Мэг Кэбот - Портрет моего сердца

— Ладно, ты показал себя во всей красе, а теперь убирайся.

— Вообще-то я еще даже не начал показывать всю красу.

И тут она почувствовала, что его бедро, расположившееся между ее ногами, стало вжиматься в ластовицу ее панталон. Ошеломленная, Мэгги открыла рот, чтобы запротестовать, но Джереми только ниже опустился на локтях и прильнул к ее губам, пресекая любую речь.

«О нет! Только не снова!»

Но все повторилось: она чувствовала полное бессилие остановить его… полное нежелание его останавливать. Не прошло и мгновения, как единственной реальностью в мире остался лишь Джереми, который атаковал все ее чувства одновременно. Не только зрение, хотя, казалось, все обозримое пространство заполнило его лицо с бронзовыми скулами, чуть раздвоенным подбородком, выступом кадыка. Не только осязание, хотя она всей кожей ощущала прикосновение его дневной щетины и жар, исходящий из расстегнутого ворота его рубашки…

Нет, он завладел даже теми ее чувствами, о существовании которых она не подозревала, пока он не вошел к ней в спальню. Его неровное дыхание странно волновало Мэгги, так как она понимала, что является причиной его возбуждения. А от невнятных звуков, которые Джереми издавал, целуя ее, она просто млела. Сознание того, что он совсем потерял голову, пробуждало в Мэгги ответную, чуть ли не животную страсть.

И это было не единственным первобытным качеством их взаимного влечения. Если бы ее поместили с завязанными глазами в комнату с сотней мужчин, она бы сразу нашла там Джереми по его запаху. Не похожий ни на какой другой, возбуждающий… Соски у нее мгновенно затвердели от одного вдоха неповторимой смеси ароматов, хотя, казалось бы, что может быть эротичного в запахе мыла, виски и табака с легкой примесью конского пота? Необъяснимо! Однако, едва уловив его, она чувствовала полное удовлетворение, словно попала домой и вдыхает наконец родной запах…

На вкус Джереми тоже был откуда-то из ее прошлого… Как десерт, который тогда ей безумно нравился: не приторный, не терпкий, чуть горьковатый, но приятный. Очень приятный.

Ну почему ей трудно удержаться, чтобы не полюбить его? Почему бы ему не пахнуть чесноком, как Огюстену, из-за стряпни его парижского повара? Почему он прекрасен на вкус и запах? Почему так завораживающе звучит его голос? Почему ее так к нему влекло?

Почему, черт возьми, она сразу не заперлась в спальне, когда вернулась домой?

Но в этот момент его губы коснулись ее шеи, и Мэгги лишилась способности думать, выгнувшись ему навстречу, подставляя шею, вздымающуюся грудь, упираясь твердыми сосками в пружинящие завитки волос на его груди. Она слегка поворачивалась, чтобы ему было удобнее целовать их. Жесткая щетина скребла чувствительные ореолы, когда он втягивал в рот острые вершинки, и Мэгги тихо постанывала, не сознавая этого, не слыша себя.

Однако ее стоны побудили Джереми к еще более интимным ласкам. Не успела она еще осознать его намерения, как панталоны скользнули вниз по бедрам. Господи, она так старалась уверить его в своем безразличии, а теперь вынуждена прикрывать руками явное свидетельство обратного. Но Джереми лишь тихонько засмеялся, дивясь ее внезапной робости, потом бережно отвел ее руки и погрузил свои пальцы во влажные завитки волос. В полумраке спальни он казался полусонным и задумчивым, хотя на самом деле чувствовал себя на удивление бодрым. Он внимательно наблюдал за ее реакцией на его ласки, наслаждался каждым движением бедер, каждым вздохом. Тугой корсет затруднял ей дыхание, но он не мог заставить себя распустить шнуровку, такой соблазнительно женственной выглядела Мэгги со своей пышной грудью, крутыми сливочными бедрами, с корсетом розового атласа, угол которого словно указывал на потайное место, и без того притягивающее его взгляд.

И не только взгляд притягивал этот манящий темный холмик, его губы уже начали прокладывать жгучий след вдоль стройного бедра, а Мэгги, запрокинув голову и закрыв глаза, охотно помогала ему, чуть шире раздвигая ноги…

Джереми склонился над нею, растрепанные волосы падали ей на бедра, гладили их с каждым движением уже не пальцев, а губ и языка.

Мэгги чуть не сбросила его с кровати, так резко ответили ее непривычные мышцы на это вторжение, она инстинктивно сомкнула ноги и поймала Джереми в капкан, очень эротичный, но сковавший его движения.

— Что… ты делаешь? — изумленно выдохнула она.

— Если ты отпустишь мою голову, я тебе покажу.

— Это не… ты не должен…

Он воспользовался паузой, чтобы подсунуть руки ей под бедра и ласково развести их в стороны.

— Это… нехорошо…

Затем последовал вздох наслаждения, потому что его язык проник в бархатистую расщелинку. Вот об этом Мэгги от подруг у мадам Бонэр не слыхивала… но это было самым изумительным ощущением в ее жизни и вторым по удовольствию, ибо лучше всего чувствовать Джереми внутри себя. Мэгги направляла его голову, а язык тем временем продолжал двигаться, распространяя по телу дрожь удовольствия, которая преобразилась в волны и каждая следующая была сильнее предыдущей, хотя ни одна не могла загасить пламя, лижущее ее изнутри. Запутавшиеся в волосах Джереми пальцы судорожно сжались в кулаки, словно она пыталась сдержать норовистого коня.

Внезапно, когда он притянул ее за ягодицы еще крепче к своему рту, Мэгги опять вскинулась, но на этот раз от неописуемой радости, потому что куда-то взмыла, ее несло выше и выше, пока волна не слилась с пламенем, загасив его и оставив после себя жидкий огонь. Она хрипло вскрикнула от невыразимой остроты пережитого удовлетворения, будто в самом деле побывала в бирюзовой пучине. Когда же ее вынесло на сушу, Мэгги почувствовала сонливую усталость, словно как в детстве вылезла жарким летним днем из пруда, мокрая и довольная.

Но роскошь ленивой дремоты была ей дарована лишь на пару секунд, ибо перед ней возникло лицо Джереми с выражением крайнего самодовольства, в котором проглядывало нечто большее. Мэгги не сразу поняла, что таилось в глубине его серых глаз, и лишь когда он, не сводя с нее глаз, стал расстегивать брюки и оттуда вырвалась его возбужденная плоть, она наконец осознала: это неуловимое нечто говорило о желании, нет, о потребности.

Потребности в ней. Она ему необходима.

Поэтому она не стала задавать вопросов, когда он выхватил из-под ее головы подушку и решительно подложил ей под бедра, когда, не потрудившись снять рубашку, приготовился лечь на нее. Только с беспокойством взглянула на раздувшийся орган. Ей все еще казалось непостижимым, чтобы нечто столь огромное уместилось в ее узком пространстве, хотя за последние сутки ей не раз пришлось удостовериться в возможности такого чуда. Затем она перевела взгляд на лицо Джереми…

И все стало неважным…

Мэгги быстро поняла, для чего нужна подушка: приподнятые бедра позволяли ему чуть ли не полностью войти в нее, казалось, копье пронзило ее насквозь… ощущение странное, но приятное. Однако подушка сделала возможным не только это, поскольку живот Джереми создавал трение, похожее на недавнее движение его языка. Внезапно сытое довольство куда-то ушло, и ее вновь закружил сверкающий водоворот желания… Только на этот раз Джереми был с нею, его несли те же изумительные волны.

Сколько длилось сладкое забвение, пока море не выбросило обоих на берег, Мэгги сказать не могла. А потом, когда она едва переводила дыхание после очередного сокрушительного урагана, Джереми содрогнулся, испустив громкий вопль. Ошеломленная Мэгги увидела, как его лицо исказилось, словно от боли, но это выражение сменилось полным блаженством, и Джереми бесцеремонно упал на нее.

— Ты поняла, зачем я усыпил твою служанку? — лениво осведомился он.

— Начинаю догадываться. — Ее дерзкий ответ прозвучал столь же лениво, потому что сил у Мэгги не осталось.

— Только начинаешь? — вздохнул Джереми. — Кажется, ночь будет долгой…

В следующий раз Мэгги разбудил ее песик, который жарко дышал ей в лицо и пытался лизнуть. Она попыталась отпихнуть его, не помогло, он снова уселся перед ней и задышал еще отчаяннее. Наверняка Джерри пора гулять, а Хилл — готовить ей ванну. Где же Хилл?

Тут Мэгги осознала, что разглядеть часы на прикроватном столике мешает голое плечо, загораживающее вид. Господи, с ней в постели лежит мужчина.

Она покраснела от стыда. Значит, она провела эту ночь с Джереми Ролингзом!

Опять!

И они проделывали такие вещи! Как она могла это? Один раз еще простительно, дважды предосудительно, но трижды… четырежды… О Боже, сколько же раз? Даже не сосчитать. Много, много раз.

А предложения нет как нет. И никаких достоверных объяснений насчет притязаний индийской принцессы.

Она улеглась с ним в постель, словно портовая девка.

Опять!

Как допустила, чтобы это повторилось?

Быстрый и недвусмысленный ответ дал взгляд на крепко спящего рядом Джереми. Голый до пояса, загорелый дочерна, особенно на фоне белизны простыней, он походил на уснувшего греческого бога. Какого именно? Ну, для Пана он слишком велик, хотя они схожи проказливым характером. Для Аполлона чересчур смугл, хотя его скульптурные мышцы вызывали восхищение. Может, его следовало уподобить Вулкану? Было нечто дьявольское в его густых черных бровях, которые скептически приподнимались, когда он бодрствовал. Да, скорее это Вулкан…

Черт подери, она сдуру погрузилась в художественные мечтания, в то время как у нее куча проблем в мире реальном! Что ей делать с мужчиной, спящим в ее постели?

Уже светло, наверняка около девяти утра, в любую минуту войдет Хилл… или попытается войти, обнаружит, что дверь заперта, впадет в панику, ибо за время ее службы в Герберт-Парке там никто ни разу не запирал дверей. Испуганная Хилл разбудит Эверса, тот позовет лакея, Джереми придется открыть, и тогда весь дом узнает, чем они занимались сегодня ночью…

Мэгги отчаянно потрясла его за плечо.

— Джереми, проснись, ну же, Джереми! — твердила она. Тот сонно вздохнул и повернулся на другой бок, лицом к ней.