– Братан… братан, во! – сразу обеими руками показал Денису по большому пальцу. – От души, братан! Во!

Денис молча развёл руками, призывая мужика очнуться от шока. И тот прижал, наконец, ладони к груди:

– Я извиняюсь, братан! Всё, всё, извиняюсь! – и ломанулся обратно в вагон.

Сердце билось отчаянно. Секундная пауза, молчание… И мы рассмеялись. Безудержное веселье, не отступило, наоборот – перешло в какое-то наваждение. Что это блин?!

Денис потянул меня кверху, но я капризно сбросила его руку и вернулась к поцелуям, к обладанию, к своей личной магии – возбуждаясь от того, что делаю, от того, как теряет контроль мой мужчина, чувствуя как на него накатывают, перехлёстывая одну другой волны наслаждения, и вот, вот…

Я не услышала, как Денис застонал, но почувствовала вибрацию этого стона, разлившуюся по его телу. Обжигающая, чуть горьковатая сперма брызнула в нёбо, растеклась по языку, скользнула, вызывая лёгкое першение, в горло. Я не задумываясь проглотила, успокоила вздрагивающую плоть мягким посасыванием, дождалась, пока немного обмякнет… Поднялась.

Денис стоял, привалившись спиной к стене, чуть задрав голову, и смотрел на меня задумчиво, даже слегка мечтательно, словно находился где-то в параллельной реальности.

Я обняла его, уткнувшись носом в шею под подбородком. Скользнула бедром между его ног. Да, я была довольна, морально осчастливлена, но тело… Вкус спермы на языке возбуждал как-то по-особенному, и, чего уж скрывать, тоже хотелось кончить. Потёрлась промежностью об его бедро, он довольно усмехнулся:

– Кошечка моя похотливая.

Это подхлестнуло меня ещё сильнее. Я прижалась теснее, тиранулсь настойчивее.

– Мяу…

Он чуть отстранился:

– Ты что сглотнула?

Я даже испугалась – мало ли, может нельзя? Ну, не в смысле – вредно для здоровья, конечно, а не принято лично у Дениса, велел же сплюнуть тогда, за клубом… Растерянно кивнула. Он прижал меня к себе, обнял крепко, словно боясь упустить… И вдруг взял лицо в ладони, прижался лбом ко лбу:

– Откуда ты такая взялась, а?

Я потёрлась щекой об его щетину. Сложно было решиться, даже как-то стыдно, но…

– Я хочу ещё.

Он рассмеялся – немного устало, чуть снисходительно:

– Ещё? – зарылся пальцами в мои волосы. – Я ж не пацан уже, чтоб раз за разом. Мне время нужно, хотя бы часик, а лучше до утра…

Я растерянно кивнула. А он склонился, зацеловывая шею и грудь:

– Девочка моя, ненасытная… Ну вот что ты со мной делаешь, а? Как пацана какого-то, честное слово… – и, прижав меня спиной к стене, опустился на колени.

Невероятно, жарко, развратно. Он вылизывал меня как тающее мороженное, с таким наслаждением, что даже просто смотреть на него вот так, сверху вниз – на его мощные плечи, обнимающие мои бёдра, и коротко стриженную, брутальную макушку между ними – да уже только от этого можно было кончить! Нежнее языка разве может быть что-то ещё? А ещё само понимание того что происходит… И я выгнулась, судорожно прижимая его голову ещё плотнее.

– У-у-уммм…

Оргазм был настолько ярким, что даже слегка заложило уши и безвольно подогнулись колени…

Потом мы лежали в обнимку на моей полке – в тесноте, да не в обиде. Денис тихо посапывал во сне, а я всё думала, неужели это действительно происходит со мной? Это действительно поезд, мчащий меня на свободу, к неведомому морю? Это правда Я – с дрожью в руках и ногах, со сладко ноющим низом живота? Это действительно МЕНЯ обнимает мужчина? Обнимает нежно, заботливо, прикрывая сильным телом, крепкими руками от чужих взглядов, от невзгод и одиночества?

Господи, что это – премия или аванс?

Глава 22

Когда Ольга презрительно морщилась, говоря о трёх звёздах нашей гостиницы, я почему-то представляла, что-то типа своей общаги, ну разве что почище, поприличнее, а поэтому была готова и к такому. Но уже начиная с холла поняла, что Боярская просто корчила из себя капризную барышню.

Высокие потолки, мозаичные панно и гипсовая лепнина на стенах и потолке, аквариум размером с трёхстворчатое окно, бордовая ковровая дорожка на ступенях. Гигантские люстры-канделябры и зеркала в пол. Что-то такое, помпезно-Сталинское, сильно похожее на дворец культуры годов, эдак, шестидесятых, а может и пятидесятых – но теперь уже чуть потускневшее, чуть запылившееся, однако, по-прежнему торжественное.

У стойки регистрации, ожидая оформления своего паспорта, Денис взял мой, принялся листать. Я напряглась. Он рассмотрел фотку и полез дальше. А дальше – прописка! Мне аж дышать трудно стало. Сунулась ему под руку, мешая:

– Семейное положение ищешь? Так это на другой странице, у меня там уже три или четыре печати, точно не помню.

Дебильное кокетство, да, но эффективное: Денис усмехнулся:

– Странно, что не пять – семь, – и отвлёкся на мгновение, а в это время администратор попросила мой паспорт и вернула на стойку его. Я хотела схватить его, но Денис опередил, сам открыл на странице «семейное положение» и показал на расстоянии, как полицейское удостоверение:

– Одна, представляешь? Пока смерть не разлучит и всё такое. Учись, молодёжь.

– А дети? – спросила я будто бы между делом, а сама напряглась в ожидании ответа.

– Три или четыре, точно не помню.

– Странно, что не пять – семь! – с готовностью рассмеялась я, но по его виду так и не поняла – это была шутка в тон моей или серьёзно?

***

Новый год отмечали в ресторанчике на набережной.

Влажный воздух, ощущение простора, невидимое в темноте, но так призывно шумящее море… Всё в новинку, словно попала в другую страну: архитектура, пальмы, сами люди какие-то другие, расслабленные что ли.

Готовясь к празднованию, я старалась соответствовать запросам Дениса. У меня, конечно, не было косметики «Ланком», но оказалось, что и «Руби Роуз» отлично работает, если не сильно увлекаться цветом.

Платье Ирина Степановна подобрала мне коротенькое, с пышной юбкой. Без бретелей, но с милым жакетом-болеро и шикарной парчовой розой на левой полочке. Волосы я оставила распущенными, перехватив их надо лбом бархатной повязкой, расшитой пластмассовыми жемчужинками. Колготки с блеском. Ну и каблучищи, само собой!

Сначала было непривычно – столько внимания со стороны других мужчин! От украдкой бросаемых взглядов, до откровенного разглядывания. А потом мне даже понравилось. Так это – встаёшь, чтобы выйти в туалет, и словно со стороны видишь свои ноги от ушей, подчёркнутую пышной юбкой талию, и кажется, слышишь, как скрипят шеями мужики, поворачиваясь в твою сторону, как ревниво сопят их женщины. И бёдра вдруг сами по себе начинают игриво вилять…

Выходишь из туалета, а у входа в зал уже кто-нибудь караулит, шутливо не пускает, завязывает знакомство, зовёт танцевать…

И особый кайф – наблюдающий за этим, спокойный взгляд Дениса. Он словно получал удовольствие от того, как реагировали на меня мужчины, а я получала удовольствие от его удовольствия. И даже подыгрывала исподтишка, завлекая кого-нибудь то случайным взглядом, то мимолётной улыбкой, поощряя быть смелее, но, в последний момент, убегая под крыло своего невозмутимого орла…

Потом гуляли по набережной, пили шампанское, целовались, горели желанием. Обжимались в закутках, что не так-то просто в верхней одежде, даже несмотря на то, что у меня теперь была курточка из каракуля, а не жуткий пуховик. Когда возбуждение становилось невыносимым и приходилось прекращать баловство, разговаривали обо всём подряд, но чудесным образом не о нём и не обо мне…

Однако утром, вспоминая события прошлой ночи и бурный секс после возвращения в номер, я поняла, что в какой-то момент наплела ему с три короба о том, что учусь в физкультурном институте, что отец у меня пожарный, а мать – работает в образовании, но не учительницей, а покруче. Помню ещё, Денис рассмеялся:

– Надеюсь не в районо?

– Почему?

– Да знаю я там одну… Стерву.

– Не, это точно не моя мать. Моя не в районо.

В общем, какая муха меня укусила – не понятно. И вроде, не сказать, чтобы очень уж пьяная была, скорее расслабленная, уплывшая в свои мечты, потерявшая чувство берега. И вся моя брехня была странной, убогой мешаниной семьи Савченко и Машковых, а сама я была странным отражением Лёшки. Благо хоть не стала врать, что борьбой, например, занимаюсь.

Было тошно, слегка кружилась голова, воспоминания роились, путаясь, взаимозаменяясь друг другом, и от всего этого захлёстывало поздним раскаянием. Ну почему, почему я всё время вру? С каждым разом закапываюсь всё глубже, и как теперь из этого выбираться – не понятно.

Было около девяти утра, Денис спал, а я смотрела на него и думала: «Ну а сама-то ты, Кобыркова, что узнала о нём за минувшую ночь?» И получалось, что ничего, кроме того, что у него, кажется, строительный бизнес. Но об этом я и раньше догадывалась. А чего нового-то? Ни-че-го. Вот такие дела.

Потом разглядывала его упрямые губы, решительную линию широкого, поросшего лёгкой щетиной подбородка, смешно подмятую подушкой щёку. Морщинки в уголках глаз, строгую вертикальную борозду между бровей – такую глубокую, что не расправлялась даже в покое. Зрелую, чуть смуглую кожу, довольно крупные поры носа и щёк… Тёмно-русый короткий ёжик волос, уже серебрящийся на висках…

Сколько ему? Сорок – сорок пять?

Вспомнилось, как минувшей ночью какой-то парень убеждал, что мой папа не будет против, если я соглашусь с ним потанцевать… Папа. Ну да. Пожалуй.

Казалось ли это отвратительным? Нет. Пугающим? Нет. Мне, как человеку не знающему, что такое отец, было просто интересно видеть мужчину подходящего возраста рядом, прислушиваться к своим ощущениям.

Интересно, каково это – иметь отца? Когда в доме есть постоянный мужчина – он мельтешит перед глазами, диктует свои правила, имеет свой запах, свои какие-то чисто мужские особенности. Каково это, уживаться с ним в одной квартире? Ведь он – мужик, а ты – женщина, причём дочь, а не жена…