Ник с ухмылкой покинул таращащегося на него и бормочущего что-то нечленораздельное Эвелина и подошел к дивану возле камина, на котором сидели Джорджиана и Пруденс. По дороге он взял с подноса чашку чая. Гостиная заполнилась родственниками и друзьями, разговаривающими приглушенными голосами. Похожие на робких голубей, они толпились небольшими группами и Трешфилд с портрета в траурной рамке взирал на это сборище со знакомым выражением злорадства на лице. Ник отпил чай, медленно обошел группу родственников и подошел к дивану сзади. Отсюда ему был слышен разговор Джорджианы и Пруденс.

— Я уверена, что вы правы, — сказала Джорджиана. — Но как же быть с коликами?

— О, если боли сильные, то вам лучше всего использовать белладонну. Она очень помогает.

— Я интересуюсь потому, — сказала Джорджиана, — что когда я создам этот дом, в нем может быть довольно много младенцев.

— Право, Джорджиана, эти дела лучше всего поручить домоправителю или надзирателю. Вам нужно будет нанять хороших честных сотрудников, желательно обладающих опытом работы с детьми.

— Я знаю, но колики это такая проблема.

— Это верно, — сказала Пруденс и со звоном помешала чай в фарфоровой чашке. — Кстати, я хотела вас спросить, вы еще долго намерены здесь оставаться?

— Нет, не долго.

— Разумеется, приличие требует, чтобы ваш отъезд не был поспешным.

— Разумеется, — сказала Джорджиана.

— Но, в конце концов, в этом доме траур.

— Конечно.

— Может быть, неделю? — спросила Пруденс.

— Может быть.

Ник услышал, что чашка Пруденс задребезжала.

— В таком случае я предупрежу домоправительницу.

Пруденс извинилась и пошла к Эвелину, который приглашал всех пришедших отдать последний долг графу на ленч. Присутствующие горя желанием наполнить свои желудки за счет новоиспеченного графа, толпой направились в зал. Краем глаза Ник заметил, что Джорджиана встала. Он поставил чашку и быстро вышел из-за дивана.

— Ты думала, что она перепугается и признается во всем? — спросил он.

Джорджиана испуганно вскрикнула и резко повернулась.

— Почему , вы все время подкрадываетесь и возникаете так неожиданно?

— Если бы она была виновата, то не призналась бы, что знает о белладонне.

— Она могла признаться для того, чтобы прикинуться невинной.

— Верно, — сказал Ник. — И расспрашивать тронутую леди Августу тоже было очень умно с твоей стороны.

Прежде чем ответить Джорджиана оглядела быстро пустеющую комнату.

— Зато, мистер Всезнайка, я узнала, что она принимает то, что называет своим эликсиром. Она говорит, что врач прописал его ей от нервов. Если мы спросим врача, что входит в этот эликсир, я уверена, что он назовет белладонну. Наверняка Августа считает его противоядием против французского яда.

— Ш-ш-ш! — произнес Ник, увидев, что к ним приближаются Людвиг и леди Августа, опирающаяся на его руку.

— Вы что не собираетесь обедать? — обратился к ним Людвиг.

— Мы сейчас идем, — сказала Джорджиана. — Леди Августа, я как раз говорила мистеру Россу о вашем чудесном эликсире.

— Он обезвреживает яд, так что не пытайтесь меня отравить, мадам шпионка. И Людвиг сказал мне, что знает о вас все, как вы тайком пробираетесь повсюду и добываете секреты для Наполеона, и он сказал мне, что собирается…

Людвиг похлопал леди Августу по руке в перчатке.

— Послушайте, бабушка, разве можно так говорить в день, когда мы похоронили дорогого дедушку?

— О, бедный, бедный Трешфилд, — запричитала Августа. Она высморкалась в черный кружевной носовой платочек, бросая на Джорджиану подозрительные взгляды.

Людвиг сказал:

— Вам нужно немного поесть и выпить бокальчик хереса.

— Да, хереса, много хереса. Разумеется, для моих нервов. — Августа отправилась искать лакея, чтобы попросить его принести ей бутылку хереса. Людвиг втиснулся между Ником и Джорджианой и взял Джорджиану за руки. Ник почувствовал раздражение от фамильярности, с которой Людвиг прикасался к ней.

— Мне очень жаль, что так вышло, — сказал Людвиг, глядя Джорджиане в глаза. — Ее потрясла смерть брата, и она все больше заговаривается.

Ник фыркнул, но они не обратили на него внимания. Его раздражение начало перерастать в нечто более серьезное, когда он увидел, что эти двое придвинулись друг к другу.

Джорджиана поцеловала Людвига в щеку, и Ник негромко выругался. К счастью, его не услышали.

— Я знаю, что вы не виноваты, — сказала она Людвигу. — У вас усталый вид. Лучше отдохните сегодня ночью, вместо того чтобы работать до утра.

— Спасибо, дорогая Джорджиана, я так и сделаю. У вас такое доброе сердце, да, очень доброе. — Он поцеловал ее в ответ. — Возможно, завтра мне понадобится ваша помощь. На одной из мумий повязки гниют и отваливаются, и я должен что-то сделать, чтобы они сохранились. Вы знали, что древнеегипетские бальзамировщики вытаскивали мозг покойников через нос? Они использовали для этого такой длинный инструмент с крючком на конце.

— Боже! — воскликнул Ник и встал между Людвигом и Джорджианой.

Джорджиана приподняла подбородок.

— В чем дело, мистер Росс?

— Не смотрите на меня так, словно я еж, изгадивший ваш ковер. Меня замутило от ваших поцелуев и разговоров о мумиях и мозгах. — Он посмотрел на Людвига. — А вы поберегите ваши слюнявые поцелуи для кого-нибудь другого. И не распускайте руки.

Джорджиана возмутилась, а Людвиг лишь вытаращил на него глаза. Ник разозлился еще больше при мысли о том, что Джорджиана питает симпатию к этому нудному безвольному человеку.

— О Господи, — произнес Людвиг.

Ник сунул руки в карманы и насмешливо посмотрел на Джорджиану.

— Он напоминает мне несчастную монахиню.

— Вы должны извиниться перед Людвигом, — сказала Джорджиана.

— О, будь все проклято, — прорычал Ник, увидев, что Джорджиана гладит Людвига по руке.

Она посмотрела на него сердито и сказала:

— Следите за вашей речью, сэр.

— О Боже, да, — присоединился к ней Людвиг. Он приподнял руку, и Джорджиана просунула под нее свою. — С вашей стороны неучтиво так грубо выражаться в присутствии дамы.

Ник подбоченился:

— Уж не собираетесь ли вы учить меня учтивости, патрон?

— Хватит, сэр! — Джорджиана потянула Людвига за руку, заставив его отойти от Ника на безопасное расстояние. Сама же приблизилась к нему и прошептала: — Вам должно быть стыдно, сэр, что вы обижаете такого замечательного человека, как Людвиг. Вы недостойны даже того, чтобы… чтобы стирать его белье. — Она взяла своего подопечного под руку, и они направились к выходу. — Мы идем на ленч.

— Иди и нарежь там для него мясо, — крикнул Ник им вслед.

В гостиной оставались лишь несколько человек, и все с удивлением посмотрели на него. Ник ответил им свирепым взглядом и подошел к окну. Откинул кусок крепа, зацепившийся за его фрак, и пробормотал:

— Бесхребетное пузатое ничтожество. Именно такой бесхарактерный муж ей нужен. Она будет из него веревки вить.

Постой. Что это он вдруг так разгорячился? Раньше его никогда не беспокоили такие типы, как Людвиг Хайд. Но раньше ему еще не приходилось стоять и смотреть, как Джорджиана целует его.

Черт возьми, он ревнует ее. Мысль о том, что Людвиг дотрагивается до нее своими мягкими влажными руками, приводила его в ярость. Когда этот гаденыш поцеловал ее, Нику понадобилось самообладание, чтобы не схватить его и не засунуть в камин.

Ей-богу, он ревнует ее. Как писал этот древний римлянин, которого ему читал Пертуи? Кажется, Овидий. Ах да. «Любовь, которую питает ревность, живет долго».

Ник застонал и прижал щеку к холодному стеклу. Любовь. Ужасная бесконечная мука.


Позднее, ночью, Ник лег на кровать совсем одетый, после того как удостоверился, что Джорджиана заперла свою дверь. Она каждый вечер пододвигала к двери — мебель, и он был спокоен за ее безопасность. Никто, кроме него, не мог открывать замки отмычкой, во всяком случае он надеялся на это. Тушки кроликов и тушеное мясо он отослал знакомому врачу в Лондон. Он слышал, как Джорджиана расспрашивала своих подозреваемых, и проводил собственное расследование действий Эвелина и Людвига.

Чтобы не думать о том, как бы ему доказать Джорджиане, что она по-прежнему хочет его, он стал вспоминать то, что ему было известно. В день смерти Трешфилда Людвиг, как обычно, находился среди своих древностей. Он мог выскользнуть из Египетского крыла, отравить кролика, и никто ничего бы не заметил. Эвелин в тот день долго гулял и мог сделать то же самое. Он мог даже заплатить извозчику экипажа, чтобы тот сбил Джорджиану, когда она ходила за покупками. Ник все еще имел некоторые подозрения насчет этого инцидента, хотя Джорджиана считала его одной из проказ леди Августы.

К счастью, Джорджиану больше никто не пытался убить. Ник объяснял это тем, что

Трешфилд умер раньше, чем успел изменить свое завещание или жениться на ней. Джорджиана полагала, что леди Августа была потрясена смертью брата и на время перестала проказничать. Как бы там ни было, время уходит. Он и Джорджиана скоро покинут поместье Трешфилда, и если они не найдут убийцу до своего отъезда, то, вероятно, они уже никогда его не найдут.

Ему нужно будет спросить слуг о том, что делали Эвелин и Людвиг в день убийства. Однако в домах благородных семейств бросалась в глаза разобщенность между слугами, хозяевами и гостями. Если он подойдет с этим вопросом даже к лакею, слух об этом быстро достигнет ушей дворецкого и домоправителя, которые непременно передадут его Пруденс. Как и Джорджиане, ему придется действовать через своего слугу, Пертуи.

Ник составлял в уме список вопросов для своего слуги, когда в дверь его гостиной негромко стукнули один раз. В его апартаментах было темно — горела единственная свеча возле его кровати. Он взял свечу и вышел в гостиную.

Открыв дверь, он обнаружил, что в коридоре никого нет. Неужели стук ему послышался. Маловероятно. Он закрыл дверь и почувствовал, что наступил на что-то. Он нагнулся и поднял конверт. Внутри был листок почтовой бумаги Трешфилда. Текст на нем был написан печатными буквами. Внизу стояло имя Джорджианы. Она писала, что придет в Египетское крыло этой ночью в два часа и просила его ждать ее там.