Из-под прикрытых век медленно катились слезы, тихие, безутешные, беспомощные. Бесконечные.

Глава 37

Позже, лежа во внутреннем дворике, рядом с бассейном, под беспощадным солнцем, Ив пыталась сообразить, что же все-таки случилось и отчего. Все развалилось так легко, мгновенно, словно карточный домик, но почему?!

Она честно старалась понять причины, но под конец сдалась — мозг казался таким же онемевшим, как измученное тело, а размышления вызвали почти физическую боль.

Брент, конечно, уже исчез. Нянька малыша засыпала Ив расспросами (неужели слышала ее крики даже сквозь толстые звуконепроницаемые стены?). Но Ив отделывалась уклончивыми ответами, и та, пожав плечами, унесла Джеффа в детскую и уложила спать.

Ив снова и снова спрашивала себя, смогла бы она удержать Брента, но не находила ответа. Она подумала о природном высокомерии Брента, о женщинах, которые теперь, вне всякого сомнения, начнут слетаться на него, как мухи на мед, и потрясенно сообразила, что всему виной именно женщины, вернее, та, чье имя вызвало цепную реакцию, — Сильвия. Сильвия и безудержная ревность Ив. Да-да, пора уже честно признаться, что ее снедает ревность. Она стала чересчур властной, слишком уверенной в себе и Бренте. Может, он был прав, и она сознательно или подсознательно хотела, чтобы он взял ее. Пыталась, пусть и таким способом, удостовериться, что Брент хочет ее.

Ив беспокойно заерзала в шезлонге и поморщилась, ощутив, как саднит между бедрами. На запястьях уже проступили фиолетовые синяки — интересно, что на самом деле подумала нянька?

«О Иисусе, должно быть, я и впрямь мазохистка», — решила Ив и незаметно для себя уснула.

Она не очнулась до темноты, этой великолепной тропической ночи, где не бывает сумерек, а мрак черным покрывалом мгновенно окутывает землю. Наверное, поэтому сон больше не шел к ней, даже после того, как она еще долго читала в кабинете.

К тому же Ив все-таки успела обгореть после целого дня, так безрассудно проведенного на солнце. Теперь кожу жгло и пощипывало, несмотря на включенный кондиционер. Даже мягкие простыни были колючими и царапали тело, а постель внезапно показалась чересчур широкой. Так много места для одного человека!

Ив ворочалась и металась в поисках удобной позы, но комариный писк и пронзительные вопли лягушек сверлили уши, невзирая на толстые стены. Она вспомнила, как первые несколько недель не могла забыться, оглушенная ночными звуками.

Наконец сдавшись, Ив зажгла свет, села и потянулась к халатику. Раз уж такое дело, не мешает посмотреть, как там Джефф: странно, что он еще ни разу не встрепенулся и не заплакал, требуя бутылочку с молоком. Обычно малыш просыпался по меньшей мере дважды за ночь, и Ив сквозь сон слышала, как нянька что-то гортанно напевает, похлопывая его по попке, чтобы уснул скорее. Детей здесь немилосердно баловали, особенно мальчиков, но Брент считал, что так и надо. Вечно твердил, что маленькие дети должны купаться в любви.

Опять Брент! Да пропади он пропадом! Наверное, уже добрался до Коломбо и едет в аэропорт или торчит в каком-нибудь ночном клубе, танцует с Манель, той высокой брюнеткой, которая не отходила от него на вечеринке.

Тогда Ив не обратила на это особого внимания и даже посчитала забавным, но сейчас что-то кольнуло в сердце, и шквал самых противоречивых эмоций вмиг обрушился на нее.

На ходу завязывая пояс халата, Ив босиком направилась в детскую, но тут с удивлением и легким беспокойством заметила, что из-под двери пробивается свет. Толкнув дверь, она переступила порог и замерла как вкопанная.

На ковре растянулся во весь рост Брент, подсунув под голову подушку Джеффа. Малыш лежал у него на груди. Очевидно, няньку отослали спать, и теперь сын с отцом пристально смотрели друг на друга одинаковыми немигающими глазами. Толстенький бутуз был явно доволен таким неожиданным развлечением, поскольку упрямо старался держать головку, чтобы не упускать из виду отца.

— Какого черта тебе тут надо? — сухо осведомилась Ив.

— Понимаешь, выяснилось, я без вас не могу. Ужасно соскучился. Потому и пришлось вернуться.

Он чуть шевельнулся, чтобы взглянуть на нее. И Ив только сейчас вспомнила, что вся вымазана защитным кремом. Тихо охнув, она машинально поднесла руки к лицу, и уголки губ Брента чуть дрогнули.

— Чтоб тебе провалиться, Брент, — прошептала Ив, но его признание обезоружило ее, и проклятие прозвучало довольно неубедительно.

— Не стоит таить в душе все мучительные вопросы и накопившиеся претензии — лучше уж сразу все выяснить, даже если придется поссориться, — сказала она позже, когда они лежали, обнявшись, в постели.

— Не уверен насчет необходимости ссор, но, думаю, людям необходимо учиться общению друг с другом, а когда ты — человек от природы замкнутый и привык все держать в себе, это довольно тяжело.

«Но он все-таки учится, — подумала Ив. — И так изменился с того дня, как мы впервые встретились, — неужто до сих пор я не замечала этого? Наверное, и я сама стала другой?»

Слава Богу, брак не есть нечто застывшее, раз и навсегда отлитая форма, неподатливый монолит. Ты просто вынужден ежеминутно трудиться, работать над собой, чтобы сохранить его. Таким образом ты все время узнаешь что-то новое, и только от этого зависит искренность отношений между супругами. Необходимо постоянно интересоваться, что творится в душе того, с кем ты живешь рядом, и никогда не успокаиваться, не принимать чувства мужа или жены как должное. Возможно, это и есть иная ипостась любви, потому что по-настоящему интересен лишь тот, кто небезразличен тебе. И неужели это так трудно высказать?

Ив, прижавшись к мужу, попробовала произнести то, на что не осмеливалась раньше:

— Брент… я люблю тебя.

Дрогнувший голос прозвучал хрипло и неуверенно. Когда-то она признавалась в любви Дэвиду, повторяя эти слова вновь и вновь, пока они не стерлись, не поблекли, не потеряли свое изначальное значение. Теперь она отчетливо понимала это. Слишком драгоценный смысл содержится в этих словах, слишком дорогой ценой за них плачено, чтобы бездумно бросаться ими.

Брент немного помолчал, но Ив ощутила, как сжались его объятия, словно он собрался всю жизнь держать ее в кольце своих рук.

— Кажется, то же самое я пытался сказать, когда ты вошла в детскую. Но некоторые вещи мне очень тяжело даются.

— Тогда ничего не говори. Просто покажи…

И он показал, вновь утверждая свою власть над ней, пока Ив таяла от счастья, теряя голову от невыносимого наслаждения. Утверждая на следующие сто лет. Правда, именно этого она и хотела. Только этого. Ничего больше.