– Ни во что я не играю! Это ты все что-то крутишь!

– Ничего я не кручу! – Но Джулия чувствовала, что начинает злиться. События вечера сильно на нее подействовали.

– Ты опять на меня кричишь! – обиделась леди Эстер.

– В последний раз говорю, я не злюсь и не кричу! – процедила Джулия сквозь сжатые зубы. – Вы меня, верно, плохо слышите.

– Ты что, хочешь сказать, что я не только дура, но и глухая?

– Да ничего я не хочу сказать! – Но про себя она подумала, а не глуха ли ее свекровь в самом деле.

– Я хочу поговорить с сыном, – последовало повелительное требование.

– Его нет.

– Нет? Тогда где же он?

– На приеме в посольстве, на том самом, о котором вы, по-видимому, забыли, когда приказывали отправиться за стульями.

– Ничего я не забыла! Не приписывай мне то, чего нет. Что это с тобой сегодня, Джулия? Ты чем-то расстроена.

– Мне показалось, что стулья для вас самое главное!

– Ты снова обвиняешь меня во лжи? – В голосе явно звучали изумление и обида. Внезапно Джулия услышала хрипы. – О, Джулия, что я такого сделала, что ты мне говоришь такие вещи…

– Какие вещи? О чем это вы?

– О, как жестоко, как жестоко! – Она услышала стон и внезапный всхлип.

– Мне кажется, вы меня плохо слышите. Может быть, перезвонить?

– Я считаю, что мы уже наговорились с избытком. Ты меня очень обидела, Джулия. Чтобы именно ты… – Снова хриплый вздох. – Чтобы именно ты так себя вела. Я от тебя этого не ожидала, Джулия.

– О, ради Бога! – Нервы Джулии не выдержали.

– Не богохульствуй! – Теперь уже слышались рыдания.

– Нет смысла продолжать этот разговор. – Джулия старалась четче произносить слова – Вы только расстраиваетесь, и я не хочу…

– Ты не хочешь!

«Просто смешно», – подумала Джулия, обеспокоенная странными сдавленными звуками, доносящимися с другого конца провода. Ее предупреждали все, от мала до велика, что следует избегать приступа астмы у леди Эстер любой ценой. Она понимала, что это орудие эмоционального шантажа, но ее пугали хрипы, напряженность в голосе и затрудненное дыхание. Только этого ей еще не хватало…

– Я позвоню вам завтра, – проговорила она все еще медленно и четко. – Слышимость будет лучше, и мы сможем поговорить разумно.

– Я и так разумна! Как ты смеешь говорить, что я сошла с ума?

«Бог мой, – подумала Джулия, по-настоящему испугавшись. – Она явно тронулась умом!» Страх заставил ее поспешно сказать:

– Я сейчас повешу трубку. Позвоню утром по вашему времени. – Она быстро положила трубку, чтобы не передумать, и долго сидела, в удивлении уставившись на телефон. Что такое, по ее мнению, я ей сказала? Уж явно не то, что я в самом деле говорила. Все выясню завтра, решила она. «Сейчас с ней говорить бесполезно. Ведь Брэда еще нет, и я ни о чем другом думать не могу».

Она все еще не спала, когда начало рассветать и распахнулась дверь спальни. Она резко села, открыла было рот, чтобы закричать, но тут увидела, что это Брэд. Такой Брэд, которого она не знала. Красный от ярости, он надвигался на нее, сжав кулаки.

– Стерва! – бросил он ей. – Лживая, мерзкая интриганка!

Джулия уставилась на него, потеряв дар речи.

– Ты чуть не убила мою мать, сука! Она в больнице с тяжелым сердечным приступом, и все в результате твоего поганого языка!

Его красивое лицо перекосилось от злости, в глазах цвета морской волны горел огонь, заставивший Джулию вжаться в спинку кровати.

– Что такого моя мать тебе сделала, что ты поливала ее грязью? Она тебя приняла, ведь так? Привечала, угождала? – Голос его дрожал от ярости и еще чего-то. Ужаса? Джулия никогда не видела его таким, она его не узнавала. – Я бы мог тебя убить за твой поганый язык, стерва! Видит Бог, я тебя убью…

– Я понятия не имею, о чем ты говоришь, – наконец вырвалось у Джулии.

– Ты что, станешь отрицать, что говорила с мамой по телефону вечером?

– Конечно, нет. Но связь была плохая, она почти меня не слышала…

– Будь спокойна, она слышала достаточно! Каждое твое гадкое слово. А что случилось? Она помешала твоей любовной идиллии? Что он с тобой делал, твой изысканный швейцарский хахаль?

– Я спала одна!

– Черта с два!

– Это правда, и она плохо меня слышала. Все, что она говорила, было бессмысленно. Я думаю, плохая линия.

– Бог мой, какие только оправдания ты не придумаешь!

– Я говорю правду.

– Да ты и знать не знаешь, что такое правда!

– Я никогда тебе не врала.

– Еще как врала! Все, что я от тебя слышал, – вранье, как и ты сама. В тебе все поддельное. Одна в постели! Ты была с любовником, как и собиралась.

– Я ездила в Версаль за стульями. Если хочешь, спроси маркизу, она тебе скажет.

– Это каким же образом? Она в Монте-Карло.

Джулия смотрела на него, ничего не понимая.

– Но я видела ее… говорила с ней…

– Лжешь! Ее дом закрыт на зиму. Никаких стульев нет и в помине. Ты все выдумала.

– Но твоя мать звонила, дала мне четкие инструкции, куда идти и когда…

– Она звонила тебе, чтобы узнать, как прошел прием. Нет смысла врать дальше. Есть свидетель…

– Да нет, не тогда, раньше…

– Мама звонила тебе только один раз. Битси так говорит. Она, понимаешь ли, при этом присутствовала. Во время всего разговора. Она слышала каждое сказанное мамой слово, и о стульях никто даже не упоминал!

Джулия не сводила с него глаз и какое-то время не слышала ничего, кроме гула в ушах. Она видела, как шевелятся его губы, как искажены гневом его красивые черты; она также заметила, как будто со стороны, что на лице проступает явный ужас. Затем, с почти слышимым щелчком, все встало на свои места. Она поняла, что ее подставили. Хаотичный разговор вовсе не означал плохой связи, он был умышленным, ради свидетеля леди Эстер. Каждое сказанное ею слово, вырванное из контекста, было перевернуто и использовано, чтобы искусственно вызвать приступ астмы. Ведь всегда эти приступы вызываются эмоциональными расстройствами, так? Джулия с отвращением представила себе эту картину. Она может пойти так далеко? Заболеть нарочно? Джулии казалось, что она промерзла до костей. Все говорило о такой ненависти, какую она даже представить себе не могла.

– Что случилось? Почему ты так смотришь? – неожиданно ворвался в ее мысли голос Брэда.

– Она меня подставила, – прошептала Джулия. – Она, наверное, уже давно этим занималась, все это – отель, сроки, Поль, все вместе. – Джулия дрожала, ей казалось, что она смотрит фильм ужасов. – Это надо же, как она меня хорошо узнала, она поняла, что я не устою перед этой работой. И ведь именно она заронила в твою голову мысль о Поле, не так ли?

– Люди ей рассказали, что здесь происходит!

– Люди? – Джулия покачала головой. – Ах ты, дурачок, – воскликнула она с отчаянием. – Слепой, обманутый дурачок…

Он резко ударил ее по щеке.

– Да, я дурак во всем, что касается тебя! Ты мне врала, обманывала меня, но хватит! Моя мать меня предупреждала! Она говорила, что твоя внешность обманчива, и, Бог мой, как же она была права! А насчет того, что тебя подставили, – так это только доказывает, какой у тебя грязный умишко и как ты ее ненавидишь!

– Я ее ненавижу!

Джулия откинула голову и рассмеялась. И тогда он снова ударил ее. Джулия почувствовала, как зубы поранили губу. Лежа на спине, она не отрываясь смотрела в его горящие глаза.

– Нет, это она меня ненавидит! Салли Армбрустер меня предупреждала, что она не выносит соперниц, и Дрексель Адамс тоже говорил, что она меня достанет.

– Врешь! Мерзкая, лживая стерва! – Он еще раз ударил ее.

Из глаз посыпались искры, и в ушах загудело. На шелковые простыни капала кровь.

– Мать была права с самого начала. Она говорила, что у тебя лживый имидж, что ты слишком тщеславна для жены. Ты ведь хотела деньги Брэдфордов, хотела иметь доступ в общество, где могла бы получать заказы, ведь так? Ты ухватилась за этот отель обеими руками. Мама предупреждала, что так и будет. Я ей не поверил, но она была права, как обычно. В отношении тебя она была всегда права. А что касается Дрекселя Адамса, тан Битси мне рассказывала, что ты пыталась строить ему глазки…

Услышав такое, Джулия снова села на кровати, плохо соображающая от боли, с ноющими зубами, горящей щекой. Но голос ее прозвучал четко:

– А ты какого черта делал вчера вечером с брюнеткой? Я видела, как ты уезжал из посольства. Я поехала туда, чтобы помириться, но тебя только бабы интересовали! И не смей обвинять меня в обмане, ты сам мне изменил, подонок! Я съездила в Версаль и помчалась назад, чтобы наладить с тобой отношения, но, когда я увидела, чем ты занят, я вернулась сюда и легла одна, слышишь, одна! Это меня провели, и раньше, и сейчас, водили за нос с самого первого дня, когда я увидела эту проклятую суку, твою мать! Это меня одурачили, повели как агнца на заклание. Она сейчас, верно, от смеха заходится, когда вспоминает, как меня провела, да и ты, наверное, тоже!

– Врешь! – Он снова закатил ей пощечину, от чего голова ее ударилась о спинку кровати. – Шлюха! – Еще пощечина. – Обманщица! – Еще удар. – Не смей обзывать мою мать! И чтобы я никогда тебя больше не видел! У нас с тобой все кончено. Убирайся к чертовой матери из моей жизни! Но я тебя предупреждаю: если мама умрет, я тебя найду и убью, поняла? Убью!

Но Джулия уже ничего не слышала и не чувствовала. Она потеряла сознание.

14

Когда Джулия не вышла на следующее утро на работу, Поль Шамбрен поднялся наверх посмотреть, что случилось. Один взгляд на окровавленное, распухшее лицо, закрытые глаза, простыни в пятнах крови, и он потянулся к телефону. Он знал врача, который разбогател на подобных случаях, поскольку здесь молчание было на вес золота, чем этому врачу иногда и платили. Проработав так долго в гостиничном бизнесе, Поль твердо знал, что нет ничего такого, что нельзя было бы замять.