Я улыбнулась.

– Это как раз-таки в прямом. Тот, что не в прямом, называется хуй.

Водила сдавленно захрюкал.

– Да-а-а? – деланно удивился Медведь и поскрёб щетину. – Буду знать. – Но тут же отбросил смешливость, внимательно посмотрел на меня. – Короче, завтра должна состояться сделка на большой интерес, а Денис об этом не знает. Хотя, если по справедливости, это его интерес, он на него не один год положил. И вот сейчас этот интерес уплывает в нехорошие руки. Опять.

– Лапуль, Боярскую знаешь? – В этот раз, чтобы не вертеться, бритоголовый просто повернул на себя зеркало заднего вида и поймал в нём моё отражение, на что водила возмущённо выругался, но даже не притормозил. – Блондинистая такая фифа, встречала?

– Ну, допустим.

– Она пасла одного хмыря из городской администрации, но не справилась. Хмырь тот большой человек в вопросах земельной собственности, от его подписи зависит, кто кого отымеет в этот раз, понимаешь?

– Ну… так. Примерно. В смысле – про землю, хмыря и порядок сексуальных контактов – это ясно. А про Боярскую не поняла.

– Да это сейчас и не важно. Ты усекла главное – если батя не появится в ближайшие сутки, его поимеют. В Новый год поимели, но он выправил, а сейчас, вот опять… И что самое обидное – по тому же самому вопросу.

– Ни хрена подобного, – встрял водила. – Самое обидное, что он в прошлый раз за это дело отымел всех нас, хотя, я считаю, виновата была Боярская. И в этот раз повторит не задумываясь, а мне что-то не хочется.

– Есть такое, – со вздохом поддакнул бритый. – Но если в тот раз Ольга вообще тупо прощёлкала всё на свете, то в этот – хотя бы вовремя сообщила нам о предстоящем замуте. Вот только батя-то о нём так и не знает, поняла?

– Не совсем. Что тогда плохого, что он не в реанимации? Наоборот – скажите ему обо всём, в чём проблема? Пусть идёт, разбирается.

– Проблема в том, что его подстрелили не просто так.

Я сцепила руки на груди. Эта тема вызывала во мне панику, и, может, от этого я начала мёрзнуть. А может, от того, что сидела в халатике с коротким рукавчиком и с голыми ногами в мокрых тапках.

– М. А я думала просто так. – Но они шутку не оценили. – Ребят, а попроще как-то можно? И, желательно, покороче.

– В больнице его стережёт секьюрити – Никита. Так вот этот Никита, похоже, оказался гнилым, а Бес об этом не знает, – попробовал объяснить Медведь.

– Прикольно. А он вообще хоть что-нибудь знает?

– Он знает, – терпеливо кивнул Медведь, – вернее думает, что в больнице для него сейчас безопаснее всего. Сегодня ночью на стрелке с Филиппком, несмотря на… кхм… на сложный вопрос, разговор вышел приличный, ручки пожали, разошлись по-хорошему… А потом Беса пальнули. Кто – не понятно. Мог и Филиппов стрелка поставить с расчётом, что на него не подумают, а мог и кто другой, чтобы Филиппка очернить, понимаешь?

– Нет.

Медведь огладил лицо ладонью, покряхтел.

– Бля, я не думал, что будет так сложно объяснить… Ну очевидно же, что либо их кто-то стравливает, либо Филиппов реально начал войну без объявления! – но увидев моё растерянное лицо, только махнул лапой: – Короче, пока не понятно, его случайно не замочили с концами или и не собирались валить по-чёрному. Если не собирались, значит, просто пытались запереть на ближайшие дни, и это выгодно тому фраеру, который рассчитывает прикарманить интерес Дениса. А если тупо лоханулись, значит, могут попытаться завершить в любой момент, и кому это выгодно – хрен его знает. Кому угодно. Так понятнее?

Дыхание спёрло.

– Да…

– Вот. Бес загорает сейчас в больничке под охраной своего человечка, латает болячку и выжидает время, пока муть осядет, а дерьмо всплывёт. И он не в курсе, что завтра хмырь из администрации подпишет документы какому-то левому фраеру, об этом Боярская сообщила только пару часов назад. Понятно?

Я кивнула:

– А что значит гнилой охранник?

– Это значит, что он подыгрывает кому-то на сторону, – взял слово бритоголовый. – Вроде и батю караулит – не подкопаешься, но в то же время не даёт нам возможности кинуть ему весточку. Ну то есть, если появится кто из нас, тут же пойдёт информация о том, что Стройбат в курсе о сделке и, само собой, не допустит её, подорвётся сразу из больнички. Врубаешься? С одной стороны, это путает все карты в земельном вопросе тому фраеру, а с другой – даёт второй шанс тому, кто облажался с мокрухой. Ну… если она была вообще, мокруха. – Помолчал. – Короче, нельзя раньше времени карты палить.

– Бли-и-ин… – я упёрлась локтями в колени и уронила голову на ладони. – Я ни хрена не понимаю в ваших делах! Вы мне скажите просто – я чем-то могу помочь? Вы ж не просто так меня выцепили, правильно?

– Ну само собой! Сходишь, навестишь, заодно секанёшь обстановочку, что там да как. Весточку передашь бате. Медведь, вон, считает, что совсем левым людям он не поверит, а знакомым нельзя светиться перед Никитой. А ты у нас как невидимка. Если бы Медведь, человек нездешний, про тебя не сказал, то мы бы, местные, и не узнали бы о тебе никогда.

– Нормально… А вы тогда откуда знаете? – я посмотрела Медведю в лицо, но льдистого взгляда не выдержала, отвернулась.

– От верблюда, – хмыкнул он и кинул мне на колени белый свёрток из сумки. – Переодевайся. Будешь у нас практиканткой-медиком.

– В смысле?

– Есть другие предложения?

Я промолчала.

– Ну и всё тогда. Сбегаешь туда-обратно и можешь быть свободна. Родина тебя не забудет, уж будь уверена.

Я взяла халат, развернула.

– А ещё короче не было?

– Я не знал, что у тебя ноги от ушей. Думал обыкновенные, – не отрывая взгляд от дороги, отозвался водила. – Ну и не ожидал, что Медведь тебя прям вот так, в тапочках выдернет. Уж извини.

Я молча надела халатик, поймала взгляд Медведя.

– Не пойдёт, – он скептически причмокнул. – Твоя гражданка всю малину портит. Переодевайся.

– В смысле, здесь?

– Угу. – И он, как смог, отвернулся к окну.

Я кое-как сняла свой домашний халат и быстренько накинула медицинский. Лихорадочно застегнулась.

Он был короткий – до середины бёдер, но при этом бесформенно широкий, размер пятьдесят второй, против моего сорок четвёртого, наверное. Спасибо хоть поясок имелся. Воротничок-стоечка, рукавчики «три четверти» с бирюзовыми отворотами. На нагрудном кармашке красовался вышитый коренной зуб с глазками, задорной улыбкой и зубной щёткой в тоненькой ручке.

– То есть, я стоматолог, прохожу практику в хирургии, да?

Водила бросил на меня быстрый взгляд:

– Ну извини, какой был. И поаккуратнее там, мне его ещё вернуть надо. А тапочки у тебя, всё-таки, палевные.

Глава 40

Когда мы подъехали к больничному комплексу, сумерки практически превратились в ночь, уже горели фонари. Ветер, кажется, ещё больше усилился. Машина остановилась сразу за неработающим шлагбаумом, и Медведь придвинулся к середине сиденья, жестом приглашая меня сделать так же.

– Смотри, – указал он через лобовое стекло вперёд. – Идёшь прямо, никуда не сворачиваешь. Хирургия – третье здание, отсюда не видно, но там вывеска такая, что мимо не пройдёшь.

– Я в курсе.

Конечно, я узнала больничный комплекс, в котором когда-то лежала Ленка. Поёжилась, представляя, что сейчас предстоит полуголой бежать по морозцу…

– Отлично. Тогда запомни – пятый этаж, одиннадцатая палата. Платная. Пациент – Семёнов Игнат Николаевич.

– Кто-о-о?

– Осмотрись, – не реагируя на моё удивление, продолжил Медведь. – Никита крепкий, чуток кучерявый, профиль такой, античный – ну, переносица высокая, брови широкие, сам чернявый. Красивый пацан, сразу узнаешь, только смотри, не влюбись. – Улыбнулся, потрепал меня за руку. – Да шучу! Ты главное, не бойся. Тебя никто не знает, придраться вообще не к чему. В крайнем случае – просто иди мимо и всё, ясно? Но в идеале, конечно, весточку передать надо бы. Скажешь: Жирный протух, и завтра в три залётный клиент будет пить шампанское. Пусть скажет, что делать. Поняла?

Я кивнула. Медведь тоже.

– Ну повтори, как зовут?

– Кого?

– Пациента!

– А… Ээ… Семё-ё-ён… Семён…

– Игнат Николаевич Семёнов, балда! – мягко прикрикнул Медведь. – Запомни! Не хватало ещё на такой херне спалиться! Ну всё. Мы на выезде за остановкой ждать будем. Знаешь где?

Я кивнула.

– Ну давай, девочка, с Богом! Не подкачай.

– Если что, сразу вали оттуда, поняла? – подал вдруг голос бритоголовый.

Я замерла.

– А что – что? Вы же говорите, дело плёвое?

– Ну… на всякий случай. Чуйку свою слушай, поняла? Говорят, у вас у баб, она сильная.

– И халатик не попорти, – подмигнул водила. – Мне его ещё вернуть надо. Да шучу! Давай, лёгкой ноги тебе!

– Чего?

– Иди уже! – легонько подтолкнул меня Медведь. – И быстренько там по улице, не то простудишься.

Вылезая из машины, я услышала, как он продолжает бурчать: «Говорил же, сходи оденься… Где мозги у человека?..»


Возле корпуса хирургии происходило массовое гулянье, не меньше. Пять машин, на капоте каждой – накрыта поляна, возле них плотные группки мужчин. Сновали дети, отдельной стайкой, стоя чуть поодаль, угощались женщины. Шумно, людно, суетно. Я видела такое прежде и на территории той больницы, что неподалёку от моего дома. Цыгане. Если кто-то из их клана попадал в лечебку, остальные поддерживали их вот таким способом, до тех пор, пока болящий не выписывался. И бесполезно было их гнать, увещевать или пугать милицией. Но надо отдать им должное, после себя они даже мусора не оставляли. Думаю, что и не воровали, пока был интерес находиться на этой территории.