После ее последних слов воцарилась тишина — тяжелая тишина, словно облаком окутавшая их. Крид смотрел на расстроенное лицо Ганны и ее сердитые глаза, понимая, как тяжело и горько ей сейчас. Неужели жизнь поступает так с каждым? Неужели никто не может ускользнуть от жестокой реальности? Наверное, все-таки никто.

— Ганна, — сказал он наконец, — не делай этого.

— Я и не делаю. Единственное, что я натворила, это влюбилась в тебя, и посмотри, что из этого вышло! — вспылила она и, вырвавшись, убежала в густую тень леса.

Крид слышал ее быстрые шаги по прошлогодней листве и шелест кустарника. Ошеломленный, он лежал в оцепенении. Слова Ганны поразили его. Хотя они повторяли его собственное признание, сделанное им не так давно, это его не обрадовало. Эхо прошлого опять нагнало его, и он лежал, размышляя, что бы такое предпринять, чтобы вернуть Ганне ее веру. Но как это можно сделать, если он сам уже потерял свою?

Ганна по-своему поняла его нерешительность. Если бы Крид по-другому отреагировал на ее признание! Выпалив эти три слова, она увидела быструю смену выражения его лица — от удивления и растерянности до вежливого внимания. И Ганна с печалью решила, что он не хочет ответить ей тем же.

Три коротких слова, из-за которых она лишилась последней гордости. Теперь у нее ничего не осталось, что могло бы помочь ей сохранить достоинство. И он это знал. Зачем же она сделала это? Зачем она открыла свою самую сокровенную тайну человеку, которому это было безразлично? Ганна с тоской думала о том, что у Крида даже и намека не было на ответное чувство. Крид больше расположен к физическому влечению, чем к любви: простое сексуальное влечение, а не прекрасные глубокие чувства, захватившие юное сердце Ганны.

Сев на камень у подножия дуба, Ганна с отвращением посмотрела на свои грязные руки. Не удивительно, что он не любит ее. Должно быть, она представляется ему просто неряхой и замарашкой с растрепанными волосами. Даже если в нем и возникало когда-нибудь более глубокое чувство — хотя, похоже, его никогда не было, — как он может любить девушку, похожую сейчас на грязную кошку?

А что она знает о Криде Браттоне? То немногое, что ей было известно, не утешало. Первое — он был охотником за вознаграждениями, смысл жизни которого заключался в преследовании бандитов и других опасных головорезов, в охоте на них, как на животных. Второе — его отец был проповедником, но неизвестно, какой веры. И третье — он остался сиротой в двенадцать лет. Вот что она смогла узнать о нем за целый месяц. За исключением, конечно, того, что он был красив и в нужный момент умел обворожительно улыбаться. А еще, опять же если считал нужным, мог быть добрым. Ведь именно он спас ее и восьмерых детей. Другие его черты стали всплывать позже: смелость, упорство в достижении цели и множество других…

Ганна закрыла лицо руками, она была на грани безумия. На нее навалилось столько, что она могла просто не выдержать такого напряжения. Ей необходимо было отдохнуть, посидеть, не думая ни о чем. Может, просто помечтать о кружевном воротничке, который она наденет в следующую субботу. Мысли о Криде Браттоне не приведут ни к чему хорошему… Вот если бы он любил ее…

Когда Ганна вернулась в лагерь, утро было уже в разгаре. Она подошла тихо, почти неслышно. Крид посмотрел на нее и вернулся к пачке бумаг, лежавшей перед ним.

— Так, интересно, — сказал он немного погодя.

— Правда? — спросила она безразлично.

— Бьюсь об заклад. Давненько у меня не было такого «часа просвещения». — Он протянул ей помятый лист бумаги. — Видишь, вот? Здесь говорится, что Генри Плюммер получает большую часть акций в рудной компании. Если эти бумаги попадут к шерифу Плюммеру, он станет влиятельнейшим человеком и будет контролировать доходы всей шахты.

— Я не знаю никакого шерифа Плюммера. И как может одна бумажка дать такие полномочия?

— Дело не в этой бумажке, а в целой пачке облигаций и акций, приложенных к ней и ожидающих лап Плюммера… — Крид задумчиво посмотрел на бумагу. — Плюммер — шериф этого округа, и в этом же округе напали на золотую жилу, и сюда же понаехало много старателей. Похоже, там должна разразиться забавная борьба. То, что я нашел, похлеще мешков с золотым песком Ната Стилмана.

Ганну зашатало.

— Не думаешь ли ты украсть что-нибудь, а, Крид?

Его рот искривился в насмешке:

— Украсть? Я? Я же ранен, Ганна…

— Нет, я серьезно! — проговорила она. — И в конце концов, почему эти акции продаются на другой территории? Эдвард Муллэн вез их в форт Бентон из форта Вала-Вала. Что он делал с этими бумагами?

— Очевидно, он был посредником…

— А теперь он умер, — вставила Ганна. — Ропер убил его. Ропер, видимо, не понял значения этих акций. — Ее передернуло от воспоминаний. — Так много ненужных убийств, так много крови, и за что? Из-за украденных коней, из-за горсти золотого песка и нескольких бумажек, которые, может быть, ничего и не значат!

— Может быть. — Крид посмотрел на нее нежно. — Не волнуйся, Ганна. У меня такое чувство, что шериф Плюммер долго не протянет, как и его головорезы.

— Ой, это не тот ли шериф, с которым я разговаривала о…

— Я знаю, Ганна.

— Да? — Ганна почувствовала, что ей просто необходимо сесть. Колени подкосились, и она упала на одеяло рядом с Кридом. Проведя рукой по его шелковистым волосам, она прибавила: — Я порой удивляюсь, откуда ты все знаешь? — Она понурила голову и закрыла глаза. — Бывают моменты, когда мне кажется, что никто не может…

Она почувствовала, что он пошевелился, и подняла голову. Крид потянулся и обнял ее за плечи, и Ганна посмотрела ему в глаза. Крид улыбнулся ей, взгляд его был изучающим, проникающим в глубь ее души.

— Я знаю намного больше, чем ты думаешь, любимая.

Ганна вздрогнула от этого слова «любимая». Она отвела глаза: только бы этот взгляд не прожигал ее насквозь.

— Ну что, не вспомнила пи одной цитаты? — спросил он лукаво и, прежде чем она нашлась, добавил: — Очень рад. Мне бы не хотелось сейчас иронизировать.

Сердце Ганны вырывалось из груди, но она уговаривала себя не поддаваться чувствам, не надеяться на многое. Все равно он не даст ей того, что ей так необходимо…

Взяв руку девушки, Крид стал изучать ее по-детски розовую ладонь.

— Я однажды познакомился с девушкой, которая заявила, что может по руке предсказать судьбу, — пробормотал он. — Она сказала, что эта линия показывает, как долго ты проживешь. — А эти линии говорят о любви и о судьбе. — И он снова скользнул пальцем по ладони.

— И ты веришь в это?

— Может быть, да, а может, и нет. В любом случае твоя ладошка, милая Ганна, говорит мне, что ты проживешь долгую наполненную жизнь. Ой, а это что? Неужели я увидел твою судьбу? О, вот и муж, и трое детей, нет, четверо. — Он задержал ее руку, когда она попыталась ее отдернуть. — Подожди, может, здесь не один муж…

Ганна вырвала руку и чопорно посмотрела на него. Крид лениво улыбнулся и откинулся на подушку.

— Извини. Я совершенно не собирался вмешиваться в твое будущее, — сказал он без тени раскаяния.

— Обманщик, — фыркнула Ганна.

— Не всегда, любимая. Не всегда.

Он замолчал, а Ганна никак не могла оторвать глаз от Крида.

— И что же она сказала о твоем будущем? — указав на его ладонь, спросила Ганна, чувствуя, что молчание затянулось.

— Что я проживу недолгую жизнь, полную опасностей, и степень опасности возрастет, если я свяжу свою судьбу с женщиной, — весело ответил он. — Видишь, она была права.

— Я не очень понимаю, где тут связь… — начала она и замолчала. — Ну в конце концов, может, она и была права. Кажется, из-за меня ты пару раз действительно попадал в опасные ситуации.

— Только однажды, — поправил он. — Но я могу жить и невзирая на эти предсказания.

— Надеюсь.

— Правда? Я много думал о нас, Ганна, и мне показалось, что после нашей последней ночи ты не захочешь видеть меня снова.

— Давай не будем об этом говорить, — торопливо сказала она. — Мне не очень хочется вспоминать.

— А почему? Я часто вспоминал ту ночь и недоумевал: что же такое ты хотела услышать от меня?

— Ничего. Ничего из того, что ты не хотел говорить, Крид. — Глаза Ганны встретились с его.

— Может быть, ты просто не все понимаешь или, наоборот, слишком хорошо понимаешь. — Он замолчал, переводя дыхание, и продолжил: — Я нахожу для себя трудным и ненужным иметь дело с… глубокими чувствами. Злость — нормально, раздражение — нормально, а все остальное — нет.

— Я знаю, — перебила она его. — И тебе не надо говорить мне об этом. Думаю, в конце концов я поняла, что ты был прав. Очень страшно быть уязвимым: любить, а твоя любовь вдруг разрушается смертью или равнодушием.

— Нет, — проговорил Крид, покачав головой, и снова откинулся на подушку, — это не то. Я не хочу, чтобы у тебя были такие мысли, Ганна. Я очень не хочу, чтобы тебе было тяжело, чтобы ты потеряла потребность заботиться о ком-то. Я не хочу, чтобы ты потеряла… свою веру.

Ганна была поражена. Его глаза были затуманены болью. Сопротивляясь своему порыву кинуться к нему и принять на себя его страдания, Ганна покачала головой:

— Но это уже произошло, — прошептала она. — Она ушла, и, кажется, я не смогу снова обрести ее. Крид, я даже не могу снова молиться. Бог ушел из моего сердца — отвернулся от меня, покинул, чтобы я сама искала свой путь в темноте…

6

Следующие три дня тянулись медленно. Шел дождь, сильные порывы ветра загоняли его крупные капли в пещеру, заставляя ее обитателей отодвигаться все дальше вглубь. Сначала Ганна была рада, когда появилась возможность немного передохнуть от жары, но скоро стало совсем холодно. Крид стал понемногу подниматься, хотя временами бок нещадно болел. Он отодвинул свою подстилку и закурил.