Вирджиния Браун - Посланец небес

«Смерть, — уже позже думала Ганна, — зачастую приходит так же неожиданно, как и друг». Никто не помышлял, что этот прекрасный весенний день закончится так трагично.

Канада — страна, где дуют пронизывающие, ледяные ветры. Но сейчас лишь вершины гор были окутаны снегом, а солнце ласково улыбалось отточенным ветром каменным скалам и широким просторам долины Северного Айдахо.

Деревянные дома прижимались к извивающейся ленте реки, пересекающей Канаду и бегущей по Айдахо, а затем петляющей по территории Монтаны и снова возвращающейся в Канаду. Из каменных труб, обмазанных смесью из глины и соломы, лениво поднимались серые клубы дыма. Возделывая земли для посева сельскохозяйственных культур, мужчины трудились на вырубке леса. Оставляли только самые старые, большие деревья, так как выкорчевывание пней было очень тяжелой работой. Они-то и создавали видимость межи среди широких гряд нежных ростков бобов и кукурузы.

На пастбище, наполовину дикорастущем, наполовину возделанном лугу, паслись коровы с выступающими на боках ребрами. Животные щипали траву под присмотром маленького мальчика, который, казалось, был больше поглощен строганием удочки для рыбной ловли, нежели наблюдением за скотом.

Был теплый весенний день, и Ганна Макгайр, несшая воду в грубой деревянной бадье, остановилась и улыбнулась рассеянным солнечным лучам, проникавшим сквозь густые кроны деревьев и дразняще игравшим на медных прядях волос, мелкими колечками обрамляющих ее лицо, и густых ресницах, окаймляющих ярко-голубые глаза. Она радовалась этому нежному потоку света, мягко согревавшему лицо, так как знала, что это ненадолго и что порыв северного ветра может в любой момент прокатиться по долине и очень быстро прогнать тепло с так и непрогретой земли.

Хотя был уже май, но земля оттаяла только на поверхности, а чуть глубже была словно камень и оставалась недоступной для плуга. За день до этого девушка слышала, как несколько мужчин, вернувшихся грязными и уставшими с лесоповала, расстроенно говорили об этом.

— Здравствуйте, мисс Ганна! — окликнул ее кто-то приветливо.

Повернувшись, она улыбнулась:

— Привет, Эрик. Как здоровье твоей матери?

— Намного лучше, спасибо, — ответил мальчик с такой озорной усмешкой на лице, что было совершенно невозможно удержаться от смеха.

Вчера мать мальчика пережила сильное нервное потрясение, когда се маленький проказник напустил в сахарницу муравьев. Ганна вспомнила, как, оправдываясь, он объяснял, что хотел попугать только свою сестренку, но никак не мать.

Переложив деревянную бадью из одной руки в другую, Ганна строго посмотрела на тонкую жердь, которую пес мальчик на плече.

— Эрик, занятия в школе начинаются через полчаса, ты не забыл?

— Нет, мисс Ганна. Это удочка Флетчера, а не моя. Я только хочу принести ему. Видите, с такой удочкой для крючка нужно совсем небольшое грузило? — Он показал ей крючок, и Ганна, выросшая на берегу Миссисипи, увидела, что к крючку было привязано совсем маленькое свинцовое грузило.

— Эрик, мне кажется, что здесь необходимо грузило намного больше. Ты уверен, что оно утопит крючок? — серьезно спросила Ганна.

— Обязательно! — откликнулся Эрик весело. — Вот бы посмотреть на лицо Флетчера в этот момент.

— Давай, возвращайся, Эрик. И забудь о грузиле, — добавила она, заметив хитрое выражение на лице мальчика.

— Ну, мисс Ганна…

— Посмотрю, как ты успеешь прийти вовремя в школу. И надеюсь, что твоя чернильница не будет снова забита грязью.

Кинув на учительницу укоризненный взгляд, мальчик пробормотал в ответ что-то невнятное и убежал. Ганна ласково посмотрела ему вслед. Этот мальчишка был одной из тех причин, по которым время от времени она находила работу преподавателя географии, правописания и арифметики настоящей нервотрепкой. Но ее отец частенько любил говорить: «Терпение и труд все перетрут». И эта наука оказалась самой сложной с тех пор, как она приехала в Айдахо.

На мгновение Ганна закрыла глаза и глубоко вздохнула. За эти годы, что она здесь живет, она очень много узнала об этой земле, но до конца постичь ее казалось ей невозможным. Ее познания были крупицей в огромном море неизведанного. Но она была прилежной ученицей, стараясь брать пример со своего отца и его сподвижников, которые были первопроходцами в поисках путей выживания в этих высоких горах и густых зарослях лесов северо-запада — местности необычайно красивой, но сурово наказывавшей за ошибки. В первую же зиму половина их урожая пропала в поле под глубоким снегом, однако в последнюю они смогли сохранить весь урожай.

Неподалеку, на покатом берегу реки Кутеней, в своем пятнистом зимнем одеянии пони пощипывал нежные побеги раскидистого кедра. Ганна заметила его, так как животное было единственным движущимся пятном в этой безмолвной пустыне. Она обернулась и прислушалась к знакомым звукам, доносившимся из крошечного селения: стук топора — обтесывали бревна, металлический звон молота — подковывали лошадей. Беззаботный смех детей был еще одной счастливой волной радости рождения нового дня. Ганна различила баритон своего отца, нараспев читающего молитвы в скромном деревянном храме, и улыбнулась. Жизнь состояла не только из тяжелого труда и научила получать наслаждение даже от самого малого. Джошуа Макгайр любил петь — чуть повышая голос — молитвы за эту прекрасную землю и окружающих его людей.

Джошуа был для Ганны и отцом и матерью и всегда стремился привить своему единственному ребенку высокую степень благочестия, набожности и скромности. К обязанностям воспитателя он относился с той же серьезностью, что и к миссионерству в обездоленных диких языческих местах Айдахо, — Джошуа был единственным протестантским священником на многие мили.

Ганна остановилась у редкой изгороди, окружавшей маленький аккуратный огород, где несколько недель назад были посажены овощи. Скоро здесь распустится пышная зелень турнепса и моркови, нежная лоза бобов с кудрявыми листьями и тяжелыми стручками. Конечно, огород не очень походил на садик из ее детства в Сент-Луисе. Но зато был средством выживания ее семьи, обитавшей рядом в скромном бревенчатом домике. Ганна перегнулась через изгородь и потрогала нежные, пробивавшиеся из-под земли и еще совсем крошечные, хрупкие побеги. Появление растений в этой местности было таким же событием, как и их самих, пришельцев из Сент-Луиса.

Даже благодаря своим идеалам и религиозному усердию Джошуа Макгайр не сразу добился успехов в преобразовании дикой пустыни и в обращении на путь истины индейских племен. В той же степени ему не сразу удалось преуспеть в воспитании собственного ребенка, вольнолюбивой девчушки с сильным характером, постоянно стремившейся ускользнуть из чистого уютного дома еще там, в Сент-Луисе.

В конце концов время и его способность понимать людей смягчили и Ганну и индейцев, и Джошуа был безгранично рад этому. Он считал, как услышала однажды Ганна из разговора отца с миссис Кроссвейт, что его дочь превратилась в скромную, благочестивую молодую леди — хотя временами слишком ветреную и легкомысленную — и прекрасную наставницу и учительницу для индейских и белых детей в их селении, которому он дал название Джубайл.

Крошечный поселок, гнездившийся на высоком берегу быстрой стремительной реки Кутеней, медленно, но разрастался. В прошлом году к ним присоединилась еще одна семья, и Джошуа мечтал, что из корней, посаженных так тщательно и с такой любовью и заботой взращенных, разрастется город.

Он сам выбрал это место, и за три года Джубайл наконец-то стал походить на нечто большее, чем скопление грубосколоченных бревенчатых хижин. Теперь церковь, стоявшая в его центре, была побелена известью, пожертвованной одним из членов их содружества. Открылись кузница, скобяная лавка, почта и даже школа. На самом деле школа временно располагалась в бревенчатом доме, где обычно хранились запасы прошлогоднего урожая каждой семьи: там выстроились в ряд мешки с морковью, картофелем, сухими ягодами, корнеплодами, фруктами, зерном и цветами. Теперь уже запасы оскудели, и ребячьи парты — обыкновенные лавки и столы — уже не стояли так тесно.

На окнах бревенчатых домов теперь развевались занавески, а на грубосколоченных грязных полах лежали тряпичные коврики. Часто Джошуа заявлял с гордостью: «Да, Джубайл однажды обязательно станет городом».

Он выбрал такое название для своего поселка исключительно из религиозных соображений. В истории иудаизма каждый пятнадцатый год, начиная с вхождения сынов израилевых в Ханаан, то есть в землю обетованную, назывался Джубайл или Джубайли. С их приходом были освобождены все рабы-евреи, а завоеванные земли отданы их хозяевам или наследникам. Джубайл стал символом радости и справедливости. И миссионер решил, что Айдахо — прекрасное место для выбранного им поля деятельности.

Сама Ганна считала это название слишком претенциозным для такого скромного поселения, но никогда не говорила об этом, не желая расстраивать Джошуа, как ни разу не сказала ему о своей тоске по Сент-Луису и тетушке Энни, и о том раздражении, какое временами вызывала эта нескончаемая монотонность дней: «Неужели жизнь всегда будет такой скучной и однообразной?» Но потом ей становилось стыдно за столь тривиальные мысли и желания вместо молитв об окончании гражданского раздора, разгоревшегося за многие мили отсюда.