На замерзшей дороге послышался стук шагов.

Морфид быстро встала и пригладила волосы.

— Ричард! Это Ричард! — сказала она как во сне. — Ты его тоже полюбишь, когда узнаешь как следует. Слышишь, он идет.

Я глядел на нее исподлобья. Она стояла, крепко прижав к бокам руки, платок упал на плечи, открыв волосы. Запрокинув белеющее в темноте лицо, она ждала. До чего же она была хороша! Глаза казались огромными, а за полуоткрытыми губами виднелись два ряда ровных белых зубов.

Он перескочил через забор, словно был здесь хозяином, и она бросилась к нему в объятия. Они замерли, неподвижные, как черные скалы, а над ними горели звезды. У меня сжалось сердце, и я, отвернувшись, поддал ногой камень, который шумно покатился и ударился в стену сарая.

— Что это? — Голос у него был низкий и глубокий.

— Это просто Йестин, мой братишка, — прошептала Морфид.

Он подошел и встал надо мной, уперев руки в бока.

— Первый будущий родственник, а?

Я оглядел его. Он был почти так же широк в плечах, как мой отец. У него были черные кудрявые волосы и волевое лицо с квадратной челюстью. Он наклонился ко мне легким движением, в котором чувствовалась большая сила.

— Добрый вечер, — сказал он и протянул мне руку. — Я много слышал о Йестине Мортимере.

Говорил он гладко и без запинки, как большинство англичан. Ужасно противная у них манера — каждое слово звучит ясно и отчетливо, а вот музыки в речи нет.

— Подай же руку Ричарду, Йестин, — испуганно сказала Морфид.

Ему надоело держать руку протянутой, и, опустив ее, он прислонился к забору.

— Сестра говорила вам обо мне, мистер Мортимер? — совершенно серьезно спросил он.

— Ага, только что сказала.

— О том, что мы собираемся пожениться?

Я кивнул.

— И что вы об этом думаете?

Я всмотрелся в его лицо, ища затаенную улыбку, но улыбки не было.

— Чего мне думать, надо сначала вас на свету посмотреть.

Такой ответ, видимо, показался англичанину необыкновенно забавным: он задрыгал ногой, откинувшись к забору, потом согнулся пополам и басисто захохотал.

— Тише, Ричард, — ахнула Морфид. — Отец выйдет.

При этих словах он сразу выпрямился и зажал рот рукой.

— Ну и ну! — проговорил он, задыхаясь. — Экий зубастый субъект! У тебя все в семье такие?

— Отец будет еще позубастее, — отрезал я. — И никакой я, к черту, не субъект.

Тут его снова начало корчить.

— Йестин! — сердито прикрикнула Морфид. — Будь добр, не груби! Мистер Беннет с тобой шутит.

— Пусть попробует пошутить с отцом — посмотрим, что из этого получится.

— Святый Боже! Ну и кусака! А что, в рост они у вас больше не идут? — услышал я, рванувшись мимо них к калитке.

— Не обращай на него внимания, Ричард, — сказала Морфид с ненавистью в голосе. — Он только ребенок — и ревнует. Не обращай внимания.

Я стоял у калитки и старался удержать вскипавшие на глазах слезы. Я знал, что потерял ее. Дафид мне был не страшен, но ради этого она меня бросит. Он уведет ее с собой и поставит к корыту, и она будет вывешивать на веревке его фуфайки и рубашки, и в нашем доме больше не будет слышаться ее голос, и за столом не будут ставить ей тарелку. Многим мужчинам принадлежала Морфид — я не раз это слышал, но этот возьмет ее навсегда. Тут я вспомнил о Дафиде Филлипсе и, сам не знаю почему, крикнул:

— Морфид!

Они уже рука об руку приближались к задней двери, но, услышав мой голос, она обернулась, подошла ко мне и, наклонившись, прошипела:

— Я тебя больше знать не хочу, Йестин. Слышишь? Знать не хочу! Как ты смел грубить мистеру Беннету?

— Не веди его в дом, — сказал я, глядя в сторону.

— Еще что? Ты уж, никак, всем домом распоряжаешься?

— Не ходи с ним туда, — повторил я. — Там Дафид Филлипс — отец сам его пригласил.

— Дафид Филлипс? — переспросила она, словно того по крайней мере уже год как не было в живых. Затем скрестила руки на груди и стала постукивать ногой, сощурив глаза. — Ну и нахал! И зачем же он пожаловал?

— Свататься пришел, да где уж там — мухи так и вьются вокруг его невесты, как над банкой с вареньем.

— А-а. — Она подперла щеку рукой. — Чуть было мы не попали впросак.

— Угу, — подтвердил я. — Говорить Дафид, может, и не мастер, но драться ему, видно, не впервой, и из этого нового он котлету сделает.

— Не думаю, — ответила она. — Во всяком случае, спасибо за предупреждение, Йестин. — Она наклонилась и поцеловала воздух. — Вот мы и помирились, малыш. Я велю Ричарду уйти. Пойдем со мной, мой хороший.

Бывает же так: только что человека ненавидел, а через минуту готов за него умереть.

Я отвернулся, чтобы не видеть, как она его целует. Морфид уже взялась за ручку двери, а он все еще стоял на том же месте, точно пригвожденный.

— Иди-ка своей дорогой, — бросил я ему, проходя мимо. — Здесь тебе надеяться не на что. До тебя тут таких тысячи две перебывало.

Тут он опять загрохотал. Морфид подождала, пока он перемахнет через забор, и только тогда открыла дверь. Я увидел нахмуренные брови отца, озабоченный взгляд матери и сияющую улыбку Дафида.

— Чего это вы там застряли? — спросил отец. — Покупки пробовали?

— Нет, — ответил я. — Она как узнала, что Дафид Филлипс здесь, давай прихорашиваться да приглаживаться.


Почистив штаны Дафида и вытерев лужу на полу, мать в наказание пошла укладывать Джетро спать, оставив отца занимать гостей. Эдвина сидела в углу и, как всегда, читала Библию, так что помогать Морфид накрывать на стол пришлось мне.

Мне было жаль Дафида, мокрого и несчастного. Он так и смотрел в рот нарезавшей хлеб Морфид, но никакие силы на свете не вытянули бы из него жалобы; мать же его тараторила без умолку, не давая ему и слова вставить.

— Какая ты сегодня хорошенькая, Морфид, — трещала она. — И в доме, наверное, помощница?

— Так-то так, да вот политика ее погубит, — заметил отец.

— Что поделаешь, мистер Мортимер, кто из нас без греха, — даже у Дафида есть недостатки. Но вот в церковь он ходит три раза каждое воскресенье; отец у него был англичанин, упокой Господи его душу, вот и он пошел в него. А я тебя видела на Пасху в молельне, Морфид, помнишь?

— Да, миссис Филлипс, но с тех пор я там не была.

— А вот это нехорошо! Жена должна учиться смирению на коленях перед творцом, тогда она будет послушна своему мужу, не так ли, мистер Мортимер?

Отец улыбнулся.

— Боюсь, что послушание и благочестие не значатся в списке добродетелей Морфид, зато она умеет произносить речи.

— Ну, таким путем на небо не попадешь. Душа женщины запятнана грехом с рождения, и только прилежное посещение дома Божьего спасет ее от вечного проклятия.

— Тут с вами можно поспорить, миссис Филлипс, — возразил отец. — Я знавал дьяконов, которые были преступниками, и пьяниц, которые были святыми. А что ты об этом думаешь, Дафид?

— Это дело веры каждого, сэр, — ответил тот с глубоким смирением.

— А ты, Морфид? — вкрадчиво спросила его мать.

Морфид все еще резала хлеб. Она бросила взгляд на миссис Филлипс, покачала головой и продолжала свое дело.

— Как же так, Морфид, какое-то мнение у тебя ведь есть.

— Да, — тихо ответила Морфид, — но я держу свое мнение при себе.

Дафид весь вспотел и заерзал.

— Оставьте, маменька, — сказал он. — Это не важно.

— Как так не важно?! — воскликнула она. — Должны же мы знать семью, с которой собираемся породниться.

Я посмотрел на отца. Он сидел, вытянув ноги, попыхивал трубкой и пристально глядел на потолок, втянув голову в плечи, как человек, ожидающий взрыва. Морфид решительно отодвинула хлеб и воткнула нож острием в доску.

— Пусть сначала верующие в Бога начнут жить по его заветам, миссис Филлипс, — проговорила она, — тогда и я стану ему молиться. Не очень-то они подают нам пример, все эти болтуны из молельни и та братия, что завывает в церкви, хоть ей больше пристало бы стучать кружками в «Барабане и обезьяне»…

— Потише, Морфид, — сказал отец, а Дафид страдальчески зажмурился.

— И вот что я вам еще скажу, миссис Филлипс, — продолжала Морфид. — На мой взгляд, в церквах и молельнях совсем не все в порядке. Так что давайте уж молиться, как кому нравится, и стараться жить честно, и если Бог, в которого вы верите, действительно так благ, как вы говорите, то после смерти мы все попадем в одно и то же место. Марш за чашками, Йестин. Какого черта ты дожидаешься?

У миссис Филлипс глаза на лоб полезли.

— Ну, скажу я вам, — ахнула она.

— Да, вот так, — сказала Морфид. — И ножи тоже неси! Не рвать же нам мясо руками!

— Кажется, все становится ясно, — проговорила миссис Филлипс. — Значит, ты не веришь в Бога?

— Маменька, — взмолился Дафид, — да не важно это!

— Не важно? А ты что, согласен породниться с безбожниками?

— Думайте, что говорите, миссис Филлипс. — Морфид положила нож. — Девушка у вас за спиной читает Библию, а наверху укладывает ребенка самая богобоязненная женщина в поселке, не говоря уж о том, что отец — дьякон. Чего вам еще нужно?

— Но ты-то ведь не веришь, отвечай!

Морфид стояла не шевелясь. Ее сузившиеся глаза метали молнии; казалось, ее ненависть к лицемерам волной заливает комнату.

— Вам не добиться, чтобы я отреклась от того, кого страшусь, миссис Филлипс, — может быть, он и в самом деле меня слышит. Моя вера — это мое дело; только я не кричу о Боге на весь город трижды каждое воскресенье, забывая о нем во все остальные шесть дней недели. — Она подошла ближе к миссис Филлипс. — Если и есть Бог, то он, наверно, спит и не видит, что творится у нас в горах. Я уже шесть лет как работаю под Койти, но что-то не замечала, чтобы он заглядывал в шахты, где дети попадают под вагонетки, или видел, как девятилетнюю девочку обжигает чугуном. Хорошо таким, как вы, верить в Бога, сидя на солнышке, — вы ведь сроду не бывали под землей или около печи. И до тех пор, пока в том месте, которое вы называете Божьим домом, хозяева возносят молитвы о прибылях, меня вы там не увидите, кроме как на свадьбах и крестинах. А последние крестины у нас были на Пасху.