— Это было католическое венчание! — возразил он.

Эм чуть не покачнулась от радости. Это признание — прямое признание законности ее рождения и его злодеяний перед собранием самых влиятельных и уважаемых мужчин и женщин Англии. Она получила то, что хотела, но она хотела большего.

— Это считается законным браком в Англии, и последующий англиканский брак не может сделать его незаконным.

Эдгар бешено затряс головой, когда она снова шагнула вперед и поднялась по ступенькам на помост. Он попробовал встать, но снова упал и попятился на четвереньках.

— Так что же? Ты не могла продолжить род. Ты женщина.

— И моя мать умерла через год после моего рождения, — согласилась она. — Законных наследников мужского пола не существует. Только ты, ублюдок, плод незаконного брака двоеженца. — Теперь она стояла над ним, смотрела на него, лежащего, пыхтящего и потного, у ее ног. Потом она повернулась и посмотрела на толпу. — Пусть все будут свидетелями — так называемый лорд Олтуэйт признается в фальсификации своей законнорожденности, в лишении наследства законной дочери своего отца и… — она замолчала и посмотрела на Варкура, лицо которого, выражающее пустой ужас, не изменилось, — в непредумышленном убийстве.

Она наклонилась к Эдгару. Тот смотрел на нее, бессвязно что-то лопоча от ужаса, пытаясь сосредоточить на ней свой отуманенный наркотиком взгляд.

— Фу! — сказала она.

Она протянула руку — он попытался увернуться, ноги его не слушались, и она положила ладонь ему на грудь. Его глаза широко раскрылись. Он понял. Он затаил дыхание, а потом неожиданно перевернулся на бок, и его вырвало.

— Вот сука! — бросил он между приступами рвоты. — Ты живая. Что ты со мной сделала?

Эм равнодушно смотрела, как он корчится у ее ног. Она не испытывала к нему ненависти. Несмотря ни на что, она никогда не была в состоянии вызвать в себе настоящей ненависти к этому человеку. Этому мешали воспоминания о любви к нему его сестер, о маленькой, бездумной доброте, которую он проявлял к ней. Она помнила в нем мальчика, мальчика, который дрожал, слушая рассказы о привидениях, и упивался выдумками цыганок, который любил жестокие проказы и крал у нее кукол, но она также помнила мальчика, который катал ее и показывал, как насадить наживку на крючок и как бросить камешек в пруд так, чтобы он несколько раз подпрыгнул на воде. Нет, она не испытывала к нему ненависти, лишь отвращение — в полной мере.

— Я все унесла, Эдгар, — сказала она. — Я все унесла.

Она посмотрела на Варкура. На его лице отражалась целая гамма самых разных чувств. Эм покачала головой, ее сердце разрывалось.

— Я не использовала вашего брата, Томас. Случившееся не имеет к нему никакого отношения — ни к кому из вашей семьи. Я выполнила обещание. Я хочу, чтобы вы поверили мне, хотя я не могла дать вам для этого никаких оснований.

Потом она повернулась и ушла, прежде чем он увидит слезы на ее глазах. Оказывается, она не разучилась плакать.


Глава 23


Четыре недели спустя…


— Значит, так, да? — Адвокат Олтуэйта хмуро посмотрел на Томаса и его адвоката.

— Мы удовлетворены, — ответил Томас за них обоих. — А что насчет Короны? И мисс Уайт?

На лице Эммелины мелькнуло выражение боли, отозвавшись эхом в сердце Томаса. Он постарался заглушить боль, но ему было больно даже смотреть на нее. Он думал, что ему станет легче теперь, через несколько недель разлуки, но вместо этого даже мелочи, которые он забыл, задевали зияющую рану.

— Будьте любезны — мисс Данн, — сказала она. — Мой отец не удостоил дать мне свое имя при жизни, а я не удостою его, взяв его имя после его смерти. — И она посмотрела на своего адвоката.

— Да, мы удовлетворены, — согласился тот.

Они собрались в конторе «Линкольнз инн», принадлежащей адвокату Эммелины. Королевский прокурор не пожелал рассматривать такое странное дело в своем кабинете. Он по-прежнему смотрел на всех трех участников разбирательства с выражением большого сомнения.

— Это в высшей степени незаконно, — сказал королевский прокурор. — В делах подобной важности… если начнутся неприятности, для разрешения этого дела может потребоваться парламентский акт.

— Он будет принят, — спокойно ответил Томас.

— Я не удовлетворен! — возразил лорд Олтуэйт. Вид у него был довольно испуганный, но ум работал четко, как всегда, впечатления ночи противоборства не оставили на нем почти никакого следа.

— Это лучшее, что вы можете получить, сэр, — с напряжением сказал его адвокат, лицо его было мрачным. — Вам повезло, что вы не предстали перед судом за убийство.

— Эта сука отравила меня, — бросил он. — Это был гашиш. Не иначе.

— Даже если бы вы могли доказать, что находились под воздействием наркотика, когда делали ваши признания, было бы невозможно доказать, что вы не приняли наркотик самостоятельно, учитывая вашу репутацию, сэр, — пробормотал адвокат таким голосом, словно говорил эти слова уже тысячу раз. — Будьте благодарны, что вы сохранили ваш титул, ваши земли и вашу жизнь.

— Большую часть моих земель, — пробормотал Олтуэйт. — А какой от них толк, если я нахожусь в Австралии, Канаде или где-то там еще?

— В Индии, — твердо проговорил Томас. — Вы должны уехать в Индию. Ее величество будет благодарна вам за ваши таланты администратора, и вы сможете прожить там долгую и достойную жизнь.

— Или я могу умереть от малярии в первый же год! — сказал Олтуэйт, выкатив глаза.

, — Соблюдайте спокойствие, — резко проговорил королевский прокурор. — Представляется ли это дело приемлемым для вас, лорд Олтуэйт? Да или нет? Подумайте хорошо, прежде чем дадите ответ.

Олтуэйт опустил голову и долго смотрел на свои толстые пальцы. Наконец он поднял глаза.

— Оно представляется приемлемым для меня.

— В таком случае Корона не видит надобности ставить вопрос о непредумышленном убийстве. Если только, разумеется, вы почему либо не вернетесь в Англию, — многозначительно заметил прокурор. — И при условиях, что Линкрофт на девяносто девять лет вы дарите мисс Данн и ее потомкам, подписываете договор о передаче ей десяти тысяч фунтов и подтверждаете принадлежность ей фамильных драгоценностей — при этих условиях законность вашего происхождения не будет оспариваться, по крайней мере со стороны мисс Данн.

— Понимаю, — кивнул Олтуэйт.

— В таком случае с этим делом покончено.

Договор подписали все три стороны, следователь и их адвокаты были свидетелями. Королевский прокурор сунул документ себе под мышку и обменялся со всеми рукопожатиями.

— Мой секретарь вышлет вам копии, как только они будут готовы.

— Благодарю вас, — сказала Эммелина. Лицо у нее было гладкое, как фарфор.

Первым вышел, спотыкаясь, Олтуэйт в сопровождении семейного адвоката. Томас предложил Эммелине руку, и она приняла ее, немного поколебавшись. Они вместе спустились вниз и вышли во двор, а его адвокат пошел другой дорогой — через здание в свои комнаты.

Томас остановился и повернулся к Эммелине. Вокруг по мощеному двору сновали помощники адвокатов с пачками бумаг. Его спутница была одета в светлое дымчато-зеленое платье, цвет ткани почти повторял цвет ее глаз. От ее дыхания в осеннем воздухе возникал пар — последний месяц испарился в водовороте законных исков и встречных исков, но под конец свидетели услышали признание Олтуэйта в своей вине, и теперь оставалось только ждать, когда барон перестанет сопротивляться и примет неизбежное. Мнимая Эсмеральда исчезла так же таинственно, как и появилась. Никто не мог связно описать ее внешность, даже Томас. Он помнил только мелькнувшие черные волосы и глаза, и, после того как прочесали цыганский квартал, дело закрыли как безнадежное.

В парламенте был объявлен перерыв, законопроект о реформах отложен на следующий год, и светское общество разъехалось по загородным поместьям. Томас остался в Гамильтон-Хаусе. Он отказался от съемной квартиры на Пиккадилли — она вдруг стала вызывать у него боязнь замкнутого пространства, потому что пространство это было наполнено воспоминаниями об Эммелине, хотя она не провела там с ним и двадцати четырех часов.

— Насколько мне известно, вы снимаете комнаты в Камден-Тауне, — сказал он. Он впервые заговорил с ней с тех пор, как начался судебный процесс, следуя строгому совету своего адвоката. Он не знал, смог бы он удержаться без такого предостережения или нет.

— У меня всегда были там комнаты, по крайней мере с тех пор, как мне стало это по карману. — То есть с тех пор, как она появилась в качестве спиритки. — Просто я была очень… очень большой затворницей.

— Практически невидимкой, сказал бы я. Кто-нибудь заходил к вам с тех пор, как вы стали более доступны? — спросил он.

— Заходила леди Эджингтон, — ответила Эммелина, вздернув подбородок. — Она была добра, но я сказала, что мне не понадобится покровительница, потому что я уеду в Линкрофт, как только это будет возможно. Старый лорд Олтуэйт каждый год увозил туда семью на сезон охоты на куропаток, и это всегда было моим самым любимым местом в мире. Я никогда не думала, что буду кем-то, кроме как парией, лорд Варкур. Когда-то я мечтала о том, как дебютирую в свете, но это было давно, до того, как произошло множество такого, что сделало это невозможным. Но все равно я не думаю, что это мне по нраву.

Кое-какие подробности появились в юридических бумагах и сенсационных статьях, другие — в единственном письмеце, которое она написала ему, коротко подписавшись «Мисс Данн». И она, и ее брат засвидетельствовали, что старый барон признался в двоеженстве, и в день перед похоронами Эммелина заставила Эдгара передать ей в распоряжение небольшое поместье Линкрофт. Отделавшись от нее обещаниями, он уехал, чтобы найти и уничтожить документы о венчании ее матери с их отцом. Через день после его возвращения она снова поспорила с ним, и этот спор привел к тому, что она решила бежать с фамильными драгоценностями и своими карманными деньгами, на которые смогла добраться до церкви, где венчались ее родители, а там узнала, что брат опередил ее. Имея лишь маленькую поддержку в виде свидетельства священника по ее делу, она отказалась от законных путей.