А если она этого еще не поняла, к утру он заставит ее понять.

Но Мэгги, казалось, уже осознала послание его тела, если верить ее реакции на поцелуй. Она словно растаяла под ним, всякое напряжение ушло из рук, губы приоткрылись так же естественно, как тогда в конюшне, и так же охотно, как нынче в библиотеке. Мэгги ответила на его поцелуй с тем же наивным пылом, только сейчас, к восторгу Джереми, на ней было гораздо меньше одежды, нужно просто расстегнуть единственную перламутровую пуговку, и вот уже под его пальцами гладкая, атласная, теплая кожа… Вернее, дышащая огнем, несмотря на холод комнаты. Прикосновение к этому жару потрясло Джереми до глубины души.

Когда он дотронулся до ее груди, Мэгги всхлипнула, когда пальцы скользнули глубже, отодвигая воротник халата, чтобы обнажить спелые округлости, Мэгги оторвалась от его губ и, подняв отяжелевшие веки, устремила взгляд на его лицо. Ее сотрясали мириады неведомых чувств, умело разбуженных им в сердцевине ее тела. Мэгги вдруг ощутила себя более живой, чем в предыдущие пять лет. То, что испытала она в библиотеке Олторпов, не шло ни в какое сравнение с этими новыми ощущениями. Словно ее тело, в которое тем солнечным днем в конюшне Джереми вдохнул жизнь, пребывало пять лет в спячке до нынешнего момента. А теперь все эмоции, все, что пережила она в тот день, вернулось к ней яростной, затопляющей тело и душу волной.

На Джереми выражение ее абсолютного изумления произвело ошеломляющее впечатление. Он намеревался соблазнять ее медленно, осторожно, ведь она была девственницей, хоть и необычайно чувственной. Ему не хотелось ее пугать. Пусть все разворачивается неторопливо, пусть она задаст темп.

Но лишь один взгляд ее широко распахнутых изумленных карих глаз и влажные полуоткрытые губы заставили его потерять голову. Всякое самообладание полетело к черту! Внезапно его руки, которыми он вроде бы управлял, стали делать вещи, им не приказанные. Неловко развязали пояс халата, потянули вверх подол ночной сорочки. Если его состояние и нельзя было назвать потерей разума, то наверняка он оказался на волосок от этого.

К счастью, Мэгги, казалось, чувствовала то же самое. Вместо того чтобы отбиваться от ласк и бурной страсти, как подобало бы любой невинности, она отвечала поцелуем на поцелуй, не уступая ему в пылкости. Она вдруг ощутила неодолимую потребность чувствовать обнаженной кожей его кожу. И пока Джереми рвал остальные пуговички ночной рубашки, она уже начала стаскивать халат, лишь ахнув, когда он, не обращая внимания на раненое плечо, отшвырнул прочь эту злосчастную тряпку. На мгновение его загорелая грудь сверкнула бронзой в свете камина, и Мэгги как художница восхитилась его потрясающей фигурой, словно у микеланджеловского Давида.

Но это произведение искусства не из холодного мрамора, а из живой плоти.

Наконец с торжествующим возгласом Джереми обнажил прекрасное тело, которое давно жаждал увидеть. Грудь вырвалась на свободу из ситцевой ткани, отблески пламени камина заиграли на сливочной плоти, как солнце на снегу. Мэгги увидела, что он довольно улыбается, и эта улыбка больше, чем поцелуи, чем неистово толкавшаяся в нее твердая плоть, убеждали в том, что он ее хочет. Не просто хочет, она ему нужна… необходима… Между ног возникла ноющая боль, которую можно было утолить только одним путем…

Джереми всей тяжестью опустился на нее, взял в руки ее грудь, и она затрепетала, начала извиваться, когда его ладони прижали чувствительные соски, потом их сменили губы. Мэгги задохнулась от непривычной ласки мужского языка, ее пальцы невольно вцепились в густые волосы Джереми, а бедра вдруг стали ритмично покачиваться. Она чувствовала пульсацию возбужденной плоти и, не вполне сознавая, что делает, стала подталкивать ее своим телом.

Зато Джереми прекрасно сознавал, что происходит, и с громадным трудом удерживал себя от того, чтобы не разрядиться прямо здесь и сейчас. Оторвавшись от груди, он взглянул на Мэгги. Голова запрокинута, длинные черные волосы разметались по атласному покрывалу, глаза полузакрыты. Заметив его взгляд, она не стала прикрывать наготу, как могла бы сделать другая женщина. Похоже, Мэгги лучше чувствовала себя обнаженной, чем одетой, что по опыту Джереми было необычно для большегрудой женщины, и это открытие несказанно его обрадовало… впрочем, не так, как зрелище всего прекрасного тела: длинных стройных ног, плоского живота и холмика черных завитков.

Шелковистый треугольник привлекал Джереми с такой неистовой силой, будто прежде он никогда подобного не видывал. Это было сродни притяжению вод океана к луне. Его рот вновь нашел ее губы, пальцы утонули в темной поросли.

Мэгги значительно расширила свои познания о технике полового акта в основном благодаря работе с натурщиками и рассказам Беранж. Она уже видела обнаженных мужчин, хотя, к чести Джереми, не сопоставимых с ним… по величине, поэтому знала, что и куда должно идти. Только ни разу никто не объяснял ей, что при этом чувствуешь. Мэгги чуть не умерла, когда Джереми сжал губами ее сосок, но когда он ввел сначала один палец, затем другой, она оказалась совершенно неготовой к пронзившим ее бурным ощущениям и едва удержалась, чтобы снова, как в библиотеке Олторпов, не схватить бархатную плоть и не направить в себя. Тогда Джереми ее поступок удивил, а что же он подумает о ней теперь, если она попытается…

Но тот совсем не удивился готовности, с какой она развела ноги, чтобы принять его. Не удивила его и влажность, которую ощутили внутри его пальцы. Когда Мэгги инстинктивно подняла бедра и в тишине спальни раздался ее стон, он с радостной уверенностью понял, что она его ждет.

Какой-то миг они лежали, не двигаясь и тяжело дыша. Его пальцы в ее жаркой глубине, ее твердые соски в путанице завитков на его груди… Джереми заглянул в темные озера ее глаз, и Мэгги едва выдержала серебряный блеск его взгляда.

Затем он прильнул к сладости ее губ, одновременно убрав пальцы и заменив их частью своего тела, которая давно жаждала погрузиться в нее.

Мэгги ахнула. Ощущение было совсем не похоже на легкое скольжение туда-сюда жестких пальцев. По правде говоря, когда Джереми еще только начал входить, она была уверена, что ничего не получится: она такая узкая, а он такой большой, их соитие невозможно физически, и лучше не проверять этого на деле. Страхи, которые владели ею раньше, неожиданно вернулись, затопив ее с головой.

Она собиралась закричать, потребовать, чтобы Джереми остановился, хотя он обвинит ее в трусости, но тут в ней что-то надломилось. Рука, поднятая для самозащиты, просто легла на него, ногти впились в его тело, вся немыслимая длина погрузилась в нее целиком, а боль волшебным образом исчезла.

Джереми замер, осознав по тому, как напряглись ее бедра, что он сделал ей больно. На миг он почувствовал страх. Что делать? Меньше всего на свете ему хотелось причинять Мэгги боль. А он-то решил, что она готова его принять! О Господи, надо же ему было влюбиться в девственницу! Ну почему он не влюбился в какую-нибудь проститутку, как его отец?

— Мэгги, прости…

Но она его не слушала, ее бедра опять задвигались, сначала робко, потом, когда боль ушла, все увереннее.

Он лишь затаил дыхание, ибо жаркая воронка, плотно охватившая его член, стала затягивать его глубже. Мэгги опустила бедра, отпуская его, чтобы затем снова втянуть в себя. Ошеломленный Джереми встретил это ответным выпадом. Мэгги под ним замурлыкала от удовольствия, голова у нее заметалась по подушке.

Другого поощрения ему не требовалось.

Кроме того, что лежащей под ним женщиной была Мэгги, она еще обладала самыми узкими, жаркими и упругими ножнами, в которые ему когда-либо приходилось вкладывать свой меч. Он чувствовал, как бурно она пульсирует вокруг его напряженной плоти, как сжимают его бока ее бедра цвета слоновой кости, а пальцы, запутавшиеся в его волосах, вновь притягивают его голову для поцелуя. Крепко сжав восхитительные груди, Джереми погрузился в нее языком и мощным членом на всю возможную глубину.

Мэгги рвалась ему навстречу, отвечая выпадом на выпад!

Легкая щемящая боль, которую она испытывала, вдруг перешла в нарастающее томительное напряжение, заставлявшее ее все теснее вжиматься в Джереми, раз за разом сливаясь с его твердостью. Но Мэгги все равно оказалась совершенно неподготовленной, когда после очередного особенно яростного выпада, буквально пригвоздившего ее к матрасу, она словно отделилась от своего тела.

Ее затопила и понесла радужная круговерть всех оттенков золота, сапфира, изумруда и киновари… Такого многообразия она не видела в природе, не могла смешать на палитре… Под ее закрытыми веками они мелькали вспышками жидкого света, пульсировали в мозгу фонтанами сверкающих капель. Ощущая безграничную радость свершения, она раскрыла объятия, чтобы поймать это чудо и слиться с ним.

Почувствовав у Мэгги приближение пика, Джереми поначалу испытал чистый восторг: никогда еще он не был так уверен, что его партнерша в самом деле переживает экстаз, а не имитирует ради того, чтобы удовлетворить его гордыню или заставить шире открыть кошелек. С Мэгги сомнений не было… никаких! Он сумел ее удовлетворить, о чем свидетельствовало блаженство, осветившее ее лицо…

При виде этого самозабвенного восторга Джереми и сам взмыл под облака на волне такой силы, что приходящая в себя Мэгги даже испугалась, не разорвет ли он ее пополам своим бешеным напором. Он вколачивал ее тело в матрас, испуская вопли победного радостного торжества, которые должен был слышать весь дом.

Джереми упал на нее, уткнувшись влажным лбом в нежную ямку между шеей и плечом. Он тяжело дышал, сердце колотилось с такой силой, что она на секунду встревожилась, не хватит ли его удар. С наивным самодовольством Мэгги возгордилась тем, что она вызвала это! Она, а никакая другая женщина!

Сознание этого было почти столь же приятно, как и восторг сексуального удовлетворения.

Джереми вдруг заметил, что она поморщилась, и беглый взгляд на простыню объяснил причину.