Он остался в гостиной, а я побежала наверх, соображая на ходу, забрала ли я свое любимое платье из чистки.


– Вам известно, что вы продержали меня в страхе всю прошлую неделю, – спросила я, поддевая на вилку последний кусочек мяса, – не могли бы вы объяснить мне, зачем вам понадобилось заставлять меня думать, что в мире искусства я стану изгоем?

– Бросьте, Клэр, я ничего такого не делал. Просто по чисто профессиональным соображениям я не имел права рассказывать вам о своих намерениях.

– Да, но вам вовсе не обязательно было стараться выглядеть таким равнодушным, я посмотрела на него поверх пламени свечи, – впрочем, приблизительно я представляю себе, почему вы так поступили.

– Вы думаете? Я очень сомневаюсь. – Он наклонился ко мне, крепко сцепив перед собой руки. – Послушайте, Клэр... – внезапно он замолчал, и на его лице появилось выражение, было которое точнее всего можно назвать холодной яростью.

Подняв глаза, я увидела, что к нашему столику плавной кошачьей походкой приближается очень красивая женщина. Ее рыжеватые волосы были замысловато уложены, а платье, несомненно, представляло собой одну из последних моделей парижской коллекции.

– Привет, Макс, – произнесла она голосом, сладким как патока. На меня она взглянула высокомерно, а я сразу почувствовала к ней неприязнь и мне стало не по себе.

– София? – Макс взял сигарету и закурил, не сводя с нее глаз.

– А почему ты не представишь мне свою очаровательную приятельницу? – спросила женщина, стараясь казаться любезной, но ее бархатистые карие глаза стали колючими и недобрыми.

– София, разреши представить тебе Клэр Вентворт. Клэр, это...

– Ну да-а, юная протеже Макса. Я обязательно должна побывать на вашей выставке, чтобы увидеть, из-за чего Макс устроил весь этот шум. – Теперь София, словно кошка, отпускающая мышь, в надежде обрести более лакомый кусочек, отвернулась от меня и снова обратилась к Максу:

– Я не видела тебя целую вечность, Макс, дорогой. Что ты поделываешь, кроме того, что распинаешь или... создаешь художников?

– То, чем я занимаюсь, абсолютно тебя не касается, – его глаза зло сверкнули.

– Ах, Боже мой, я, кажется, помешала? она снова посмотрела на меня. – Может быть, Макс напутствовал вас, мисс Вентворт? Ему страшно нравится роль наставника. Но на вашем месте я была бы осторожна, ему так легко наскучить.

– Я надеюсь, ты извинишь нас, – Макс произнес эти слова сдержанно, но между его носом и ртом пролегли две белые жесткие складки.

– О, ну разумеется, – любезным тоном ответила София, – мне все равно пора бежать, я спешу. До свиданья, мисс Вентворт. Рада была тебя повидать, Макс, – она легонько коснулась его плеча, но он увернулся. Женщина рассмеялась тонким звенящим смехом и удалилась, шурша юбкой и оставляя за собой запах дорогих французских духов.

Я проводила ее взглядом и молча вопросительно посмотрела на Макса, который сердито вытряхивал сигарету из пачки. Он взглянул мне в глаза.

– Простите, Клэр. Вышло неловко.

– Но Макс, скажите же, кто она такая?

Пожалуй, эта сцена позабавила бы меня, если б он не был так заметно огорчен.

– Моя бывшая жена.

Он попросил принести счет.


Почти всю дорогу домой Макс не разговаривал, и я тоже предпочла молчать. Но когда мы подъехали к Бошом-Плейс, он спросил:

– Можно я зайду к вам выпить чашку кофе?

– Конечно.

Несколько минут я хлопотала на кухне, а Макс наблюдал за мной. Когда кофе был готов, он взял поднос и пошел с ним в гостиную, а я достала бутылку коньяку и два бокала. Похоже, Макс сейчас в этом нуждался.

– Клэр... – стоя у окна, он повернулся ко мне лицом.

– Погодите, Макс. Вы не должны мне ничего объяснять. Лучше просто забыть о том, что произошло, – я подошла к нему и протянула стакан. Ему удалось заставить себя улыбнуться.

– Но вы же не станете меня уверять, что вам совсем не интересно.

– Ну конечно, интересно – а кому на моем месте не было бы? Я просто хотела сказать, что вы совершенно не обязаны заставлять себя говорить о том, что вам неприятно, просто из-за того, что я случайно оказалась рядом.

Макс с минуту подумал, а потом вздохнул.

– Спасибо вам, Клэр. Но, как ни странно, мне самому хочется вам рассказать.

Он сделал глоток коньяку и посмотрел на меня с улыбкой.

– Может, вы даже найдете это более интересным, чем мое сиротство.

– Что же может быть интереснее, чем тридцатисемилетний сирота?

– О, ну как вам сказать... Давайте сядем, – он взял меня за руку и подвел к дивану. Я разлила кофе. – Собственно рассказывать особенно и не о чем. Да, да спасибо, я буду без молока. С Софией мы познакомились, когда мне было двадцать пять. Она с первой встречи заимела на меня виды, а того, чего София хочет, она всегда добивается. Я думаю, вы и сами это заметили. Двенадцать лет назад я был куда менее искушен, чем сейчас, и мы поженились. Наш брак стал рушиться почти что сразу, но мы промучились около трех лет, прежде чем расстались. София так и не простила мне, что я настоял на разводе, хотя она была не менее несчастлива, чем я, и крутила романы, чтобы как-то потешить уязвленное самолюбие. Думаю, если бы развестись решила она сама, все было бы по-другому. Она до сих пор не смогла смириться, как вы, наверное, догадались.

– Да, она не очень старалась быть сдержанной.

– Да, разумеется. Она никак не может поверить, что я разлюбил ее. Она всегда рассматривает людей как собственность, но вовсе не потому, что бывает к кому-то искренне привязана, – взгляд его снова стал мрачным, и он опустил голову.

– Я сочувствую вам, Макс. Вы много пережили.

Он встал и, не оборачиваясь ко мне, подошел к книжной полке.

– Меня это все несомненно закалило. Я понял, что можно существовать и в аду.

Он старался говорить беспечно, но по тому, как вдруг поникли его плечи, было понятно, что ему нелегко.

– Я понимаю, Макс, – поставив на стол чашку, я тоже поднялась и, подойдя к нему, чуть дотронулась до его руки.

Он резко повернулся.

– Я, вероятно, преувеличиваю.

– Мне кажется, не слишком. Из-за таких, как София, вы не должны проклинать всю женскую половину рода человеческого.

Он помедлил, словно хотел еще что-то сказать, но потом передумал.

– Клэр, может, вы покажете мне мастерскую, – неожиданно попросил он.

Я еще не успела привыкнуть к характерным для Макса резким переменам настроения.

– Мою... мастерскую?

– Да, если вы позволите.

– Да... вот сюда. – Когда мы поднимались по лестнице, я подумала, что готова сейчас сделать для него что угодно, чтобы он перестал думать о Софии, в том числе и впустить в святую святых – мою драгоценную мастерскую. Я включила свет. В комнате все выглядело как обычно. Собственно смотреть было особенно нечего: несколько этюдов, оставшихся после подготовки к выставке, пять или шесть прислоненных к стене картин, которые я решила не выставлять, да пара мольбертов с начатыми работами.

Макс очень тихо стоял в дверях, оглядывая комнату, его глаза быстро скользили с предмета на предмет.

Я вдруг ужасно смутилась.

– Даже не знаю, что может быть вам интересно...

Он словно не слышал.

– Можно мне...

Казалось, он сейчас так далеко от меня, что я даже не могла представить себе, о чем он думает. Почему-то я решила, что это не имеет отношения к моим работам. Он все еще думал о своих неприятностях и, скорей всего, старался взять себя в руки. Я наблюдала за тем, как он пересек комнату и остановился, разглядывая этюды. Он так ничего и не сказал. Я не могла поручиться, что он сейчас что-то видит. У меня было ощущение, что прошла вечность, прежде чем он посмотрел на меня. Лицо его было сейчас странно отрешенным.

– Макс, ради Бога, что это с вами? – Мне стало неловко, будто я узнала о нем что-то очень сокровенное, хотя я и не могла определить, что именно. Он прикрыл глаза рукой.

– Все в порядке, Клэр. Извините, – отчетливо проговорил он и сделал попытку улыбнуться. – Пойдемте вниз.

Пройдя мимо меня, он вышел из комнаты, а я застыла на месте, не в силах преодолеть изумления. Я ощущала страшную неловкость от того, что оказалась слишком близкой свидетельницей чужих переживаний. Но я не имела права вмешиваться. Я выключила свет, осторожно прикрыла за собой дверь, раздумывая над тем, что же терзает Макса, и поражаясь тому, до чего жестоко сумела обидеть его эта женщина.

Спустившись вниз, я обнаружила, что он спокойно сидит на диване.

Когда я вошла, он поднял голову.

– Вы знаете, я сейчас думал, что у вас может получиться отличный цикл, если вы будете продолжать писать деревенских жителей. Люди прекрасно вам удаются, и мне кажется, что здесь вы еще не достаточно испробовали свои силы. Сцена на рынке получилась замечательно.

Меня поразила его способность быстро собираться, хотя я и обратила внимание на несколько нарочитую небрежность его тона. Я постаралась подыграть ему.

– Да, я думаю, вы правы. Мне кажется, было бы интересно написать целое семейство. Понимаете, поближе узнать отношения. Здесь по-моему кроется масса возможностей.

– Интересно, почему вы так много занимаетесь пейзажем? Может, это безопаснее? он улыбнулся.

– Вы хотите сказать, что я опасаюсь добираться до сути?

– Я ничего не хочу сказать. Это было бы бестактно, но мне кажется, вы обладаете способностью очень ясно видеть, не отвлекаясь на мелочи. Портрет вашего юного друга – прекрасный тому пример.

– Ну это-то было несложно. Я его люблю, – тихо ответила я.

– Это заметно. А вам ведь не просто полюбить, так ведь, Клэр?

Я ужасно растерялась, до того неожиданно прозвучало его последнее утверждение, которое, надо отдать ему должное, было весьма справедливым.

– Да... пожалуй, вы правы.

– Тут нечего стыдиться, моя милая. Некоторые расточают любовь с такой щедростью. будто раздают театральные контрамарки. Она для них мало что значит. А вы, наоборот, относитесь к тем, кто чувствует глубоко, и потому очень разборчивы. Но я думаю, если вы уж полюбите, то так сильно, что разлюбить вас сможет заставить только...