Вот и прекрасно. А кто больше всех обрадуется, так это моя мать. И накупит кучу розовых вещей! Скажи, тебе нравится розовый цвет?

Сквозь слезы я смеюсь, представляя, как Бренда дарит мне груды розовых распашонок, пеленок и игрушек. Руки Карла скользят по моей спине, и он прижимает меня к себе. Не знаю почему, но я никак не могу перестать плакать. Чувства переполняют меня. Может, Алекс больше обрадовался бы мальчику? И Бренда тоже… Как теперь узна́ешь?

– Все просто замечательно, – твердит Карл. – У тебя будет хорошенькая девочка.

– Да…

– Так тебе нравится розовый? Если нет, нужно будет шепнуть маме пару слов на ушко… В противном случае розового будет слишком много.

Я снова смеюсь. Это так приятно… Радость пронизывает все мое тело.

Через несколько минут доктор возвращается с распечатками и показывает уже по фотографиям, как она определила пол малыша. Я вглядываюсь в изображение, чтобы во всем как следует разобраться. Я очень рада, что нам отдадут эти фотографии. Прижимаю их к груди и широко улыбаюсь. Девочка – это замечательно! Карл прав. Я то плачу, то смеюсь и все время посматриваю на фотографии. Мне не верится, что это маленькое создание, которое в целом мире пока еще связано только со мной, на самом деле существует. Оно тут, у меня в животе!

Уже сидя в машине, я никак не могу завести мотор. Через руль я продолжаю рассматривать снимки своего УЗИ, и приходится сдерживаться, чтобы не прижать их к груди, потому что тогда они наверняка помнутся. Карл терпеливо ждет, когда я заговорю.

– Я счастлива, – сообщаю я наконец.

– И у тебя есть для этого все основания.

Я бросаюсь ему на шею и снова захожусь слезами.

– Карл, спасибо тебе! Я так рада, что ты приехал!

– Я тоже. А теперь давай заедем в магазин игрушек.

Я смотрю на него с недоумением, а он улыбается во весь рот.

– Хочу купить что-нибудь на память об этом событии. Куклу или мягкую игрушку? – предлагает он.

– Ладно, – негромко отвечаю я. – Это стоит отпраздновать. И я знаю, куда мы поедем!

Я торопливо включаю зажигание, и мы направляемся в магазин детских товаров, мимо которого я часто проходила, но куда никогда не осмеливалась войти. Мы прогуливаемся между стеллажами, и я то и дело застываю в умилении. Эти крошечные ботиночки, штанишки, нарядные платьица, украшенные рисунками бутылочки с соской… Ассортимент мягких игрушек приводит меня в восторг. Я глажу их, обнимаю и наконец нахожу маленького жирафа, которого Карл берет у меня из рук с восклицанием:

– А вот и победитель!

– Да! – подтверждаю я.

Карл наклоняется, чтобы постучать головой жирафа по моему животу, потом со смехом выпрямляется.

– Думаю, ей он тоже нравится! Она шепнула мне на ушко, что обожает жирафов!

Я улыбаюсь, когда мы идем к кассе, и Карл настаивает на том, чтобы оплатить покупку.


Я чувствую себя великолепно, когда мы поднимаемся ко мне домой. Я все твержу о том, как удивилась, услышав стук маленького сердца. Рассказываю об этом так, будто Карла со мной в тот момент не было. Знаю, это глупо, но просто не могу сменить тему. После визита в клинику меня словно подменили.

Я вздрагиваю, когда замечаю на лестничной площадке Жана.

– А ты как здесь оказался?

– Пришел посмотреть, как ты. Я… я не знал, что Карл приехал.

Мужчины вежливо кивают друг другу в знак приветствия, но у меня такое чувство, будто между ними повисает напряжение.

– Карл приехал, чтобы отвести меня на УЗИ.

– Думаю, все прошло благополучно, раз ты так улыбаешься!

– Все прошло замечательно! – заявляю я и чувствую, что радость возвращается ко мне. – Мы слушали, как бьется сердце ребенка. Это девочка!

Я спешу открыть дверь, впускаю Жана в квартиру и уже в третий раз начинаю рассказывать все сначала. И мне это даже нравится! Мне кажется, что с каждой минутой я вспоминаю новые детали – ритм сердца своего малыша, странное нечто на экране монитора. Я предпринимаю попытку изобразить увиденное на бумаге. Жан только улыбается. Он выслушивает мой бред и, когда я наконец замолкаю, говорит:

– Я в первый раз вижу тебя в таком хорошем настроении, с тех пор как… ну, ты понимаешь…

– Это так, – киваю я, и моя улыбка снова становится грустной.

– Жалко, что меня не было в клинике. Я бы тоже хотел это увидеть.

Повисает тягостное молчание. Я кладу руку на живот. Мне бы не хотелось, чтобы Жан сейчас заводил речь об Алексе. Это заставляет меня вспомнить о том, что он умер и никогда уже не испытает такого счастья, как я сегодня. Я заставляю себя отвлечься: наливаю всем по стакану лимонада. Пока я вожусь с посудой, Жан обращается к Карлу:

– Я не знал, что ты собираешься приехать. Шарлотта мне не сказала.

– Решил сделать сюрприз, – объясняет Карл. – Моя мать не хотела, чтобы Шарлотта шла к доктору одна.

– Я предлагал пойти вместе с ней, но она не захотела.

Я ощущаю на себе их взгляды. И мне не нравится нотка разочарования, явственно прозвучавшая в голосе моего друга.

– Карл приехал, и я подумала… В общем, мы пошли к доктору вместе. Не будем же мы теперь из-за этого ссориться?

Жан молчит, но я чувствую, что мои слова его задели. Он отказывается от напитка, который я только что поставила перед ним на стол, и резко встает.

– Теперь я вижу, что ты во мне не нуждаешься. О тебе есть кому позаботиться…