— Да, ведь уже все сделано. Я приду завтра.

— Может, завтра у тебя будет побольше работы, если мы получим что-нибудь от похитителей. Может, мисс Девина вернется.

Лай Хуа отвернулась.

— Может быть.

Через несколько минут Лай Хуа уже шла по улице. В голове ее проносились печальные мысли, когда она свернула на тропу, по которой ходила каждый день. Она была встревожена, но некому было излить душу.

Лай Хуа взглянула на кусты, росшие вдоль тропы, и ее сердце забилось при виде красной ленты. На нее нахлынули воспоминания о любви; перед мысленным взором появились мальчишеское лицо, светлые глаза, полыхавшие невысказанными чувствами — чувствами, которые бушевали и в ней самой. Ей снова стало больно оттого, что уже нет этой любви и что она предала любимого человека. Она предала и сделала это от безнадежной любви, у которой нет будущего, только одно отчаяние.

Лай Хуа протянула руку и коснулась красной ленты. Но тут же она отдернула руку, застыдившись. Собрав волю в кулак, она медленно и твердо отвернулась. Ее шаги, поначалу нерешительные, постепенно становились быстрее и быстрее. Наконец она побежала, представляя, как за спиной на кусте алеет лоскут, будто цветок ее тайной несчастной любви.


Джейк нервно мерил шагами заброшенную шахтерскую лачугу, потом медленно открыл дверь, высматривая в темноте хоть какой-то признак движения или слабый свет лампы на тропе, но вокруг было тихо и темно. Он поднял голову и взглянул на чистое полуночное небо, усыпанное звездами, на яркий полумесяц, сиявший, словно огромный янтарный фонарь.

Он пришел к хижине в сумерках, надеясь, что Лай Хуа уже ждет его, и был разочарован, войдя в пустую лачугу. Его тревога росла с каждым проходящим часом, но он отказывался поверить, что Лай Хуа не придет.

Уже понимая, что время слишком позднее, он все равно продолжал всматриваться в темноту, цепляясь за стремительно таявшую надежду. Лай Хуа наверняка видела ленту. Он специально прошел еще одним маршрутом, по которому она могла вернуться в Китайский квартал, немного подождав там, и был одновременно обрадован и огорчен, когда она не появилась; но теперь он точно знал, что она видела ленту.

Джейк с трудом проглотил комок, стоявший в горле, пытаясь совладать с обуревавшими его чувствами. Лай Хуа никогда ему ни в чем не отказывала. Он раньше не осознавал, насколько верил в ее безграничную любовь. Но теперь оказалось, что эта любовь все-таки имеет пределы.

В это мгновение он понял еще одно: его благородный жест, его попытка встретиться сегодня с Лай Хуа, чтобы убедить ее в том, что ей не стоит обвинять себя в похищении Девины Дейл, была всего лишь предлогом. Да, он хотел снова заключить Лай Хуа в свои объятия.

Ну что же, похоже Лай Хуа не шутила. И почему он вдруг усомнился в ее словах? Она всегда была с ним прямой и откровенной, а скрытным был как раз он.

Джейк вышел из лачуги и закрыл дверь. Тяжелые мысли мучили его, когда он вскочил на коня и в последний раз взглянул на заброшенную лачугу.

Он ехал по залитой лунным светом тропе и чувствовал, как в его душе умирает последняя надежда. Джейк пришпорил коня, уверенный в том, что оглядываться назад бесполезно.


Поразительное чувство нереальности охватило Девину, когда она открыла глаза. Она чувствовала себя так странно! Голова кружилась, было трудно сосредоточиться. Ей было жарко и неудобно. Резкая, нестерпимая боль пронзила ногу, и Девина вскрикнула.

— Девина, что такое?

Она повернулась на тихий голос и увидела Росса, склонившегося над ней. Она всматривалась в его лицо, пыталась преодолеть замешательство. Он почему-то казался сейчас совсем другим. Девина резко вздохнула, когда снова ощутила острую боль.

— Моя нога… она болит.

Росс, приподняв одеяло, посмотрел на распухшую лодыжку.

Память постепенно возвращалась к Девине: она вспомнила свой отчаянный побег, предупреждающий крик Росса — и боль.

Девина закрыла глаза, когда слабость навалилась на нее. Она почувствовала, как тяжелая рука коснулась ее лба.

— Девина, тебе нехорошо?

Она заставила себя открыть глаза. Она старалась не обращать внимания на непрекращающуюся боль в ноге, постаралась сосредоточиться на озабоченном лице, склонившемся над ней.

— Да… нет… Я чувствую себя как-то странно. Очень болит лодыжка, дергает.

— Ты помнишь, что произошло? — Девина кивнула. В горле у нее пересохло, говорить становилось все труднее.

— Тебе было очень плохо вчера вечером, но сейчас жар спал. Тебе, наверное, еще несколько дней будет больно, но ты поправишься. — Подсунув руку под ее плечи, Росс мягко приподнял ее голову и поднес кружку к губам. — Пей потихоньку.

Девина сделала один глоток. Вода была очень приятной! Она сделала еще один большой глоток.

— Пока достаточно.

Боль пронзила всю ногу, и Девина, закусив губу, закрыла глаза. Она чувствовала себя такой слабой!

— Девина… — Рука Росса обхватила ее подбородок, и она попыталась открыть глаза. Его лицо было совсем рядом. — Боль скоро стихнет. Не бойся, Девина. Я буду здесь.

Его мягкий голос, его нежные руки как-то странно расслабляли ее. Ей хотелось подчиниться этим сильным рукам, почувствовать, как они гладят ее, как успокаивают. Собственная слабость разозлила Девину. Она не поддастся страху.

— Уходи. Я… я не хочу, чтобы ты заботился обо мне. — Девина почувствовала, как Росс тут же напрягся, но боль и внутренняя борьба лишили ее последних сил. Она пыталась удержать взгляд на его лице, но быстро погружалась в забытье. Словно издалека она услышала:

— Я буду рядом, Девина.


Пытаясь не обращать внимания на ноющую боль в ноге, Девина смотрела во двор через открытую дверь хижины. Она следила за работавшим там Россом.

Девина не могла точно сказать, в какой момент перестала путать лицо своего похитителя с лицом друга Чарлза и когда этот мужчина стал для нее Россом. Она наконец разглядела, что, несмотря на их почти одинаковую внешность, это были два разных человека.

Чарлз был очень добродушен, даже слишком. Его трудно было вывести из себя. За все время их знакомства он ни разу не рассердился. Не то что этот Росс. Сильные, бурные чувства постоянно клокотали в нем, скрываясь за его внешним спокойствием, и могли взорваться всего лишь от одного взгляда или слова. Его темные глаза извергали злобу с той же стремительностью и силой, что и змея, ставшая причиной ее нынешних страданий, и его жало было таким же острым и разящим.

Но за последние несколько часов она узнала, что он может не только жалить. События этого утра со всей очевидностью продемонстрировали его полную непредсказуемость.

Девина сморщилась, когда боль снова пронзила ногу. Она наконец призналась себе, что ей было страшно, когда она впервые открыла глаза этим утром. Боль, слабость, воспоминание о бегстве от Росса, которое привело к тому, что ее укусила змея, — все это оказалось непосильной ношей. Этим и объяснялась ее вспышка гнева.

Проснувшись утром, Девина увидела, что Росс сидит на постели рядом с ней. Он заботливо поправил подушку, дотронулся до ее лба, и у нее не было никакого желания уклониться от этого успокаивающего прикосновения. Он был очень нежен, когда приподнял ее и поднес к губам кружку с водой. Не было больше резких слов, гнева, и она почувствовала огромное облегчение.

Потом он принес кружку с прозрачным, ароматным бульоном и осторожно покормил ее. Он не произнес ни слова, но его темные глаза ясно говорили о том, что молчание лишь способ избежать ловушки, в которую они оба то и дело попадали. В его поступках не было никакого вызова, только забота. Девина наконец смирилась с тем, что слишком слаба, и не сопротивлялась его попыткам помочь ей. Она никогда не пробовала ничего более вкусного, чем тот бульон, что он принес ей. Ей захотелось сказать ему об этом. В ответ она была вознаграждена улыбкой, от которой ей стало так хорошо на душе.

Да, вот именно в этот момент она поняла, что уже не воспринимает Росса и Чарлза как одного человека. Она теперь недоумевала, как вообще возможно было их спутать.

Девина уже определила, что Росс улыбался крайне редко, поэтому она была очень довольна тем, что вызвала его улыбку.

Она продолжала смотреть на работавшего во дворе, Росса. Обнаженный до пояса, он склонился над лоханью и стирал. Его широкие плечи и грудь блестели в лучах полуденного солнца.

Девушка покраснела от смущения, когда высокий, широкоплечий, полуодетый мужчина отжал ее панталоны, отделанные кружевом, повесил на веревку, натянутую между двумя кустами. Она вдруг обнаружила, что на ней другая одежда, не та, которую она надела у пруда. Девина боялась представить, что было, пока она лежала без сознания. Неужели не будет конца ее унижениям?

Любуясь широкоплечей фигурой Росса, она видела, как под его загорелой кожей перекатывались мускулы, когда он развешивал белье. Она закрыла глаза и вспомнила, какими удивительно нежными были сильные руки, когда он кормил ее, ухаживал за ней. Она никогда так не волновалась при Чарлзе.

— Девина, ты в порядке?

Неожиданно прозвучавший голос Росса прямо рядом с ней заставил ее так быстро повернуться к нему, что у нее закружилась голова. Она подняла дрожащую руку к виску, и щеки ее густо покраснели.

Увидев, что она медлит с ответом, Росс нахмурился и положил ладонь ей на лоб.

— Ты раскраснелась, но жара у тебя вроде нет.

Девина не хотела, чтобы Росс заметил ее смущение.

— Я… у меня все нормально. Просто я чувствую себя немного странно, вот и все.

Рука, касавшаяся ее лба, скользнула по щеке.

— Ты уверена?

— Да.

Девина неохотно встретилась взглядом с темными глазами, так пристально изучавшими ее. Ох, она была в таком замешательстве! Ей хотелось развеять тревогу, сквозившую в глазах этого мужчины, хотелось коснуться его щеки, так, как он касался ее лица, хотелось сказать ему, что уже нет причин для тревоги — у нее все будет хорошо. Она хотела снова вызвать у него улыбку и увидеть, как уголки его губ постепенно поднимаются вверх, как от этой теплой улыбки совершенно меняется его лицо; она хотела зажечь огонь, который наполнит теплом эти темные глаза. Но больше всего ей хотелось, чтобы он оставался таким, каким был сейчас — заботливым, нежным, почти любящим.