Бог не торгуется

Хлопоты по восстановлению документов оказались вовсе не изнурительными. Возможно, потому, что Андрей готовился к хождению по инстанциям, как по кругам ада. Но чиновничьи кабинеты на филиалы преисподней все-таки не тянули. А ожидание в очередях скрашивалось чтением газет и журналов, торопиться ему было некуда.

В перерывах между сбором справок и писанием заявлений на восстановление сгоревших документов он продолжал бомбить. Забавно, что его никто не принимал за того, кем он выступал — неудачником, зарабатывающим частным извозом. Трудно было поверить, что молодой человек, хорошо одетый, разъезжающий на импортном дорогом автомобиле, стреляет сотни на московских дорогах. Мнения пассажиров были до смешного одинаковы — его принимали за водителя, халтурившего втайне от хозяина. Так и спрашивали: «Кого возишь?» или «Калымишь втихую?», или «По какому ведомству твой шеф?».

В зависимости от настроения Андрей отвечал, что возит наркобарона, или депутата Госдумы, или директора какой-нибудь барахолки. Почему-то наркобарон и торгаш вызывали больше почтения, чем депутат.

Так, как в первый день, на «новой работе» ему больше не везло, никто долларовыми купюрами не бросался. Андрей не гнушался и парой сотен рублей за одну поездку. На круг выходило от двух до трех тысяч за день. Для Андрея, с учетом долгов банку, это был даже не прожиточный минимум. Мариванна считала, что он гребет деньги лопатой из золотой жилы. Радовалась за Андрея. Он насмотрелся человеческих физиономий на много лет вперед. Засыпал вечером, и перед глазами — мельтешение лиц, мужских и женских, старых и молодых, тех, что из очередей, и тех, что принадлежали пассажирам. Физически он уставал и выматывался, но это было только на пользу — меньше времени для мыслей о Марине.

Петька активно выздоравливал. Маленький шельмец, он уже чувствовал, что взрослые простят ему сейчас любые капризы, и нахально этим пользовался. Когда Андрей возвращался домой, Петька отказывался сидеть в манеже или ползать по ковру, требовал, чтобы Андрей брал его на руки и развлекал.

Клавдия Тимофеевна по-прежнему приходила, но уже не два раза в день, а один. Рекомендовала Пете пройти курс массажа. Если в таком раннем возрасте подготовить скелет и мышцы ребенка к сидению и хождению, то многих ортопедических проблем, которыми поголовно страдают дети, в будущем можно избежать. Массажистов сейчас развелось как собак нерезаных, но доверяться кому попало нельзя. Она может договориться с отличным специалистом — Дубининой Светланой Николаевной, но Петю надо будет возить в сто пятнадцатую поликлинику.

— Договаривайтесь, — согласился Андрей.

Хотя совершенно не представлял, как возить Петьку на массаж, когда выйдет на работу. Ведь не до скончания века бомбить. У него уже есть несколько предложений, но все — ступенька вниз по сравнению со старой работой и в материальном плане, и с точки зрения престижности.

Светлана Николаевна оказалась такой же кудесницей, как Клавдия Тимофеевна. Массажистка творила с ребенком чудеса. Разомнет голого Петьку с головы до ног, потом положит на спину — так, что коленки свешиваются со стола, навалится на него, захватит головку с двух сторон ладонями. Петьке не нравится — орет, корчится. Светлана Николаевна точно угадывает момент, когда он набирает в легкие особенно много воздуха для очередного вопля, зажимает ему большими пальцами ноздри и резко наклоняет его голову — так, что подбородок оказывается припечатанным к груди, рот закрыт. И снова угадав момент, отпускает ноздри. Из Петькиного носа вырываются струи мокроты. Да много! А ведь ему регулярно отсасывают сопли резиновой грушей! За три-четыре экзекуции Петька выдает на-гора лужу харкотины, остатки болезни.

Повторять ее манипуляции Андрею или Марии Ивановне массажистка строго запретила — еще сломаете ребенку шею. Да они бы и не отважились.


К ним зачастил дедушка Семен Алексеевич, каждый день наведывался. Андрей не возражал. Помощь Мариванне — дедушка в магазин или в аптеку сбегает, с Петькой посидит, пока няня уборку делает, на кухне или в ванной хлопочет. Маленький ребенок, тем более хворающий, как усвоил Андрей, способен обеспечить работой столько людей, сколько имеется в наличии. Кроме того, Семен Алексеевич глаза Андрею не мозолил, уходил до его прихода или они сталкивались в дверях.

Страхи Марии Ивановны перед мужчинами, загадочными существами, благодаря Андрею подтаяли, мужчины не кусались. Хотя Андрей ей в сыновья годится, а Семен Алексеевич из категории, близкой по возрасту. Но бедный Петечкин дедушка после смерти жены пребывал в состоянии меланхолии и тоски. То есть в том состоянии, которое было и понятно Марии Ивановне, и вызывало у нее горячий отклик. В лице Марии Ивановны Семен Алексеевич нашел благодарного слушателя. Он рассказывал о своей жизни, о замечательной безвременно ушедшей жене, о распутной дочери.

Мария Ивановна знала из общения с подругами — как бы родители ни ругали своих детей, в глубине души им хочется, чтобы кто-то нашел оправдание неблаговидным поступкам чад. Но где найти слова оправдания Петечкиной маме, которая даже не звонит, чтобы справиться о сыне? И все-таки Мария Ивановна попыталась объяснить поведение Лены молодостью, возрастной незрелостью.

— Да какая там незрелость! — отмахнулся Семен Алексеевич. — Стерва она и есть стерва. Красивой жизни хочет. За шмотки и бирюльки все готова отдать — и честь, и совесть. Как она матери говорила? Ты, мол, десять лет в одной кофте штопаной-перештопаной ходишь, а я хочу такие трусы, которые стоят, как твоя зарплата. Трусы ей дороже и матери, и отца, и ребенка! Не оправдывайте Ленку, Мария Ивановна, вы ее не знаете. Наш с матерью грех, тряслись над дочкой, всем капризам потакали. Мать в обносках, а дочку как куколку одевали. Вот и получили. Пороть надо было что сидорову козу, дурь выбивать.

— Вы что же, и Петю пороть собираетесь?

— Заслужит — непременно! Для его же пользы.

— Нет, плеточное воспитание не метод. Недавно я прочла книгу о детской психологии, там говорится…

Их задушевные разговоры были лучшим лекарством для Семена Алексеевича. И он не догадывался, что и для Марии Ивановны их общение — следующий этап вхождения в реальную жизнь.

Семен Алексеевич работал бригадиром монтажников теплосетей, полгода назад, когда жена стала болеть и не справлялась одна с внуком, ушел на пенсию. Теперь планировал найти себе какую-нибудь непыльную работу в помещении, вроде охранника. Но все откладывал: и дома одному сидеть нет мочи, и куда-то устраиваться пока нет сил. Рядом с Петькой и Марией Ивановной — самое теплое сейчас для него на земле место.

Однажды Андрей пришел домой и увидел стол, празднично накрытый на кухне. Бутылка водки, рюмки, закуски…

— Что празднуем?

— Танюшке моей сегодня девять дней, — ответил Семен Алексеевич. — Помянем?

— Конечно.

Захмелевший Семен Алексеевич расчувствовался и разговорился. Мария Ивановна показала Андрею глазами на дверь — там Петечку надо купать, кормить и укладывать, но неудобно оставить человека в таком состоянии и перебить на полуслове. Андрей кивнул и поднялся, также глазами ответил: сидите, я все сделаю сам.

Ехать пьяненькому дедушке на другой край Москвы было небезопасно. Андрей достал из кладовки раскладушку, Семену Алексеевичу постелили на кухне.


Прошло две недели, жизнь стала выправляться. Череда проблем и нервотрепки обрела ритм. Он задавался режимом дня Петьки, которого по утрам нужно было возить на массаж, днем гулять, разнообразно кормить и вовремя укладывать спать. Этому ритму подчинялись и Андрей, и Мария Ивановна, и Семен Алексеевич, теперь нередко ночевавший на кухне.

Андрей восстановил почти все важные документы: диплом, свидетельство собственности на квартиру и другие. Большой удачей стало то, что благодаря справкам о пожаре правление банка удовлетворило его прошение о реструктуризации долга. Пять месяцев Андрей мог не выплачивать долг и проценты без штрафных санкций.

Марина больше не звонила, и он не пытался с ней встретиться. Но несколько раз подъезжал к ее работе, парковался в укромном уголке и ждал. Она выходила, садилась в свою машину и ехала домой. Андрей двигался следом. Как-то Маринка выпорхнула из дверей офиса в сопровождении вертлявого хмыря. Андрей стиснул зубы. Но хмырь только довел Маришку до автомобиля, поцеловал руку и пошел к другой машине. Андрея подмывало въехать бампером в хмыревскую машину, помять бок, чтобы знал… Что знал? Как за чужими девушками ухлестывать! Марина и была чужой.

Он снова проводил ее до дома. Не имел права радоваться тому, что она проводит вечера дома, не шастает по свиданиям, не сидит в кабаках, но все-таки радовался.


Марина потеряла вкус к жизни, к нарядам, к карьере — ко всему, что еще недавно заботило. Оказывается, ей был нужен только Андрей, остальное лишь прикладывалось. Хорошо выглядеть имело смысл для него, блистать остроумием — для него, добиваться успехов — для него. Из Марининой жизни выдернули стержень, и она рассыпалась. Ерунду говорят про клин клином или лечение подобным в том смысле, что ей сейчас надо бы закрутить новый роман. Хандра, сплин, отчаяние — не питательная среда для кокетства и сверкания игривыми глазками. Другой мужчина? Пусть все мужчины провалятся в тартарары. Кроме одного… которому она не нужна…

Хотелось спрятаться в темную теплую норку и впасть в спячку, провести в забытьи столетие. Или сколько нужно для обещанного избавления от страданий под названием «время лечит»?

Ее «норка» находилась дома на диване. Марина купила на дисках новый многосерийный фильм «Мастер и Маргарита» и вечерами беспрерывно смотрела серию за серией, с начала до конца, и снова с начала…

Она любила этот роман Булгакова, экранизацию считала удачной, особенно ей нравился Воланд-Басилашвили. Она выучила фильм наизусть — подсказывала героям фразу за секунду до того, как они ее произносили.