— Понимаю. — Ганна поправила складки на платье и сдвинула назад шляпу. Перо сломалось, и ей пришлось вынуть его.

— Вы едете до форта Бентон? — вежливо спросил Муллэн, решив, очевидно, начать разговор после долгого молчания.

— Нет, мне придется выйти раньше, ехать южнее, — ответила она, сдувая перо с руки.

— О, и я еду на юг, — с ослепительной улыбкой заявил храпевший ранее дородный мужик, и Ганна слегка отодвинулась, когда он склонился прямо к ее лицу и спросил: — Там вы встречаетесь со своим мужем?

Ганна покачала головой и любезно ответила:

— Нет. — Она приложила ладони к его груди и прибавила: — Пожалуйста, отодвиньтесь.

— А, извините. Меня зовут Чессман, — представился господин. — И я холост.

Чувствуя, куда он клонит, Ганна сказала:

— Я не говорила, что я не замужем, мистер Чессман.

Его лицо выразило разочарование.

— Ну, извините.

Эдвард Муллэн промолчал, но посмотрел на Ганну долгим, оценивающим взглядом. В глазах мелькнул огонек, а на губах появилась чуть заметная улыбка.

Разговор оборвался. Ганна решила, что молчание намного безопасней и снова отвернулась к окну. В этот момент они как раз проезжали старую ферму, расположенную в излучине реки на высоком, поросшем травой холме. Неширокая дорога была проложена среди густого леса и отлогих холмов.

— А говорят, что в Айдахо и Монтане нашли золото, — произнес Чессман, прерывая их молчание. — Я слышал, пароходы везут старателей.

— Пароходы уже высаживают золотоискателей в форте Бентон, мистер Чессман, — сказал Муллэн. — Большинство из них еще там — сошли только самые нетерпеливые.

— Все сойдут. Прямо как лихорадка в Калифорнии в сорок девятом году. На этот раз, я думаю, они будут в «плюсе».

— Вы случайно не из Канады? — вежливо поинтересовался Муллэн, приподняв темные брови.

— Да, оттуда! А как вы узнали?

Муллэн улыбнулся.

— Просто догадался.

Сдерживая улыбку, Ганна кинула на Муллэна веселый взгляд. У дородного канадца был характерный для его местности говор.

Потеплело, и Ганна, стянув перчатки, медленно и вяло стала обмахиваться ими.

— В Айдахо то слишком тепло, то очень холодно, — заметил Муллэн. — Нигде не встречал такой переменчивой погоды, как здесь.

— А мне нравится, — отозвалась с нежностью Ганна, ее взгляд блуждал по деревьям, зубчатым горным вершинам, возвышавшимся, кажется, прямо до небес. — Я думаю, это очень красивая страна.

— Я не спорю, — сказал Муллэн. — Просто эта погода раздражает меня — то холод, то дождь, то снег, и так мало солнца.

— Вы когда-нибудь были здесь в июле или августе? — спросила Ганна, удивляясь самой себе: что ей пришло в голову защищать Айдахо?

В конце концов она ведь из Миссури и всего три года провела здесь. Она даже не задумывалась, любила ли эту местность, пока незнакомый человек не сделал колкого замечания о крае, с которым у нее связано столько прекрасных и горестных воспоминаний. Если Джошуа так любил Айдахо, почему она должна относиться к нему хуже?

— А я обожаю глубокий пушистый снег, ровным ковром покрывающий зимой землю, — сказала Ганна. — Он такой белый! Как в волшебной сказке о магической пыли, переливающейся всеми цветами от розового до голубого. А когда идет дождь, воздух так свеж и чист, — это божественно, мистер Муллэн! А как хорошо здесь в июле и августе! В солнечные теплые дни можно лежать в тени деревьев и слышать, как растет трава. В это время дует мягкий ветер, разгуливающий по горным склонам и равнинам, полным цветов. — Она зарделась в смущенной улыбке и прибавила: — Но только бывает очень пыльно.

Муллэн улыбнулся ей в ответ.

— Прошу прощения за то, что оклеветал эту землю, которая, очевидно, вам очень дорога, мисс Макгайр. Пожалуйста, простите меня.

— Конечно, прощаю.

— Я и не подозревал, что мы разделяем фургон с поэтессой, а вы, мистер Чессман? — спросил Муллэн. Его тон был очень мягким, и когда Ганна взглянула ему в глаза в поисках насмешки, ее там не оказалось.

— Поэтессой? — осторожно спросила Ганна.

— Да. С такой лирикой и аллегориями молиться на эту землю может только поэт, и я восхищен.

Щеки Ганны покрылись ярким румянцем, и она отвела взгляд, почувствовав себя неловко, словно кто-то забрался на ее запретную территорию. Восхищение ею, замеченное в глазах Муллэна, отличалось от того, какое было во взгляде Крида Браттона, который был честнее, прямолинейнее. Он говорил, что думал, не делая неискренних пышных комплиментов.

Помрачнев, Ганна стала размышлять о том, что в своей памяти она, кажется, возвеличивает Крида Браттона, — того, кого считала эгоистом и безжалостным и беспощадным охотником за вознаграждениями. Почему она настолько глупа, что вспоминает его таким, каким он и не был? Наконец, этот человек ни разу о ней не подумал, с тех пор как три дня назад уехал из «Сердца стрелы»!


Однако Ганна была не права. Все последние дни мысли о Ганне не покидали его. Перед ним до сих пор стояло ее исполненное любви лицо, ее улыбка, полная надежд, которые развеялись и поблекли, когда он не отреагировал так, как ей хотелось. Но, черт возьми! Человек должен закончить с одним делом, прежде чем приниматься за другое. А потом, он не был сильно уверен, что готов к тому, что требовала Ганна. Она была слишком прекрасна, чтобы относиться к ней как к капризной ветренице. Он это понял, очень быстро. Хотя, с другой стороны, ему совершенно не хотелось совсем отступаться от нее. «Неужели она не может подождать? Неужели обязательно все или ничего?» — с горечью недоумевал он, остановившись под раскидистым дубом.

Крид, прикрыв рукой огонь от ветра, прикурил сигарету, торчавшую у него в губах уже больше десяти минут. Непонятно почему, но он уже стал другим. Куда пропала его прежняя реакция? Может, он размяк, пока вел Ганну и ее шумных сорванцов? И еще: ему так запал в душу тот мальчишка с голубыми глазами — глазами настолько огромными, что они казались карикатурными на его маленьком личике. Крид всегда был жестким и резким. Куда это ушло? Неужели безвозвратно? Он стал волноваться там, где раньше был беспристрастным и готовым ко всему? Наличие забот лишает человека бдительности, а это может привести к фатальным результатам…

Поддев Генерала каблуками, Крид пронесся сквозь чащу и выскочил на дорогу: нет смысла ехать там, где разгуливают другие, — сюрпризы оставались до сих пор его основным преимуществом. Вот уже два месяца Стилману и его людям удается улизнуть от него — два месяца постоянного преследования, за исключением известного антракта и обидной неудачи.

«Упорный», — так однажды назвал его Генри Плюммер. — Упрямый, как собака, дважды упрям», — так сказал Плюммер. И это не было комплиментом. Наоборот, это было недовольным высказыванием, когда Крид наконец привел ему людей, за которыми гонялся почти шесть месяцев, играя с ними в «кошки-мышки». Это было очень сложно сделать в Черных холмах — суровом месте со множеством пещер и других уютных мест, где совершенно нет воды. Человек там может прятаться очень долго, только если у него есть запас воды.

Здесь все было намного проще. Здесь много деревьев, прохлады и воды. Здесь приятно проводить время. Не удивительно, почему Стилман выбрал именно это место. Но зачем им понадобился такой крюк? И к чему это двойное возвращение в Монтану, в форт Бентон? Эти вопросы, требовавшие ответа, постоянно вертелись в голове Крида.

В конце концов остановившись, он огляделся. Внизу было все спокойно, не было заметно никакого движения и никаких признаков жизни. Крид сдвинул свою черную шляпу на глаза и повернул коня. Можно немного и отдохнуть. Последние три дня он был постоянно в дороге в поисках Стилмана и его приятелей. Казалось, Северное Айдахо поглотило их, оставив только следы, подтверждающие, что они еще здесь.

Крид был уже близок к цели — он чувствовал это так же остро, как остро всегда ощущал приближающуюся опасность. Возможно, это было шестое чувство, заставляющее вставать волосы дыбом и обостряющее его ощущения, предупреждающее, что Нат Стилман где-то совсем рядом…


— Вот он, — сказал Ропер, указывая рукой на раскачивавшийся фургон на дороге. — И как раз вовремя.

— Да, только днем позже, — прибавил Труэтт. Он задумчиво посмотрел на человека со шрамом. — Только не будем убивать, о'кей, Ропер? Мне не нравится, что ты…

Нат Стилман резко рассмеялся и смерил юного Труэтта прищуренным взглядом.

— Ты хочешь действовать облагораживающе на нас, а, мальчик?

Труэтт не отступал.

— Нет, просто я не люблю убивать, если в этом нет необходимости.

— Любое наше убийство крайне необходимо для нас, — парировал Ропер. — Неужели ты еще не понял этого? Или мы их, или они нас. Другого выхода нет.

Юнец упрямо и твердо посмотрел на своего старшего товарища:

— Да, в этом ты прав.

Ропер повернулся к Стилману.

— Где ты подобрал этого щенка? Ему бы для начала волосы отрастить на…

Он прервался на полуслове, увидев наставленное на него дуло пистолета Труэтта.

— Уже отросли, как мне надо и где мне надо, — спокойно сказал Труэтт. — Или, может быть, ты хочешь проверить?

Ропер громко выругался, но Стилман оборвал его.

— Черт возьми, Ропер, оставь его! Ты же знаешь, как он скор на руку со своим пистолетом и какой обидчивый! Зачем драться между собой? У нас есть дело, и его надо выполнить.

Повернувшись к Труэтту, Стилман отрезал:

— Сохрани свою игрушку для Крида Браттона. Она тебе еще потребуется!

— Я что-нибудь сделал не так? — заметил Труэтт с удовлетворением в голосе. — Даже с этой раной, которая все еще болит, я все равно обойду Ропера…

— Хватит! — с раздражением рявкнул Стилман. — А теперь вы, оба, садитесь и слушайте…