Мусса огляделся. Заметив полуразрушенную хижину, в которой, похоже, давно уже никто не жил, он потянул пленника туда.

9

Полковник закончил печатать фразу: «В ходе проведенной операции все террористы были уничтожены» и задумался. Легкий ветерок, создаваемый большими лопастями потолочного вентилятора, чуть шевелил разложенные на столе бумаги, трогал уже начавшие седеть, но еще довольно густые волосы Насир Хана. Теперь надо было переходить к самой трудной части рапорта — о погибших заложниках. Гибель сразу троих европейцев стала самым крупным поражением антитеррористических сил в стране со времени взрыва два года назад автобуса с французскими специалистами, во время которого погибли одиннадцать человек.

Насир Хан не успел завершить предложение: «К сожалению, несмотря на предпринятые…», как в дверь его кабинета постучали.

— Войдите! — с некоторой досадой бросил он, отрываясь от компьютера.

На пороге появился лейтенант Амир Махмуд.

— Ну, что там у вас?

Амир Махмуд выложил на стол фотографии террористов, убитых во время последней операции. Полковник вопросительно посмотрел на него.

— Информатор, этот Абдулла, опознал Али Фа-рука и Закира аль-Сиддики. Имени мальчишки он не знает, хотя видел его в деревне раньше.

— Замечательно! Что же вас смущает, лейтенант?

— Он говорит, что на снимках нет Муссы Дауда.

— Какого Муссы Дауда? — раздраженно спросил полковник.

— Ну, владельца дома.

Насир Хан побарабанил пальцами по крышке стола. Ему уже звонил замминистра МВД, который недвусмысленно дал понять, что считает проведенную операцию крайне неудачной. А тут еще этот мальчишка со своими сюрпризами…

— А этот Мусса обязательно должен был там быть? Лейтенант, у нас с вами что, имелся на руках список террористов, заверенный самим бен Ладеном? — язвительно произнес Насир Хан.

Лейтенант не ответил. Но Мусса должен был быть в доме — опять же по докладу осведомителя.

— Подумайте сами, — продолжал полковник. — Если бы он действительно был там — куда бы он делся?

Рискуя вызвать новую вспышку раздражения начальника, Амир Махмуд осторожно проговорил:

— Здесь может быть два объяснения, господин полковник: либо Мусса, почуяв неладное, сумел улизнуть до начала операции, либо сбежал во время штурма и…

— Славно вы выстраиваете версии, лейтенант, — неприятно усмехнувшись, перебил подчиненного полковник. — Только о последствиях почему-то не думаете. Говорите, почуял неладное? Иными словами, произошла утечка информации о предстоящей операции. Интересно, по чьей вине, если о ней знал только узкий круг лиц? А?

Лейтенант молчал. Вопрос полковника был так же неприятен, как и его усмешка.

— Далее. Сбежал во время штурма. Непосредственное командование группой осуществляли вы, лейтенант, это ваши солдаты должны были окружить дом! Выходит, террорист сбежал через ваше оцепление!

Амир Махмуд виновато потупился. Он был уже не рад, что затеял этот разговор. Полковник некоторое время созерцал своего подчиненного с победным видом. Выдержав нужную паузу, он уже мягче продолжал:

— Я добавлю еще одну версию. Его там не было вовсе — ни до штурма, ни во время его. Этот Дауд отсутствовал уже какое-то время. И давайте придерживаться этой версии, если мы хотим избежать… гм… сложностей. Если что — кого обвинят в первую очередь? Нас с вами, лейтенант!

— Я не подумал, господин полковник…

— Учтите: рапорт о проведенной операции ляжет на стол премьер-министра, и не исключено, что тот будет докладывать о ней самому президенту!

Лейтенант уже пожалел, что затронул эту тему. С другой стороны, если бы он промолчал, а полковник узнал бы об этом — из других источников? Трудно сказать, как бы все повернулось…

— Кто будет знать о наших, точнее, ваших подозрениях, кроме нас с вами, а, лейтенант? — продолжал Насир Хан. — Был, не был еще кто-то среди террористов — кому известно об этом наверху? А пресса? Вы представляете, что будет, если что-нибудь разнюхают эти писаки? Да нас же смешают с грязью, лейтенант! Мало, что погибли трое заложников, так один из террористов, оказывается, еще и ушел! Ну, теперь вам ясно, к чему могут привести ваши измышления?

— Так точно, господин полковник!

— Вы свободны. И прошу вас ни с кем не делиться вашими… соображениями.

Амир Махмуд молча собрал со стола фотоснимки.

Теперь он уже никак не мог сказать полковнику о том, ради чего, собственно, и приходил: информатор Абдулла также слышал, что деревенские говорили, будто Мусса Дауд не только сумел уйти сам, но и прихватил с собой одного из заложников…

Когда за лейтенантом закрылась дверь, Насир Хан вздохнул и снова уставился в монитор компьютера.

«А если потом этот Мусса, объявленный нами убитым, вдруг засветится еще во время какого-нибудь теракта? — подумал Амир Махмуд. — Скандал, будет, пожалуй, еще большим!»

Но он ничего не предпринял, а лишь молча собрал фотоснимки и вышел из кабинета.

10

«Оказывается, есть и другие мужчины, — с удивлением подумала она после их первой ночи. — Оказывается, есть и другие поцелуи, другие ласки. Оказывается секс — это не только то, что было с мужем у нее». Она любила Николая и целиком доверялась ему. Она считала, что он знает лучше ее, как заниматься этим. Поэтому она никогда не подвергала сомнению его действия в постели.

Ник показал ей другую сторону любви. Он был словно тот грубый незнакомец из ее снов. Когда Алла предложила выпить коньяку и шла с наполовину пустой бутылкой и рюмками к журнальному столику, она заметила, как жадно он смотрит на движение ее бедер под узкой юбкой. И не скрывает этого… Странно, но она не рассердилась. Николай давно уже не смотрел на нее так. На работе мужики глазели на молоденьких длинноногих сотрудниц, которым Алла явно не могла составить конкуренцию, и она как-то сказала сама себе со вздохом: «Ну, что ты хочешь? Тебе скоро тридцать, не девочка ведь».

Теперь ей было тридцать четыре. И, оказывается, на нее еще можно было смотреть, смотреть как на женщину.

Они выпили пару рюмок. Ей было много не надо: минут через пять комната стала чуть-чуть раскачиваться у нее перед глазами, словно это была каюта океанского лайнера. Ник встал из кресла, взял ее за руку и требовательно спросил:

— Спальня — где?

Алла молча махнула рукой в сторону комнаты, и он потянул ее за собой. Через незакрытое шторами окно проникал свет уличного фонаря. Ник бросил ее на покрывало и стал покрывать поцелуями ее лоб, глаза, губы, подбородок, шею, спускаясь ниже и ниже. Поцелуи были жесткими и требовательными. Юбка с безвозвратно испорченной от сильного рывка «молнией» полетела в сторону окна и мягко приземлилась на пол, за ней последовали кофточка, колготки.

Потом ворвалась сумасшедшая волна, которая захлестнула Ника и Аллу с головой, но ей было совсем не страшно тонуть, потому что он тонул рядом с ней… Черт побери, как это в нем умещались сентиментальный поэт, разглядевший за короткий миг в коридоре издательства ее печальные глаза, написавший про одиночество и дождь без перерыва, — и примитивный дикарь, едва не насиловавший ее?! Неуверенный посетитель издательства, робко разговаривавший с редактором, — и рычащий зверь, рвущий ее на куски?

— Ник… Ник… Ник… — стонала она, охваченная чувством, которого не только не знала прежде… О существовании которого и не подозревала… Она была счастлива, когда доставляла мужу удовольствие, но и понятия не имела, что удовольствие может быть обоюдным. Она была на седьмом небе, когда Николай, насытившись, отворачивался и засыпал. Муж удовлетворен, значит, она настоящая женщина! Нет, он, конечно, спрашивал поначалу, как ей было, наверное, вычитал в какой-то книжке о правилах интимных отношений. И она почти искренне отвечала, что хорошо.

Но только сейчас она поняла, что бывает и по-другому. И что теперь она просто не сможет жить без Ника. Если это больше не повторится, она умрет. Она не могла умереть, когда ушел Николай. Да, ей было горько, обидно, одиноко, но она могла жить дальше. Без Ника не сможет. «Не слишком ли быстро — с первого-то раза?» — спросил кто-то посторонний внутри нее. «А кто, черт побери, определил, на какой раз это должно быть?!» — сердито ответила она ему. И не с первого: еще раньше она читала его стихи — и узнавала его: перед ней вставал человек с обнаженной раненой душой — наверное, с такой же, как у нее самой. И Ник, наверное, тоже почувствовал в ней это — во время той мимолетной встречи в коридоре издательства, лишь на секунду увидев ее глаза… Вот говорят: противоположности сходятся. А в ее случае сошлись одинаковости — одинаково несчастливые люди.

«Любовь ли это? — спросила себя Алла и со злостью ответила: — Какая, к черту, разница, как это называется?» Вот она считала, что с Николаем у них любовь, но теперь призналась себе в том, в чем не хотела признаваться много лет: не любовь вела ее в ЗАГС с бывшим мужем, а желание, чтобы все было «как у всех»: чем она хуже подружек, большинство из которых повыскакивало замуж сразу после школы?

Нет, она не буду цеплять ярлык на свое чувство, главное, что оно есть.

И будет теперь всегда.

…Когда все кончилось, они долго не могли унять сумасшедшее биение сердец, учащенное, захлебывающееся дыхание.

Потом Алла, осторожно освободившись из его объятий, встала, включила торшер и, поймав его вопросительный взгляд, сказала:

— Я хочу смотреть на твое тело. Можно?

Ник улыбнулся:

— Было бы на что смотреть. Знаешь, в школе меня дразнили Высушенным Гераклом. А на физкультуре я стеснялся раздеваться. И всегда падал с перекладины, потому что у меня кружилась голова. Однажды чуть не сломал шею. Так и не смог до конца десятого класса одолеть «подъем переворотом», есть такое упражнение.