Разорвёт грязно-серую мглу…

— прочитав это творение, я подумал, что Порочестер, чёрт возьми, отличный тренер — достаточно только сравнить раннюю аcidophileen с нынешней. А ещё я подумал о том, что лучшего момента для осуществления наших планов, пожалуй, и не найти.


Чувствуя себя эдаким Карабасом-Барабасом, я терпеливо переждал два-три дня (время от времени я лицемерно утешал бедняжку на форуме, чтоб ей было не так тяжко), и, когда тоска Елены по утраченному возлюбленному, по моим расчётам, достигла апогея, огорошил её приятным известием: друг её существует не только в Интернете, но — да-да, Леночка! — и в реале. Да ещё как существует! Суть дела я изложил в письме, хотя, само собой, мы с ней давно обменялись телефонами. Но врать в письменной форме гораздо проще — монитор, как говорится, не краснеет. А врать было необходимо, потому что, расскажи я всё как есть на самом деле, Порочестер представал совсем уж мокрой тряпкой. Что, как известно, не очень-то располагает к пылким чувствам.


В моей вольной интерпретации карлик, ревнивый, аки Отелло, а теперь ещё и безвинно репрессированный, узнав, что я собираюсь наведаться к его даме (не мог же я скрыть это от друга!), так рвал и метал, что мне ничего не оставалось, как принять его жёсткий ультиматум: или мы едем вместе — или я ему смертельный враг. — Так как же мне поступить?.. — вкрадчиво спрашивал я; решать судьбу моего остеохондроза (а заодно и дружбы) якобы предоставлялось прекрасной Елене, в которой, по моим расчётам, должна была восторжествовать клятва Гиппократа, помноженная на тоску и чувство вины перед несправедливо наказанным возлюбленным.


В конце письма я, как честный человек, просил Лену отзвониться — и уже подробно обговорить со мной все организационные подробности.


Так случилось, что в тот же вечер ко мне наведался Порочестер — в последний раз примерить костюм перед окончательной отделкой. Едва он переступил порог, как мне бросилось в глаза его не совсем обычное поведение — он явно был не в своей тарелке. Казалось, даже костюм, который я, как всегда, поспешил тут же натянуть на него, оставляет его равнодушным. Вопреки обычаю он не стал бегать по моей квартире и громко восторгаться, а сразу прошёл в кухню, уселся на табуретку в углу, и, как-то опасливо нахохлившись, принялся молча ждать, пока закипит чайник.


Вскоре тот весело засвистел — у меня чайник со свистком, представляете?.. — но даже этот радостный звук, так напоминающий о детских годах, не привёл Порочестера в норму.


— Что Вы такой смурной, дружище?.. — не выдержал я. — Неужели совесть замучила? Да извинитесь Вы перед несчастной старушкой, и дело с концом…


Но Порочестер только головой помотал: не то, мол. Тогда я решил, что это — всего лишь отражение моей собственной нервозности (Лена всё не перезванивала, а ведь с момента отправки письма прошло уже полдня!). Но тут вдруг выяснилось, что у него был свой, личный повод для тревоги, потому что неожиданно он сказал:


— Вы-таки додавили меня, дружище. Поздравьте меня! Сегодня утром я совершил самый рискованный поступок в своей жизни!


— Ну?.. — с деланным интересом приподнял я брови, почти не слушая: в этот миг я вертелся вокруг Порочестера, сосредоточенно осматривая костюмные швы — не застряло ли в них чего лишнего. А тот, помявшись немного, признался:


— Написал аcidophileen в личку и предложил встретиться.


— Ну! — Я чуть не проглотил булавку, которую только что вытащил из его новых джинсовых брюк и машинальным жестом сунул в рот. Такое развитие событий — я имею в виду, конечно, письмо, а не булавку — не входило в мои планы. Или, наоборот, входило — в зависимости от того, что именно и как он написал Елене. Если не брякнул лишнего, а только плакался о своих неземных чувствах так же, как ежедневно — мне, то лыко вполне могло оказаться и в строку…


Но я, увы, слишком туг на мозги, чтобы мгновенно прокручивать в голове такие сложные комбинации, поэтому просто сделал тупое лицо и спросил:


— Ну, и что она ответила?


— Пока ничего, — скорбно сообщил Порочестер, вылавливая ложечкой из чашки листки мяты. — Во всяком случае, когда я выходил из дому — было ничего… Дружище, Вы не очень рассердитесь, если я нарушу наш уговор и воспользуюсь при Вас КПК-шкой??


— Конечно, дружище, — вяло ответил я, смекая, как будет досадно, если в последнюю минуту моя филигранная интрига рухнет из-за самодеятельности этого идиота. Впрочем, почему идиота? Ведь это я и никто другой так долго и терпеливо подогревал в нём смелость и решительность…


Пока Порочестер лазил в свой КПК, я чутко бдел у него за спиной, делая вид, что оправляю лёгкие морщинки на джинсовых плечах. Но зря старался — никакого письма в почтовом ящике не оказалось. На Порочестера было жалко смотреть.


— Напрасно мы всё это затеяли, — мрачно сказал он после того, как мы выдули по третьей чашке чая с мятой, с мятными пряниками и таким же шоколадом с зелёным листиком на обложке — я специально купил, зная, что Порочестер обожает всё мятное. — Она не хочет видеться. Думает сейчас, наверное, как бы повежливее отказаться. И правильно делает…


— Дружище, она, может быть, просто ещё не добралась до Интернета, — с деланной бодростью предположил я, сплёвывая с губы прилипшее к ней мятное «брёвнышко». — Всё-таки занятой человек…


Но дружище уже вошёл в то состояние сознания, где он был не столько Порочестером, сколько Пророчестером.

— Октябрь, — монотонно проговорил он, глядя куда-то за окно, где вовсю буйствовала в брачном окрасе природа. — Она всегда всё правильно понимает. Виртуальным влюбленным ни в коем случае нельзя встречаться в реале. Чем сильнее любовь, тем это правило вернее. Идеал должен оставаться идеалом, грубая реальность для него губительна…

— Ерунда, — возмутился я. — Иногда женятся и живут хорошо. Есть прекрасные примеры…

— Примеры?!..

Порочестер расхохотался. Я впервые видел такой вид его смеха: мелко и нервически, издавая звуки, которые можно было бы определить как нечто среднее между блеянием и кудахтаньем, и судорожно трясясь всем телом.

— Что Вы мне впариваете, голубчик, мы с Вами на одном сайте тусуемся! «Пример» у Вас только один, и я его без Вас знаю! Мне такое уж точно не светит…


Его упадничество начинало меня раздражать.

— Вообще-то, — вспылил я, — никто Вам и не навязывает этот ацидофилин ни в жёны, ни в любовницы. Но дружбу-то никто не отменял! Встретиться с приятным человеком, познакомиться, побеседовать — по мне, так это гораздо ценнее, чем…

— А это одно и то же, — кисло махнул рукой мой собеседник. Это было уже интереснее:

— Что — одно и то же?..

— Да вот это, — равнодушно пояснил Порочестер. — Что дружба интернетная, что любовь… Ничего не выйдет. Как можно заставить себя терпеть недостатки того, кого так долго знал совсем другим… идеальным… почти своим вторым «я»… Как можно простить ему предательство, убийство этого другого… он никогда, никогда его не заменит…

— Но ведь мы-то с Вами встретились, и ничего! — не выдержал я. Порочестер опупело посмотрел на меня: видно было, что такой поворот мысли ему в голову не приходил. Впрочем, он тут же пришпилил его к делу:

— Ну, встретились… А дальше-то что?..

— В смысле? — опешил уже я.

— Да так, — продолжал мутный Порочестер. — Ну встретились и встретились… радости-то… Не знаем, чем заняться, вот, какие-то дурацкие развлечения себе выдумываем… Костюмы шьём, чаи дуем… А какие у нас раньше беседы были! Какие дискуссии!.. Блеск!


Я пытался его остановить, возразить что-то, но поток уже хлестал во все тяжкие:


— Интеллектуальная элита! Прямо небожители: один — Герцог, другой… тоже какой-то аристократ… А на самом-то деле… Два мужика заплесневелого возраста… Изображаем что-то, изображаем… Чего тут изображать-то?.. Жизнь не удалась — надо просто это понять, вот и всё. Просто с этим смириться. А то встречи какие-то… коньячишко, шмотки, девчонки… Дружба… Не тинейджеры, поди…

Тут он, гад, перегнул.


Единственной адекватной реакцией на подобный пассаж — после всего, что я для него сделал — было бы указать ему на дверь, не дожидаясь, пока он уговорит четвёртую чашку чая. Но на Порочестере был мой двухнедельный труд, которого мне было жалко. Поэтому я всего-навсего сжал зубы и попытался спокойно, как и положено искусствоведу, пожалеть и понять своего собеседника, так страшно и несправедливо обделённого жизнью.

Но ничего не получалось. С какой стороны я ни заглядывал, по всему выходило, что этот гад, со всеми его уродствами и странностями, гораздо счастливее меня. Это он, в отличие от меня, жил яркой, полнокровной жизнью — как в Интернете, так и в реальности — и его физическая ущербность ничуть ему в этом не мешала, а даже наоборот. Она делала его отчаянным, свободным от ненужных условностей, помогала ему погружаться в обе эти жизни с головой! И это вовсе не я ему, а он мне был нужен — поэтому и мог позволить себе капризничать. Он, а не я, засохший на корню аристократичный зануда, для которого последний шанс ощутить биение жизни — дружба с этим проклятым карликом!!!

С другой стороны, я много лет прекрасно жил и без него. Проживу и дальше. Главное, не показать, как сильно он меня оскорбил — не доставить ему такого удовольствия. Лене вежливо объясню, что у меня изменились планы, ну, а затем постараюсь забыть об этой истории, как ничего и не бывало. Я, с моей ненавистью к буйным эмоциям, только так всегда и рву отношения с неприятными мне людьми…

— Давайте я провожу Вас до метро, дружище, — скорбным голосом сказал я, поднимаясь. — Спасибо Вам за интереснейшую интеллектуальную дискуссию (совсем как в старые добрые времена!). Вы правы: разочарование неизбежно. Интернет лишь временно сближает нас, но, когда мы на шаг отходим от своих ноутбуков, оказывается, что мы абсолютно чужие люди и нам даже не о чем говорить. Не стоит пытаться смешивать эти две реальности: это невозможно по законам физики. Виртуальный приятель не впишется в наше повседневное существование, а то и разрушит его, вызовет воспаление, как инородное тело в организме. Кстати. Точно так же мы вряд ли смогли бы дружить в Интернете с нашими реальными знакомыми — скорее всего, они показались бы нам нестерпимо занудными и скучными. И немудрено. Приснившимися деньгами не расплатишься в реальном магазине, но и наоборот — едва ли. Реальность — царство мучительного опыта, а виртуал — невесомых фантазий. Монитор — всего лишь разновидность зеркала, и, в сущности, любая интернетная дружба — ни что иное, как дружба с самим собой…