— Молчи! — писательница вдруг повисла на шее огромного зверя. — Прошу тебя, молчи! — зарылась лицом в жёсткий серый мех. — Не хочу слышать ничего о моей жизни! Не хочу никого выбирать! Ни о чём думать тоже сейчас не хочу. Прошу тебя, давай просто побудем вместе. Помоги мне забыть о прошлом, ведь я уже могу, — волк ощутил, как кожа на его шее становится влажной от слёз, — я могу смотреть тебе в глаза. Мне не стыдно, не страшно! И да, я знаю, куда теперь идти, но прошу… Давай просто притворимся, что ничего не было — ни другой жизни, ни больниц, ни врачей, ни выпускного, ни моей книг. Будем как раньше — в детстве, болтать и смеяться всю ночь. Прошу тебя!

Серебристо-серая голова прижалась к плечу плачущей создательницы, нежные руки заскользили по широкому лбу, шее, спине, тонкие пальчики взъерошили шерсть за ушами. Ева вытерла слёзы, улыбнулась печально и ласково, почёсывая мягкий пушок на щеках волка, легонько поцеловала прохладный чёрный нос. И они говорили. Говорили много. Грустно и радостно, душевно и беззаботно — всю ночь напролёт вспоминали былое, смеялись, мечтали о чём-то несбыточном и просто нежились, прижавшись, и согревая друг друга, шепча клятвы вечной памяти их любви и дружбе. Они больше не боялись говорить о чувствах. И, хоть старались скрыть это даже от самих себя, оба знали — эта встреча будет последней.


— Уже пора, — прошептал чуть хриплый голос над ухом девушки, млеющей на могучей груди любимого животного. Она приподняла голову, посмотрела в тёмные глаза с лёгкой грустью в счастливой улыбке.

— Неужели ночь так быстро прошла?

— Да, вот-вот взойдёт солнце. Я не хочу прощаться впопыхах, когда Саша придёт будить тебя.

— Зачем прощаться, если завтра мы встретимся снова? — она смотрела на волка с надеждой и по-детски наивные глаза будто шептали: «Соври, пожалуйста, соври, только не прощайся навсегда».

— Конечно, — покорно обманул добрый, ласковый голос. — До завтра, милая. Я буду ждать тебя.

— До свидания, любимый, — шепнула Ева, с невинной улыбкой зарываясь в густую шерсть на горячей груди. Она закрыла глаза, почувствовав, как неуловимо ускользает тепло из-под её щеки. Пальцы сжались в последней тщетной попытке ухватиться за тающее в пронзительной тишине видение, но кожи коснулась лишь прохладная ткань простыни. Тихое шуршание хлопковой материи против воли прогнало иллюзии сна, но глаза открывать не хотелось. Было так страшно переворачивать самую светлую страницу своей серой жизни, которая создавалась когда-то кропотливо и долго, которую хотелось переживать вечно, но она вдруг оборвалась, прошла мимолётно, оставляя в памяти лишь неяркие очертания любимого образа и тихие отзвуки родного голоса. Что будет дальше? Что ждёт на новом листе? Неужели волшебная сказка, так привычно заменявшая реальность, закончилась? Или всё только начинается?

— Просыпайся, соня, — послышался нежный призыв где-то совсем рядом. Он мягко развеял остатки дрёмы, и девушка нехотя открыла глаза, — пора принимать лекарства, — произнёс Саша с добродушной улыбкой. Но подруга смотрела сквозь него взглядом полным неведомой ему печали, а по бледным щекам уже бежали неудержимые слёзы горькой утраты.

— Он соврал, — прошептала Ева, не приходя в себя. — Он ведь соврал…


Мужчина прижимал к себе беззвучно рыдающую возлюбленную — вот уже минут двадцать, как она проснулась и с тех пор никак не могла успокоиться. Тонкие пальцы сжимали промокшую от слёз рубашку, пылающее жаром тело непрестанно подрагивало в бережных объятьях. Блондинка раскрасневшимся лицом уткнулась в горячую грудь покровителя, губы её шептали что-то невнятно, а слёзы всё текли и текли, не желая останавливаться, не в силах унести из сердца память о последних словах любимого волка, пророчившего новую встречу и ушедшего навсегда.


— Ты в порядке, милая? — тихо спросил взволнованный голос, когда хрупкое тело девушки наконец перестало содрогаться в неуёмных рыданиях. Она чуть отстранилась, взглянула из-за нависших перед лицом прядей золотых волос в тёмные глаза Саши. Взглянула и застыла, завороженная их живой, тёплой глубиной. Как она не замечала раньше? Как не понимала? Эти глаза, с такой любовью и нежностью глядящие на неё сейчас, и те загадочные глаза, которыми взирал на писательницу сероволосый мужчина из снов, не просто схожи — они одинаковы. Сама того не подозревая, она воплощала Тимора с него — со своего лучшего друга. Набросив ему лет десять, напустив таинственной задумчивости во взор и посеребрив длинные волосы — Ева от самой себя скрыла сходство мальчика с мужчиной. Но сейчас, когда Саша сам так повзрослел…

Она молчала, не в силах ответить на простой вопрос, не в состоянии понять, кого же видит перед собой. Молчала и не могла оторваться от ласковой бездны тёмных глаз. Её покровитель, её светлый ангел надежды так давно был рядом, так давно шёл с ней по одной дороге, терпеливо оберегая от падений, заботливо помогая подняться, если подруга всё же оступалась. А она — глупая, мечтательная школьница, видела его лишь во снах, не замечая, что хранитель давно уже явился перед ней воплоти. Ах, Тимор, ты знал… Знал и молчал. Но прощаясь, с печалью во взгляде ты был уверен, что ОН сохранит твою любовь, что защитит её, что рядом с ним, твоя создательница не угодит вновь в темницу собственных воспоминаний. Ты был лишь тенью реального человека, но наивная девочка не смогла различить, кто из вас настоящий. И ты заменил свой прообраз, встал на его место, превратился в спасительный свет для трепетной души. Только сон не мог длиться вечно и, придя к его окончанию, ты безропотно отпустил свою любовь, доверяя её надёжным рукам человека, добровольно ставшего лишь твоей тенью.

Лёгкое прикосновение нежных губ к пылающему лбу наконец вывело Еву из состояния отрешенности. Она увидела добрую улыбку друга, услышала его спокойный, тихий голос:

— Всё будет хорошо, — шептал он, — я с тобой, — эти слова мягко окутывали сердце, ограждая от тревог и волнений, возвращали в душу свет жизни — новой жизни, которую неизбежно нужно было начинать именно сегодня.

Девушка едва заметно улыбнулась, во взгляде вдруг блеснула крохотная искорка мечтательной надежды, неизменно горевшей там во времена их безоблачного детства.

— Ты наконец проснулась, — вновь зашелестел ласковый голос и нежные руки чуть крепче сжали хрупкое тело в горячих объятьях.

— Да, — она прильнула щекой к мужской груди, прикрыла заплаканные глаза, вздохнула тихо с облегчением и еле уловимой грустью, — я проснулась.


Как ни пыталась пациентка открутиться, ей всё же пришлось съесть двойную порцию овсяной каши и принять лекарства. Саша с отцовской заботливой строгостью во взгляде наливал густой горький сироп в мерную ложку и уговаривал её открыть рот, она, как маленькая девочка закрывала лицо руками, бурчала что-то из-под ладоней, мотала головой, но, в конечном счёте, зажмуривалась и пила «противное зелье». В зелёных глазах стояла невинная детская обида, надув губы, Ева отворачивалась и желала своему «мучителю» попробовать эту «отраву» самому, благодетель смеялся над её ворчанием и брал со стола новые пузырьки и коробочки с таблетками.

Когда все многочисленные рекомендации врача были наконец соблюдены, неугомонная подопечная попыталась вылезти из кровати, но друг остановил её строгим запретом:

— Сегодня у тебя постельный режим, — произнёс он деловито и собрал на маленький круглый поднос грязные тарелки и ложки. Блондинка показала язык и, насупившись, снова отвернулась. — Не нужно обижаться, я лишь хочу, чтобы ты скорее поправилась, — мужчина наклонился и звонко чмокнул её во всё ещё горячий лоб.

— Тогда дай мне мою тетрадь и ручку, пожалуйста, — писательница тут же забыла про обиду, посмотрела на Сашу с мольбой, состроила жалобные глазки. Он скривил губы, подумал несколько секунд.

— А ты обещаешь больше не пытаться увильнуть от приёма лекарств?

— Лааадно, — протянула бунтарка, бессильно опуская голову, — даже кашу буду есть без нытья. Только дай, пожалуйста.

— Хорошо, — как всегда добродушно улыбнулся покровитель. Он отнёс поднос на кухню и вернулся с толстой потёртой тетрадью в руках. Достав из своей сумки чёрную гелевую ручку, протянул всё это девушке.

— Мне побыть с тобой или лучше выйти? — осторожно поинтересовался друг, когда она дрожащей рукой взяла книгу, и с трепетом провела пальцами по коричневой коже переплёта. Ева подняла чуть влажные, растерянные глаза, задержалась на миг и легонько кивнула.

— Тебе не будет сложно посидеть здесь? — спросила она смущенно.

Саша хмыкнул наиграно задумчиво, затем вновь одарил взволнованную подопечную искренней тёплой улыбкой и сел на стул рядом с кроватью.

— Я не буду тебя отвлекать, — произнёс он понимающе. Девушка снова кивнула и перевела взгляд на свои колени, где покоилась недописанная книга, покорно ожидающая решения своей судьбы.


Мысли хоть и с трудом проходили через гудящую голову, но всё же, поднимались из самой глубины вдохновленного сердца — больше она не могла допустить сухого, бесстрастного текста в своём творении — лишь настоящие, живые чувства, лишь истинный, чистый голос души… Чернила выводили тонкими чёрными змейками округлые буквы под бледной рукой, слово за словом рисуя картину нового мира для безвозвратно ушедшего друга:

«…Мужчина открыл глаза, в темноте недоумённо провёл рукой по мокрой от холодного пота груди — ничего. Неужели эта рана ему приснилось? А что ещё было сном? Пальцы по обыкновению на ощупь отыскали выключатель, щелчок — небольшая комната озарилась слабым желтоватым светом ночника. Сероволосый прищурился, привыкая к неяркому свечению, осмотрелся. Всё знакомо и будто уже забыто, затянуто пеленой не рассеявшегося ещё сновидения: стены с песочно-жёлтыми обоями, лёгкие занавески в тон на высоком окне, старинный платяной шкаф, как-то не вписывающийся своей тёмной резной древесиной в нежный уют маленькой спальни, широкая кровать, постельное бельё с едва заметным цветочным орнаментом. А рядом мирно спит любимая женщина. Тимор вздохнул с облегчением, провёл несмело ладонью по её тёмным волосам, будто пытаясь убедиться, что всё это не наваждение. Ярко-голубые, почти бирюзовые глаза Тэнебрэ нехотя приоткрылись, она вздохнула глубоко, с наслаждением от невесомого прикосновения супруга.