Джеймс посмотрел на него, изобразил улыбку и шепотом передал остальным.

Судья, мужчина с худым лицом и в очках на кончике очень острого носа, опрашивал их по одному и, казалось, проявлял значительное внимание к их ответам. Сам по себе этот факт уже был удивительным, поскольку все пятеро уже сталкивались с полным безразличием со стороны судей во время суда, результатом чего и стала их высылка. И все они знали людей, которых прогоняли через судебные процессы и приговаривали к заключению без улик и свидетелей.

Когда дошла очередь до Мэри, судья вел себя более чем внимательно. Было видно, что он по-настоящему заинтересован и стремится получить реальную картину событий. Несмотря на то что Мэри нервничала, она смотрела ему прямо в глаза и говорила четким голосом. Ее голос задрожал лишь тогда, когда она отвечала на вопросы о том, как умерли ее дети.

— Идея побега принадлежала мне, — созналась Мэри. — Я спланировала его, я достала карты и навигационные инструменты. Я заставила своего мужа Уилла согласиться с планом и сделала так, чтобы он убедил остальных присоединиться к нам.

Мэри ощутила на себе косые взгляды своих друзей. Они были явно удивлены, что она признает себя зачинщицей.

— Сколько времени прошло с тех пор, как вы планировали побег, до того, как вы фактически покинули колонию? — спросил судья, напряженно глядя на Мэри.

— Я думала о побеге с самого первого дня пребывания там, — сказала она. — Но окончательно решилась на него только после того, как моего мужа выпороли. Его наказали только за то, что он спрятал несколько рыбин из своего улова. Мы голодали, вокруг нас все время умирали люди, и все-таки мой Уилл — единственный человек, поставлявший нам еду, — получил сто плетей. Это было несправедливо.

Судья продолжал задавать вопросы, и Мэри искренне ответила на каждый из них. В конце концов он спросил ее, раскаялась ли она в преступлении, за которое ее выслали в Новый Южный Уэльс.

— Да, я раскаялась, сэр, — ответила Мэри. — Не было ни дня, чтобы я не сожалела о содеянном.

По залу суда пробежал одобрительный шепот.

— Но скажите мне, почему вы решили рискнуть жизнью ваших маленьких детей и совершить такое долгое и опасное плавание в неисследованных водах? — спросил судья.

— Опасностей там было не меньше, чем в колонии, — решительно ответила Мэри. — Я считала, что для нас будет лучше погибнуть всем вместе в море, чем медленно умирать один за другим от голода или какой-нибудь ужасной болезни.

Шепот одобрения в зале перерос в рев. Когда шум утих, судья объявил, что еще не готов передать подсудимых суду присяжных, поэтому они будут отправлены обратно в тюрьму и через неделю их привезут снова для дальнейшего слушания.

Всех пятерых увели под сочувственные крики. Их поместили в камеру под залом суда, где они должны были ожидать возвращения в Ньюгейт.

— Такая толпа, это просто невероятно! — торжественно воскликнул Джеймс, и его глаза светились так, как когда-то в Купанге. — Они все на нашей стороне. Нас уже точно не повесят.

Мэри не сказала ни слова. Для нее провести еще много лет в тюрьме казалось худшей перспективой, чем быть повешенной.

— Ты была бесподобна, — сказал ей Сэм, улыбаясь во весь рот. — Но тебе не следовало принимать всю вину на себя.

Мэри пожала плечами.

— Но это правда, я ведь уговорила Уилла и велела вовлечь в это вас.

— Ты смелая женщина, это несомненно, — произнес Билл с дрожью в голосе. — Прости, что мы тогда плохо о тебе подумали.

Прежде чем Мэри смогла ответить, она вдруг услышала голос господина Босвелла. Он стоял в конце каменного коридора и просил, чтобы его пропустили к ней. У Мэри упало сердце. Если он еще раз предложит защищать ее и сделает это в присутствии мужчин, они будут считать ее лгуньей.

Босвелл мгновенно оказался перед решеткой и весь сиял в своей темно-синей куртке и вышитом жилете, а его круглое красное лицо расплылось в улыбке.

— Мэри, моя дорогая, вы так хорошо отвечали! — пророкотал он радостно. — Толпа приняла вашу судьбу близко к сердцу. Через несколько дней люди во всей стране будут читать в газетах статьи о сегодняшних событиях — и вся Англия станет на вашу сторону.

— Я надеюсь, они не только мою судьбу приняли близко к сердцу, — вымолвила Мэри, надеясь, что до него дойдет, в каком она очутилась положении по отношению к мужчинам. — Мы все в этом деле, и вы еще не знакомы с моими друзьями.

— Конечно, конечно. Они сочувствуют всем вам, — сказал Босвелл и протянул коробку, в которой лежала значительная сумма денег. — Для вас собрали деньги, чтобы помочь с расходами, пока вы находитесь в Ньюгейте. Я так рад за вас.

Джеймс представился сам и представил остальных мужчин.

— Значит ли это, что вы готовы теперь нас защищать? — спросил он, беря коробку из рук Босвелла.

— Сейчас, когда публика стала на сторону Мэри, я просто вынужден передумать и предполагаю, что буду защищать вас всех, если Мэри тоже готова передумать. — Босвелл просиял, глядя в лицо каждому и явно не обращая при этом внимания на Мэри, которая отчаянно махала ему руками из-за их спин. — Я надеюсь, вы оцените вашу преданную подругу! А теперь мы должны поговорить о следующем этапе. Я считаю, что вероятность повешения сейчас отпала, остается только тюремное заключение. Но я настроен на то, чтобы добиться вашего помилования.

Он не сделал паузу, чтобы посмотреть, как они воспримут эту новость, а продолжал дальше:

— Я в вашем распоряжении всю следующую неделю, а пока я встречусь с Генри Дундасом, секретарем внутренних дел. Он мой хороший друг.


В тот же момент как Босвелл ушел, Джеймс издал радостный вопль и потряс коробкой с деньгами.

— Он знаком с секретарем внутренних дел! — захлебывался он. — А люди собирают для нас деньги. Нас выпустят!

Сэм задумчиво посмотрел на Мэри, от чего она вспыхнула.

— Он предлагал тебе защищать только тебя и ты отказалась, это правда? — спросил он с благоговением в голосе.

Трое остальных мужчин нахмурились, не понимая, о чем он говорит. Нат спросил Сэма, что он имеет в виду.

— Разве вы не понимаете? — Сэм покачал головой, удивляясь их глупости. — Этот адвокат был здесь не просто так. И он снова пришел увидеть Мэри. Она нам не рассказала о его визите только потому, что он хотел защищать ее одну. Она его отправила из-за нас!

— Ты это сделала? — спросил Нат, недоверчиво распахнув свои голубые глаза.

— Святая Матерь Божья! — воскликнул Джеймс. — А мы на тебя нападали.

Мэри покрылась пунцовым румянцем.

— Это уже не имеет значения, — пробормотала она.

— Нет, имеет, Мэри, — сказал Сэм и обнял ее. — Эта толпа собирает для нас деньги из-за того, что ты сказала на суде. Я уверен, что и адвокат передумал именно из-за этого. Ты снова спасла нам жизнь.


Мэри не спала всю ночь, у нее в голове крутились многочисленные «что» и «если». Что, если они останутся в тюрьме на многие месяцы или даже годы, пока интерес общественности к их судьбе угаснет? Тогда они никогда не получат помилования. А что, если Босвелл — такой же болтун, как Уилл, и на самом деле не знаком с секретарем внутренних дел? А что, если ее помилуют? Куда она пойдет и как она будет жить?

Если воображение публики разыгралось оттого, что они узнали о ее плачевном положении, тогда ее семья обязательно услышит о ней. Мать наверняка умрет от стыда, узнав, что имя ее дочери на страницах всех газет. Но Мэри невольно рассмешила мысль о том, что мать будет волноваться именно сейчас, после всего того, через что довелось пройти ее дочери. Но чувства матери были все еще важны для Мэри. И она так сильно хотела увидеть ее и всю семью.


На втором слушании в суде присяжных пятерых вернувшихся беглецов официально уведомили, что их не повесят. Им вынесли приговор о тюремном заключении на неопределенный срок без суда. Мужчин это вполне устраивало: у них была слава и достаточно денег, чтобы жить в Ньюгейте с комфортом, который после остальных тюрем, в которых они содержались, казался раем. Безусловно, было бы чудесно, если бы Босвелл добился их помилования, но на это они не рассчитывали.

Но Мэри думала по-другому. Она хотела, чтобы ее либо повесили, либо отпустили. Мэри могла ждать свободы, но ей нужно было точно знать, сколько пройдет времени, пока она снова сможет ходить по траве, плавать в море, нюхать цветы и готовить себе еду. Мэри не могла проводить свои дни, забывшись при помощи джина, как это водилось в Ньюгейте веками.

Босвелл был прав, сказав, что о них услышит вся Англия. Их история распространилась повсюду. Но Мэри не получала удовольствия от своей знаменитости. Каждый день в тюрьму приходили люди, чтобы увидеть ее. Некоторые из них принадлежали к организации, решительно выступавшей против высылки, но в основном это были просто зеваки, желавшие посмотреть на женщину, о которой говорили повсюду, будто она уродец в интермедии.

Мэри не могла отказаться встретиться со всеми этими людьми. Она знала, что от общественного мнения зависело помилование ее и мужчин. Но ей было больно рассказывать их историю в сотый раз. Эти люди ворошили прошлое, о котором она хотела бы забыть.

Джеймсу, наоборот, нравились посетители, особенно светские дамы, которые приходили к нему уже не с первым визитом. Мэри знала, что на самом деле им было безразлично его положение. Визиты в Ньюгейт отвлекали их от скучной жизни, и они испытывали возбуждение, посещая такое грязное и опасное место. Джеймс пустил в ход свой ирландский шарм и флиртовал с ними, рассказывая о шокирующих вещах, которые они шепотом пересказывали своим менее отчаянным подругам за послеполуденным чаем. В ответ они приносили ему еду, новую одежду и книги. Еще он начал писать воспоминания об их побеге и надеялся, что сможет продать его за хорошие деньги, которых хватит, чтобы вернуться в Ирландию и разводить лошадей.