Накануне Гален вежливо отклонил приглашение Агриколы присоединиться к этим офицерам из двадцатого легиона, расквартированного в Британии, потому что его место было не там. Его легион остался в Дэве. Кроме того, он предпочитал стоять среди солдат, где он вызывал гораздо меньшее подозрение у ордовиков. Он не видел необходимости растравлять рану, подчеркивая, что сыграл свою роль в происходящем. Он также предпочитал находиться в позиции постороннего, независимого наблюдателя и поэтому выбрал точку левее и немного позади передних шеренг.

Хотя он верил в то, что Церрикс не нарушит перемирия, его преследовало постоянное и все растущее тревожное ощущение опасности. Человек на опыте учится доверять некоторым чувствам. Инстинктивное предчувствие неминуемой беды было одним из них, другим — почти физическое ощущение того, что все не так. Но он не мог понять, была ли какая-то материальная, внешняя причина для беспокойства, или оно коренилось внутри него. Но эмоции эмоциями, а он оставался солдатом, и все еще мог заметить недостатки оборонительной позиции.

Расположенные как сейчас, по одной центурии с каждой стороны шатра и остальными четырьмя, плотно стоящими за ними, они, хотя и прикрытые с тыла собственным лагерем, все же были не защищены. Более того, при подобном парадном строе каждое подразделение, стоящее плотным квадратом по восемьдесят человек в каждом, представляло собой превосходную мишень для стрел и дротиков. Почти невозможно метнуть оружие в плотную массу и не попасть в человека. Один-единственный тщательно нацеленный залп достаточно большой группы людей мог сразу вывести из строя треть сил Агриколы.

Гален медленно взглянул на ряды солдат, стоящих слева от него. Каждый стоял как вкопанный, с мечами и кинжалами в ножнах, держа дротики и щиты наготове. По крайней мере, это боевой легион, подумал он, снова прикидывая возможности.

Его движения не ускользнули от внимания человека, стоящего рядом с ним. Сита понимающе скосил на него глаза, ветерану тоже не нравилась вся эта позолота и пурпур. Но такой ритуал был важен для обеих сторон, и побежденной и победившей.

Гален не видел рыжего фракийца до самой команды на построение. Ему хотелось бы с ним поговорить. Собственно, он поговорил бы и с другими освобожденными, с Фацилом и юным Гаем, которые стояли в строю, и даже с молчаливым Валерием, находившимся сейчас на попечении врача. Его, вероятно, должны были уволить из армии. При виде обезглавленного товарища внутри юноши что-то сломалось, и эту болезнь не могли вылечить никакие лекарства.

Гален выругал себя за небрежность. Он должен был настоять на встрече со своими людьми либо до, либо после встречи с Церриксом и старейшинами. Слухи иногда основываются на фактах, и они всегда распространяются быстрее. Не исключено, что римляне получили от ордовиков какие-то сведения, но приняли их за досужие сплетни.

Прошло уже четыре дня с момента исчезновения Маурика. Разведчики Церрикса не обнаружили никаких следов его отряда. Гален и воины, сопровождающие его к Агриколе, тоже не заметили присутствия изменников. И все же Гален знал, что этот человек не откажется от своих претензий на власть. Он с сотней присоединившихся к нему бунтовщиков просто поджидал удобного момента. И без сомнения, этот день — день подписания договора между Римом и последним племенем западной Британии — может показаться ему самым подходящим.

Еще более обеспокоенный, Гален перенес внимание на крепость. По сланцевой тропинке спускалась группа — около пятидесяти воинов во главе со старейшинами и друидом в белом одеянии.

Гален посмотрел вокруг. Хотя вид британцев с намазанными клеем волосами внешне не произвел впечатления на дисциплинированных солдат, все же напряжение, вызванное приближением ордовиков, было заметно на каждом лице. Пальцы на древках копий сжались сильнее, а щиты поднялись немного выше. Однако, к чести центурионов, командующих ими, люди не шевельнулись — даже тогда, когда воины заняли позицию лицом к шатру и прямо напротив передних рядов. Вооруженных людей разделяло не более пятидесяти ярдов. Такая близость давала римлянам, с их тактикой рукопашной схватки, преимущество. Однако Гален сомневался, что нервничающие легионеры понимали и оценивали этот факт.

Краем глаза он старался особенно следить за передней линией центурии, поглядывая время от времени в сторону ордовиков. Держа руки на рукоятках мечей, висевших на поясах, они стояли нестройными рядами позади старейшин и друида, бросая взгляды на римлян. Римляне отвечали им молчаливо-недоверчивыми взглядами.

Наконец в открытых воротах крепости появился Церрикс, один, на лошади, покрытой богато разукрашенной попоной. Крепкий жеребец медленно и осторожно спускался по крутой сланцевой дорожке. Солнце сверкало на золотых браслетах и торке короля.

Когда он подъехал ближе, Гален увидел, что его широкая мантия была расцвечена синими и зелеными квадратами, символизирующими небо и землю, а туника была черная и отделана золотом, что символизировало ночь и солнце. За поясом у него была хвойная ветка. К узде лошади прикреплены такие же ветки.

Спустившись по тропе, он подъехал к шатру и перед тем, как остановиться, совершил вокруг ритуальный круг. Через некоторое время из шатра появилась одинокая фигура. Церрикс спешился, бросил оружие на землю, молча опустился на колени у ног своего покорителя.

Гален почувствовал, как сжались его челюсти. Он понимал, чего стоил этот бессловный акт Церриксу.

Агрикола помог подняться сдающемуся противнику.

— Я знал тебя в качестве достойного противника, Церрикс, Верховный король воинов Молота. В будущем я буду приветствовать тебя, как друга. — Он протянул руку, Церрикс схватил ее повыше запястья и повысил голос, чтобы его слова были слышны всем. На кельтском языке он торжественно провозгласил:

— Пусть черное облако войны не закрывает больше наши небеса. И пусть с этого дня встанет над Британией славное солнце мира. — Потом он повторил это заявление на латыни.

На латыни и на кельтском были зачитаны вслух условия мира. По жесту Агриколы Мирддин вышел вперед, чтобы провести официальную церемонию. Кинжалом, который он вытащил из-за пояса, жрец осторожно уколол четвертый палец левой руки у обоих мужчин. Затем выдавил немного крови каждого в чашу и смешал с вином. Чтобы закрепить соглашение, Агрикола и Церрикс должны были выпить эту чашу. Такой ритуал предполагал большее, чем просто подтверждение и узаконивание мирного договора. Когда каждый из мужчин выпьет кровь другого, в жилах обоих правителей будет течь одна кровь. Таким образом они породнятся друг с другом, и между управляемыми ими народами установится нерушимый мир.

Когда смесь была готова, Мирддин, держа чашу обеими руками, повел ею из стороны в сторону, вперед и назад, на все четыре стороны света. Затем протянул сосуд Церриксу. Поскольку сдавался именно он, его глоток будет самым горьким.

Церрикс поднес чашу к губам, без колебаний отпил и передал победителю. Агрикола осушил ее.

Когда римский наместник опустил чашу, в тишине раздался резкий звук. Он казался частью задуманной церемонии, хотя Гален и сотня других людей узнали его — это звучал кельтский боевой рог.

Все мысли и воспоминания Галена об этих прошедших месяцах мгновенно улетучились, теперь он был только солдатом. Все шесть центурионов второй когорты немедленно нашли взглядом своего командира, ожидая его приказаний.

Агрикола выкрикнул команду, и его армия немедленно перешла к действиям под аккомпанемент боевых труб. Людям, которые только что внимательно следили за церемонией заключения почетного мира, была дана команда занять боевые позиции. Шатер немедленно был окружен четырьмя кольцами солдат. Жизнь Агриколы должна быть сохранена любой ценой. Остальные выстроились в боевой порядок между шатром и лесом, спиной к крепости.

Воины Церрикса были застигнуты врасплох еще больше римлян и, прежде чем смогли отреагировать, увидели себя окруженными, закрытыми щитами солдат, нацеливших на них копья. Их король и жрец, находившиеся внутри защитного круга вместе с Агриколой, были схвачены, Агрикола с гневно горящими глазами приказал задержать их.

Церрикс яростно вырвался из схвативших его рук.

— Это Маурик! — прокричал он, пытаясь перекрыть шум голосов почти пятисот человек, готовившихся к битве. — Отдайте мне оружие и освободите моих воинов. Это наша битва! Дайте нам самим сразиться с предателями!

Гален, стоя в ста футах, услышал его крик. Он также почувствовал, что Церрикс тут ни при чем, и направился к Агриколе, чтобы отстоять своего друга.

Рог прозвучал еще раз, и воины-изменники хлынули из леса, подобно морской волне, набегающей на берег. Пурпур и позолота торжественной церемонии должны были окраситься в алый цвет крови. По своему обыкновению ордовики выстроились в линию, приводя себя в боевое состояние с помощью стука о щиты и громких возгласов.

Пробиваясь через изготовившиеся к битве ряды, чтобы найти Агриколу, Гален прикинул численность противника — по крайней мере триста человек. Потрясая светлыми гривами, они насмехались над своими противниками — как над римлянами, так и над своими соплеменниками — и вызывали их заполучить их головы, если те смогут.

При виде своих мятежных соплеменников последователи Церрикса пришли в неистовство. Скоро попытки римлян помещать им прорваться должны были стать тщетными и начаться бойня.

Увидев их ярость и, видимо, поняв настоящую цель, на которую она была направлена, Агрикола выкрикнул легионерам приказ не мешать. Как только солдаты подчинились, ордовики ринулись вперед, готовясь напасть на своих собратьев. Послышались новые боевые выкрики и стуки оружия о щиты. Потом Агрикола приказал отпустить Церрикса. Предводитель британцев немедленно выхватил свой меч и, размахивая им над головой, побежал, чтобы взять под команду своих воинов.