Круглый стол в центре кухни был покрыт красно-белой хлопчатобумажной скатертью в цвет аккуратно подвязанным в разные стороны занавесочкам на окнах. На дальней стене расположился древний пекарский стеллаж из кованого железа, отделанный бронзой. Он был забит всевозможными медными котлами и котелочками, сковородами и сковородочками, сиявшими и переливающимися на солнце, а встроенные полки на противоположной стене заполонили разноцветные произведения гончарного мастерства: блюда, тарелки, супницы, огромные чаши цвета беж и соусницы.

Сразу за кухней открывалась столовая, и казалось, что обе комнаты словно перетекают одна в другую — такое впечатление порождалось тем, что и там и здесь был тот же самый пол из терракотовой плитки, те же белые стены и те же деревянные балки под потолком. В столовой возвышался огромный старинный камин, выложенный местным кремового цвета камнем и заполненный дровами на зиму. Из окон во всех концах комнаты лился яркий свет. Сельский дух привносили также длинный дубовый стол, стулья с высокими спинками и резной буфет. Над столом висела огромная люстра из черного железа, а по центру стола вереницей тянулись подсвечники с толстыми белыми свечами. Цветы в вазах на столе и буфете оживляли простую обстановку.

Нигде не задерживаясь, Амелия провела Ники в большую залу и открыла дверь в малую гостиную на первом этаже. Полированный каменный пол цвета сливок тускло мерцал, стены были выкрашены в тон сливочного масла; две софы, стоявшие друг напротив друга у камина, покрывали нежно-желтые полотняные чехлы. Повсюду расположились деревянные столики, а две глиняные лампы под кремовыми абажурами разместились на старинных комодах по обе стороны дымохода. На столе у окна лежали свежие номера журналов со всего мира. «Лайф» и «Пари матч» были представлены лучше всего, так же как «Тайм» и «Ньюсуик».

— А теперь наверх, — сказала Амелия и, круто развернувшись, повела Ники обратно в залу. Ники послушно последовала за ней по белой каменной лестнице, широкой, полукруглой, оканчивавшейся квадратной площадкой. С одной стороны располагалась главная гостиная, а с другой библиотека. Обе были выкрашены в белый цвет, в обеих — высокие камины, светлые деревянные полы и марокканские коврики.

Обстановку гостиной составляла мебель в провансальском стиле, диваны и стулья были обиты тканью цвета сливок, кофе с молоком и жженого сахара. Обилие ярких цветов давали изумительное ощущение света, простора и покоя.

Библиотека, вся заполненная книгами, была обставлена тугими диванами, под полотняными чехлами цвета дыни. В одном углу Кли соорудил аудио-музыкальный центр, используя самое современное оборудование: телевизор с огромным экраном, видеоплейер, кассетный магнитофон и проигрыватель для компакт-дисков. Стереоколонки стояли на книжных полках.

— Это комната мсье Кли, он любит ее больше других, как мне кажется, — сообщила ей Амелия, радостно кивнув в подтверждение своих слов. Затем, воздев указательный палец к потолку, она объявила: — Еще один пролет, мадемуазель, вперед! За мной!

Они поднялись на просторную лестничную площадку, а оттуда, по каменной лесенке поменьше, — на следующий этаж, где находились спальни.

Ники были отведены покои под самой крышей: ванная, спальня и гостиная — прекрасно отделанные; как и везде в доме, тут преобладали белый, кремовый и желтый цвета. По стенам гостиной стояла кое-какая мебель, а спальню украшали старинный платяной шкаф и комод. Даже при беглом осмотре было видно, с какой тщательностью хозяин предусмотрел все мыслимые и немыслимые удобства.

— Пойду принесу ваши вещи, — сказала Амелия, распахивая платяной шкаф и выдвигая ящики комода. — Мсье Кли рассердится, если я не позабочусь о вас как следует.

— Огромное спасибо, Амелия, — улыбнулась Ники. — У меня есть все; что нужно. Честно, есть. И благодарю вас за великолепную экскурсию.

— Ну что вы, мадемуазель, мне это в радость, — улыбнулась Амелия и удалилась вниз по лестнице.


Этот разговор произошел всего четыре дня назад, а Ники уже чувствовала себя отдохнувшей. Сельский дом и окружающая природа возымели волшебное действие — давно уже она не ощущала такого покоя. Спала она крепко, как никогда, нервы ее успокоились.

Дни текли медленно, лениво, без суеты, Ники гуляла в окрестных лесах или плавала в бассейне. Свежий воздух, движение и поварское искусство Амелии возвращали ей силы. Вечерами Ники читала, слушала музыку или смотрела французское телевидение в библиотеке. Кроме того, будучи не в состоянии и дня прожить без новостей, она включала международные новости Си-эн-эн.

По словам Гийома, Кли недавно подключился к кабельному телевидению, чтобы принимать этот американский телевизионный канал. «Все для работы, мадемуазель», — счел необходимым добавить Гийом, и ей пришлось отвернуться, чтобы скрыть улыбку.

Ники слегка повернулась в шезлонге, протянула руку за бокалом с соком и сделала большой глоток, наслаждаясь его терпкостью. Шла последняя неделя июня, и становилось довольно жарко. Утром Амелия сообщила, что июль и август — худшие летние месяцы в этой части Прованса. «Жгучие», — сказала она и пустилась в рассуждения о мистрале, сухом северном ветре, который свирепствует здесь летом, переворачивая все вверх дном. Со свистом несется он на юг через долину Роны и нередко служит предвестником того, что погода испортится всерьез. Амелия, как и большинство провансальцев, винила мистраль во всех бедах и болезнях.

— Скотина и та просто сходит с ума, что уж говорить о людях, — скорбно говорила Амелия, наливая Ники вторую чашку кофе с молоком. — От него происходит мигрень. И грипп. И зубы от него болят. А еще уши. А зимой он иногда дует недели три кряду. Уничтожает добро. Вырывает с корнем деревья и срывает черепицу с крыш. Вот оно как! — И, по-галльски передернув плечами, она поспешила в кухню, чтобы заново наполнить кофейник и согреть Ники еще молока.

Как и предсказывал Кли, Ники влюбилась в Амелию. Экономка была женщиной невысокой, плотно сложенной и, по-видимому, очень сильной. Не было никакого сомнения в том, что она уроженка Средиземноморья: ее выдавали иссиня-черные волосы, собранные пучком, глаза-маслины и цвет кожи, напоминавший орех. Всегда смеющаяся или улыбающаяся, Амелия пребывала в неизменно хорошем расположении духа. Выполняя свои бесчисленные обязанности, она проносилась по дому как вихрь, точнее — как мистраль. Она чистила и терла, мыла и гладила, пекла хлеб, пирожные и фруктовые торты, стряпала самые немыслимые блюда и наполняла вазы цветами, а корзины фруктами.

Гийом, как и Амелия, был коренным провансальцем. От постоянного пребывания на свежем воздухе он стал смугл, как спелая вишня, черные волосы его тронула седина, а серые глаза излучали доброту и веселье. Коренастый, мускулистый, он справлялся с любым делом так же споро и ловко, как и его жена.

Он мел двор, открытую обеденную веранду и дворик для пикников и жарки мяса, чистил бассейн, приводил в порядок огород и сад, а также маленький виноградник, простиравшийся позади дома и занимавший четыре или пять акров. Гийом поливал, стриг и подрезал лозы, вместе с Амелией и несколькими наемными рабочими собирал виноград, делал вино в бочках и разливал его по бутылкам.

— Часть вина мы продаем. Часть оставляем себе. И мсье Кли, естественно, — объяснял Гийом, водя Ники по ферме и показывая местные достопримечательности.

У Амелии и Гийома был сын Франсуа, учившийся в Сорбонне в Париже, которым они очень гордились. Ники уже многое успела узнать о нем от его любящей матушки. Две их дочери, Полетта и Мари, были замужем и жили в деревне; им приходилось помогать на ферме в тех редких случаях, когда у Кли бывало много гостей.

Позвонив из Москвы в тот вечер, когда Ники приехала, Кли сказал ей, что Амелия и Гийом — соль земли. Теперь-то она точно знала, что он имел в виду. Они преданы ему, они ухаживают за домом и землей так, будто сами здесь хозяева. Дом, в котором они жили, примыкал к главному дому, и войти туда можно было прямо из кухни. Построен он был из того же самого местного камня — бледно-желтого песчаника, — изъеденного временем, у него была такая же красная черепичная крыша, тяжелые деревянные ставни и ослепительно белые двери.

Оба дома прекрасно видны от самого бассейна, где Ники теперь сидела. Казалось, они росли прямо из земли, будто часть природы. В некотором смысле так оно и было. Возраст фермы и всех ее построек превышал сто пятьдесят лет, как сказал Гийом, однако выглядели они так, будто стояли здесь испокон веков.

Все на ферме удивляло Ники. Она начала понимать, что ей нравится в глуши: быть так близко к земле. Стало понятно, почему Кли любит эту ферму, хотя ему и удается бывать здесь куда реже, чем хотелось бы. За два года их знакомства он упоминал об этом месте редко и мельком. Но теперь она знала, отчего так менялся его голос, стоило ему заговорить о своем доме в Провансе. Для него это был уголок спокойствия и красоты в хаотичном мире.


Она оставалась на воздухе почти до шести, наслаждаясь сменой цветов, по мере того как солнце клонилось за далекие темные холмы. Наконец она подобрала книгу и очки и медленно пошла по мощеной садовой дорожке к дому.

Поднявшись по двум лестницам к себе в комнаты под самой крышей, она подумала о Йойо, о котором вспоминала хотя бы раз в день. Его судьба оставалась неизвестной, и это беспокоило ее. Они с Кли повсюду разыскивали его в Пекине, перед тем как уехать в Гонконг, но Йойо точно сквозь землю провалился. Наверное, как и многие другие студенческие вожаки, «ушел в подполье», сказал ей Кли. Она надеялась, что так оно и было на самом деле, что его не арестовали.

Вместе со съемочной группой и Кли они покрутились в Гонконге еще несколько дней, надеясь на появление Йойо, но тщетно. В конце концов ничего не оставалось, как уехать.

Йойо знает, где их искать, утешала себя Ники. Она дала ему свою визитную карточку в первую же неделю знакомства. То же сделали Арч и Кли. Оставалось лишь уповать на то, что он сохранит их визитки и с помощью денег, которыми они снабдили его, выберется из Китая. Сначала она подумывала написать ему на адрес Академии изобразительных искусств, но потом решила не делать этого, зная, что письмо от западного журналиста легко навлечет на него неисчислимые беды. Наверняка всю почту просматривает цензура, и письмо может стоить Йойо свободы или даже жизни.