– Значит, он сообщил вам о нашем разговоре, – произнесла я безразлично.

– Да. И еще рассказал мне о вашей реакции. Он подумал, что вы в меня влюбились. Я не мог оставаться равнодушным и приехал.

Краска густо залила мои щеки.

– О, Боже! – я чувствовала себя круглой дурой и жутко разозлилась на Джорджа. Я закрыла лицо руками.

– Это правда?

– Что? – Я снова посмотрела на него. – Макс…

Наверное, сильнее он не мог бы меня ошарашить, хотя всего каких-нибудь полчаса назад мне казалось, что я ко всему готова. В волнении я встала и подошла к камину. Впервые в жизни мне отчаянно захотелось закурить. Почему-то мне показалось, что сигарета смогла бы меня успокоить.

Тишину нарушал лишь мерно стучавший за окном дождь. Я заметила, что кусок камня отломался от каминной полки. Протянув руку, я дотронулась до его гладкой холодной поверхности.

Голос Макса показался мне неожиданно резким.

– Простите меня, Клэр. Я не хотел вас огорчить. Я не должен был спрашивать.

Я повернулась к нему лицом, не выпуская камня из руки, и его острые края впились в мою ладонь, но я почти ничего не почувствовала. Посмотрев на Макса, я поняла, что огорчен как раз он сам.

– Нет. Вы меня не огорчили. Просто все так неожиданно...

– Ну разумеется. Вы же меня не приглашали. Я уеду, если хотите. – Он встал и затушил сигарету.

– Нет, Макс, пожалуйста, не надо. Вы даже не представляете, до чего я рада, что вы здесь. И вы вправе получить ответ.

Он внимательно наблюдал за мной.

– Я не знаю, как насчет права, но мне бы хотелось знать, на что я могу надеяться. Для меня это очень важно.

– Но... почему? – спросила я глупо.

– Вот почему, – ответил он почти что со злостью. Он шагнул ко мне и с силой притянул меня к себе. Губы его поймали мои, а его поцелуй на этот раз был поцелуем не друга, а любовника, и причем нетерпеливого. Потом он отпустил меня.

– А теперь понимаете? – Я ошарашено уставилась на него. – Вы собираетесь дать мне по голове этой штукой?

– Что? – поняв, что в руке у меня по-прежнему зажат камень, я посмотрела на него, словно впервые увидела. – Ой, нет, просто он отломался.

– Я не был уверен. Не так-то просто признаваться женщине в любви, когда она приготовила для тебя булыжник. – Он осторожно забрал у меня камень и положил его назад на каминную полку. – Итак, как насчет ответа?

Я на минуту закрыла глаза, вдумываясь еще раз в его слова, а потом смело взглянула на него.

– Да. Да, это чистая правда. Хорошо это или плохо, но я по уши влюбилась в вас, Макс Лейтон. Вы довольны?

Он вздохнул с облегчением.

– Доволен, поверьте мне, вполне доволен. – И я снова очутилась в его объятиях, и его поцелуй развеял мои последние сомнения относительно того, что он сейчас чувствует.

– Клэр, я думаю, нам пора поговорить, – произнес он, подводя меня к дивану.

– Макс, вы в этом уверены?

– Думаю, вы не должны во мне сомневаться теперь, когда я потратил столько энергии, чтобы вас убедить.

– Да. Но все же это ужасно странно.

– Ничего странного, моя милая. По-моему, все давно витало в воздухе.

– Но вы и виду не показывали!

– И совершенно сознательно. Меньше всего мне хотелось подталкивать вас к тому, к чему вы еще не были готовы. Я же предупреждал, что отношусь к подобным вещам очень серьезно.

– Вы сказали мне, что подобные вещи вас вообще не интересуют, – перебила я его, и он улыбнулся.

– Вы преувеличиваете. Хотя, конечно, я считал, что ваше пребывание во Франции пойдет на пользу нам обоим. Мне нужно было время, чтобы не осталось сомнений. Я принял решение, но если бы не Джордж, я бы по-прежнему не был уверен в вас.

– Ой, Макс, мне было так плохо. Я никогда ни к кому ничего такого не чувствовала, и я совсем не знала, что мне делать. Я понимала, что рано или поздно должна буду вам признаться, но думала... думала... что вы можете...

– Что я вас не пойму.

– Наверное. Да.

– Я вас совсем запугал? Честно говоря, я и сам не ожидал. Обжегшись на молоке, дуют на воду, – так ведь вы думали?

– Да. Вы сами сказали...

– Так и было. Но лишь до того дня, когда я, прийдя в галерею Джорджа Беннета, встретил одну молодую особу, удивительно похожую на Персефону. – Он погладил меня по голове. – Удар был нанесен, бедный Гадес влюбился.

– Значит, вы собирались с силами и готовились сразиться?

Он снова улыбнулся.

– Именно. И еще. Я не мог оставить вас в неведении, особенно после того, что мне рассказал Джордж.

Я дотронулась до его руки.

– Макс, вы пережили такой кошмар. И я не знала, как мне у вас спросить, потому что это касается только вас, но я должна была знать.

– Насчет процесса? Могу себе представить, что вы подумали. Клэр, послушайте меня. Это запутанная история и не слишком приятная, но я не убийца. У меня множество недостатков, включая глупость, и меня можно обвинить в чем угодно, но только не в этом.

Я взглянула на него.

– Нет, конечно, нет. Я не могла поверить. Но вы должны были догадаться, что я услышу.

– Да, рано или поздно. И лучше, если от меня.

– Мне тоже так кажется. Тем более, мне многое все еще не ясно.

Он вздохнул.

– Послушайте, что бы вы ни подумали, я не могу вас в этом винить. Я уже сказал, что чувствую себя последним идиотом. Я совсем не собирался что-то от вас скрывать, но еще меньше я хотел, чтобы эта история встала между нами.

– Я знаю, вы не любите, когда вам сочувствуют. Не надо сейчас ничего говорить, если вам не хочется.

Он неожиданно рассмеялся.

– Что? Вы предпочитаете, чтобы нас продолжала разделять недосказанность? Некий страшный вопрос, на который невозможно ответить? Нет, Клэр. Вы заслуживаете лучшего. Мне давно надо было решиться, и я думаю, что могу надеяться вас не разочаровать.

– Макс, я все равно буду относиться к вам также.

– Не понимаю, что я такого сделал, чтобы заслужить ваше расположение, Клэр? – спросил он изумленно. – Ну так я начну с начала. – Макс встал и, держа руки в карманах, подошел к окну.

– Как вы знаете, мы с Софией разводились с шумом. Отношения у нас были окончательно испорчены, и она вела себя вызывающе, где только могла. – Он немного помолчал. – Нельзя сказать, чтобы это был особенно приятный период моей жизни. Но потом разразился скандал. – Теперь Макс повернулся ко мне лицом. – Я получил на экспертизу картину, как оказалось, это был Рембрандт. Это была неизвестная работа и, если бы мне удалось установить авторство, это можно было бы считать немыслимым везением. Владелец, Джонатан Раш, по вполне понятным причинам не хотел, чтобы вокруг открытия устраивали ажиотаж, так что вместо того, чтобы везти картину в музей, он привез ее ко мне – я специализировался именно на этом периоде. Однажды вечером, когда я как раз работал с картиной и был весьма взволнован, – мне показалось, что я практически знаю ответ, – мне позвонил один из секретарей Раша и попросил встретиться с его шефом в ресторане, где я часто бывал. Я пошел, заперев картину у себя в хранилище. Раш не появился, я нигде его не нашел и вскоре вернулся домой. Было поздно, и я уже больше не работал. На следующее утро, когда я пошел за картиной, ее не оказалось на месте. Вы можете вообразить, что со мной было.

– О, Господи, конечно.

– Да. Так вот, я как раз собирался позвонить в полицию, чтобы заявить о краже, когда блюстители порядка сами явились ко мне. Я подумал, что они нашли картину, но они, как оказалось, пришли не поэтому. Они принялись задавать мне кучу всяких вопросов на счет того, что я делал накануне вечером. Я, естественно, все рассказал. В ответ я услышал, что подозреваюсь в убийстве Дэвида Бэнкрофта, художественного критика. Он был найден мертвым, с огнестрельным ранением, в одной из аллей рядом с рестораном, где я был накануне. Всем было хорошо известно, что мы не слишком большие друзья, нас разделяли профессиональные разногласия и личная неприязнь. Я его всегда не переваривал.

– А... а София? При чем тут она?

– Она видела меня в ресторане и, узнав об убийстве, донесла в полицию. К тому же она слышала, как Бэнкрофт с кем-то спорил возле ресторана на улице, и подумала, что со мной.

– Ой, Макс, мне даже трудно поверить! Ну как можно быть такой мстительной!

Он невесело усмехнулся.

– Вот тут она мастерица! У нее в то время оставалось кое-что очень для меня дорогое, что я очень хотел у нее отобрать. Я думаю, она решила не упустить возможности устроить мне настоящие неприятности, чтобы я не смог добиться своего, хотя, скорее всего, даже ей не приходило в голову, что дело зайдет так далеко. Я не могу себе представить, что она желала моей смерти. Она не знала о Рембрандте, понимаете, и кроме того, была еще одна улика, из-за которой я вполне мог оказаться на том свете.

Я почувствовала, что кровь отхлынула от моего лица, и с трудом вымолвила:

– И что же это была за улика?

– Фотография. Хотя полиция ничего не знала о краже, у них была фотография картины. Они мне ее показали, и я подтвердил, что это пропавшая картина, хотя я не мог понять, откуда у них снимок. Оказалось, его нашли на теле Бэнкрофта. Вот оно как. Мотив, обстоятельства – все работало против меня. Но я как-то не мог взять в толк, зачем мне было организовывать какую-то кражу, потом опознавать картину – причем по фотографии, найденной на теле человека, которого я предполагал убить.

Я нахмурилась.

– Значит, кто-нибудь все же убил Дэвида Бэнкрофта. Но зачем? И кто украл Рембрандта?

– Вот в этом-то и загвоздка. Разумеется, это всего лишь мое предположение, но я почти убежден, что прав. У Джонатана Раша много сотрудников, нескольким из них было известно о картине, и, вероятно, они проболтались. Во всяком случае, кроме меня и Раша, только они знали о ее существовании. Тот факт, что позвонил мне один из этих людей, свидетельствует о том, что он был замешан. А возможно, он работал и не один. В общем, им ничего не стоило сфотографировать картину до того, как Раш передал ее мне, и отдать фотографию Бэнкрофту. Должен сказать, что одной из причин моей нелюбви к Бэнкрофту была его причастность к черному рынку. Кто бы ни украл картину, – без его посредничества при перепродаже все равно бы не обошлось. Что-то, видимо, там сорвалось, и Бэнкрофта убрали. Подставить легче всего было именно меня, и, вызвав меня из дому, можно было не только украсть картину, но еще и подстроить так, чтобы я оказался на месте убийства.