Столько всего, что я должен был ей сказать, мог сказать и, черт возьми, сказал бы, если бы знал, что мои дни в раю сочтены.

Знай я, что окажусь изгнан так скоро, я боготворил бы ее, как она того и заслуживает.

– Ты уверен, что не хочешь остаться еще на одну ночь? Я слышал, как Тесса говорила Кэрол, что задержится еще на день, – говорит Ной, в своей обычной раздражающей манере прерывая мои размышления и возвращая в реальность. С минуту он пялится на меня, как мистер Роджерс[5], затем спрашивает: – Ты в норме?

– Ага.

Нужно рассказать ему об этом горько-сладком воспоминании: содрогающаяся в экстазе Тесса царапает мне спину. Но тут я понимаю, что не хочу, чтобы этот образ был у него в голове.

Он поднимает светлую бровь:

– И?..

– Я уезжаю. Нужно дать ей немного личного пространства.

Я поражаюсь, как вообще умудрился оказаться в такой ситуации. Потому что я тупой идиот, вот как. Моя глупость ни с чем не сравнима, разве что с поступками моих отцов, да, впрочем, и матери тоже. Наверное, это наследственное. Видимо, именно этой троице я обязан своей тягой к саморазрушению и уничтожению того единственно хорошего, что было у меня в жизни.

Я мог бы винить их.

Мог бы, но, перекладывая вину на других, добился немногого. Вероятно, пришло время вести себя по-другому.

– Личное пространство? А ты знаешь, что это такое? – пытается шутить Ной. Должно быть, он заметил, как сердито заблестели мои глаза, потому что тут же добавляет: – Если тебе что-нибудь понадобится – не знаю, что именно, но, в общем, что угодно, – просто позвони мне. – Судя по тому, как он мечется взглядом по огромной гостиной родительского дома, ему неловко, и я, избегая смотреть на парня, разглядываю стену за его спиной.

Завершив нескладный обмен любезностями с Ноем и заработав несколько нервных взглядов от миссис Портер, я забираю свою маленькую сумку и выхожу наружу. У меня с собой почти ничего нет, только эта маленькая сумка со стопкой грязной одежды и зарядное устройство от мобильного. Уже выйдя из дома под моросящий дождь, я, к своему великому раздражению, вспоминаю, где моя машина. Черт.

Можно было бы пойти к дому Тессы и доехать с Кеном, если он еще там, но не думаю, что это хорошая идея. Если я окажусь рядом с ней, если хотя бы вдохну тот воздух, которым дышит моя девочка, никто не сумеет оторвать меня от нее. Я позволил Кэрол легко прогнать себя из теплицы, но такое больше не повторится. Я был так близок к тому, чтобы достучаться до Тессы. Я почувствовал это и знаю, что она ощутила то же самое. Я видел ее улыбку. Видел, как грустная, опустошенная девушка улыбается грустному парню, который любит ее всем своим разбитым сердцем.

В ней все еще достаточно любви ко мне, чтобы одарить своей улыбкой, и это дорогого стоит. Она все для меня. Возможно, только возможно, если я буду держаться подальше, как ей хочется, она начнет постепенно возвращаться ко мне. Я с радостью приму любой знак: легкую улыбку, ответное сообщение в одно слово. Черт, да если она не потребует через суд, чтобы я не смел к ней приближаться, я буду счастлив принять от нее что угодно, пока не появится возможность напомнить ей, кто мы такие друг для друга.

Напомнить? Наверное, это не совсем подходящее слово, ведь я никогда не вел себя так, как мог бы. Я был охвачен эгоизмом и был напуган, мои страхи и ненависть к самому себе правили бал, всегда отвлекая внимание от Тессы. Я только и думал что о себе и следовал отвратительной привычке забирать до последней капли ее любовь и доверие, чтобы потом швырнуть их ей в лицо.

Дождь усиливается, но я даже рад. Обычно дождь помогал мне упиваться самоуничижением, но не сегодня. Сегодня дождь не так уж плох. Он почти очищает.

Черт, все-таки я ненавижу метафоры.

Глава 36

Тесса

Снова начался дождь: тяжелые тугие струи хлещут по газону. Прислонясь к окну, я пристально смотрю на него как завороженная. Мне нравился дождь, когда я была маленькая: он приносил утешение. Он успокаивал меня и когда я стала подростком, и когда повзрослела, но сейчас в нем отражается только мое внутреннее одиночество.

Дом опустел. Уехали даже Лэндон с семьей. Никак не могу решить, рада ли я их отъезду или расстроена из-за того, что осталась одна.

– Эй, – слышится чей-то голос, и осторожный стук в дверь напоминает мне, что я все-таки не одна.

Зед спросил, можно ли заночевать в доме матери, и я не смогла ему отказать. Присев у спинки кровати, я жду, когда откроется дверь.

Проходит еще несколько секунд, но он не заходит.

– Можешь войти, – зову я.

Видимо, я слишком привыкла, что кое-кто вечно врывается внутрь, не дожидаясь приглашения. Не то чтобы я хоть раз была против…

Зед входит в маленькую комнату, одетый так же, как и на похоронах, только несколько пуговиц на рубашке расстегнуты, а уложенные гелем волосы немного растрепаны. Сейчас он выглядит мягче, более расслабленным.

Он устраивается на краю кровати и придвигается ко мне.

– Как ты?

– Нормально. Но я не знаю, как должна себя чувствовать, – честно отвечаю я. Не могу же я признаться ему, что сегодня скорблю об утрате двух мужчин, а не одного.

– Хочешь, куда-нибудь сходим? Или, может, посмотрим фильм или еще что-нибудь? Чтобы тебе отвлечься.

Секунду я раздумываю над его предложением. Мне не хочется ни куда-то идти, ни что-то делать, хотя, наверное, следовало бы. Меня вполне устраивало просто стоять у окна и не отрываясь смотреть на безрадостный дождь.

– Можем просто поговорить. Я никогда не видел тебя такой, ты сама не своя.

Зед кладет руку мне на плечо, и я, не в силах сопротивляться, прислоняюсь к нему. С моей стороны было некрасиво так вести себя с ним сегодня. Он всего лишь пытался успокоить меня и просто сказал противоположное тому, что я хотела услышать. Не вина Зеда, что я не в ладах с головой. После внутренней борьбы остались лишь двое: я и моя пустота. Пустоту нельзя не посчитать, так как, кроме нее, рядом со мной больше никого нет.

– Тесса? – Зед прикасается пальцами к моей щеке, привлекая внимание.

Я смущенно качаю головой.

– Прости. Я уже говорила, что немного не в себе, – пытаюсь я улыбнуться, и он делает то же самое. Он беспокоится за меня, я вижу это по его карамельно-карим глазам, по слабой вымученной улыбке.

– Ничего страшного. На тебя много всего навалилось. Иди ко мне.

Он хлопает по пустому месту рядом с собой, и я придвигаюсь ближе.

– Хочу спросить тебя кое о чем. – Его загорелые щеки заливает румянец.

Я киваю, чтобы он продолжал. Понятия не имею, что он хочет спросить, но он был верным другом и приехал издалека, чтобы меня поддержать.

– В общем…

Он замолкает, и из его груди вырывается тяжелый вздох.

– Что произошло между тобой и Хардином? – закусывает он нижнюю губу.

Я быстро отворачиваюсь.

– Вряд ли нам стоит обсуждать Хардина, а мне…

– Мне не нужны детали. Я просто хочу знать, действительно ли вы расстались на этот раз? Окончательно?

Я сглатываю. Это нелегко произнести, но я отвечаю:

– Да.

– Ты уверена?

«Что?»

Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на него.

– Да, но я не понимаю, что…

Зед прерывает меня, накрывая мои губы своими. Его руки перемещаются к моим волосам, а язык стремится проникнуть в закрытый рот. Я вскрикиваю от неожиданности, но он принимает мою реакцию за поощрение к продолжению и, прижавшись всем телом, увлекает меня на матрас.

Озадаченное и застигнутое врасплох тело реагирует мгновенно: я отталкиваю его, упершись руками в грудь. Он медлит, все еще пытаясь поцеловать меня.

– Что ты делаешь? – выдыхаю я, когда он наконец меня отпускает.

– Что? – Его глаза широко распахнуты, а губы припухли от того, как сильно он прижимался к моему рту.

– Зачем ты это сделал? – Я вскакиваю на ноги, совершенно потрясенная его поступком, и изо всех сил стараюсь не сорваться.

– Что? Поцеловал тебя?

– Да! – кричу я и тут же прикрываю рот рукой. Не хватало еще, чтобы зашла мать.

– Ты сказала, что вы с Хардином расстались! Ты только что это сказала! – Он повышает голос еще больше, чем я, он даже не пытается говорить тише.

«Почему он решил, что это нормально? Почему он меня поцеловал?»

Я бессознательно скрещиваю руки на груди и внезапно понимаю, что стараюсь прикрыться.

– Это не означает, что я готова броситься в твои объятия! Я думала, ты приехал, чтобы поддержать меня как друг!

– Друг? – насмешливо улыбается он. – Ты знаешь, какие чувства я испытываю к тебе. Ты всегда знала!

Я сбита с толку его грубым тоном. Он всегда был таким понимающим. Что изменилось?

– Зед, ты согласился с тем, что мы будем просто друзьями, – ты знаешь, как я отношусь к нему. – Я стараюсь говорить ровно и спокойно, несмотря на подкатывающую панику. Не хочется ранить чувства Зеда, но он перешел все границы дозволенного.

Он закатывает глаза:

– Нет, я не знаю, как ты к нему относишься, потому что вы двое то сходитесь, то расходитесь, то сходитесь, то расходитесь. Твое настроение меняется каждую неделю, а я все жду, жду, жду.

Я шарахаюсь от него. Я едва узнаю этого Зеда и хочу, чтобы вернулся прежний. Зеда, которому я доверяла и которого любила, больше нет.

– Да. Да, так у нас все и происходит, но я думала, что ясно выразилась, когда…

– Когда ты на меня вешаешься, складывается определенное впечатление, – говорит он ровным холодным тоном, и у меня по позвоночнику пробегает дрожь от перемены, произошедшей с ним за последние пару минут.

Я оскорблена и растеряна:

– Я на тебя не вешаюсь.

«Не может же он действительно так думать!»

– Ты обнял меня на похоронах отца, чтобы утешить. Я решила, что это дружеский жест, и не хотела ввести тебя в заблуждение. Правда, не хотела. Там был Хардин. Неужели ты считал, что я буду заигрывать с тобой у него на глазах?