Но тут на помощь ей пришла неожиданная, бунтарская мысль: почему она должна руководствоваться строгими моральными правилами, внушенными ей родителями, если теперь располагает неопровержимыми доказательствами того, что их «высоконравственная» супружеская жизнь была сплошным надувательством?

Аманда стиснула зубы. Бунт в общем-то мелкий, но лиха беда начало. Она протянула руку к его волосам и осторожно потерла их пальцами. Улыбка появилась на ее лице, когда она поняла, что не обманулась в своих ожиданиях. Его волосы были шелковистыми, как ухо новорожденного котенка, но вместе с тем густыми и непослушными. Она откинула их с его лба и принялась внимательно изучать лицо незнакомца.

Темные, красиво изогнутые брови. Она не удержалась и провела пальчиком по одной из них. Ее восхитили длинные густые ресницы, способные вскружить голову любой молоденькой девчонке. К счастью, она уже давно стала взрослой и может держать под контролем свои эмоции.

Нос прямой, с небольшой горбинкой, а губы так красиво очерчены, что она с трудом сдержалась, чтобы не прикоснуться к ним – хватит, слишком много безумств за один день, не пора ли остановиться?

Но тут ее взгляд упал на его щеку, где над скулой виднелся тонкий серебристо-белый шрам. Он был похож на след от удара саблей. Шрам нисколько не портил его, напротив, придавал его мужественной внешности загадочную таинственность… Она не смогла удержаться и потрогала его. Он оказался мягким и гладким.

Она обратила внимание на синеву щетины на его щеках и подбородке. Интересно, какова у мужчины на ощупь кожа, если он давно не брился? Аманда знала, что другой возможности выяснить это, кроме как оказавшись в интимных отношениях с мужчиной, допускаемых между мужем и женой, у нее не будет. Так что удержаться от очередной вольности она не смогла.

Соблюдая все меры предосторожности, она прикоснулась ладонью к его щеке, готовая в любую секунду отдернуть руку, если он заметит ее прикосновение. Сердце заколотилось у нее в груди от возбуждения, когда она медленно провела рукой по его лицу. Щетина колола ее ладонь, как жесткая щетка. Интересно, что она ощутит, если потрется о его щеку щекой или… грудью…

Аманда зарделась от своих греховных мыслей и хотела отнять руку, как вдруг мужчина, который до сих пор лежал неподвижно, неожиданно взял ее за запястье и прижал ее ладонь к своим губам. Аманда напряглась, а он разжал пальцы и слабо улыбнулся.

– Эй, шалунья, – произнес он глухо, и в его голосе послышались интимные нотки. – Разве тебе было мало? Дай мне поспать хотя бы еще полчаса, а потом…

То, что он собирался сделать потом, осталось тайной, потому что он болезненно поморщился и потянулся рукой к повязке. Аманда вышла из оцепенения, в которое ее повергло прикосновение его теплых губ к ее ладони, и помешала ему дотронуться до раны.

Ее удивило, насколько легко он подчинился ей. Однако она считала его слабость временным состоянием, вызванным тяжелой травмой и неумеренным потреблением алкоголя.

Аманда села на место и вжалась в сиденье, чувствуя себя так, словно балансировала на краю высокой скалы, не зная, в какую сторону ее качнет ветер. Она еще раз взглянула на джентльмена, который снова потерял сознание, и закрыла глаза. Не нужно было прикасаться к нему без особой необходимости, так было бы проще воздержаться от неразумных действий. Да и пялиться на него, как последняя дурочка, тоже было ни к чему.

Скоро они доберутся до постоялого двора, и Аманда наконец вздохнет с облегчением, устроив его в свободной комнате. Оставалось надеяться, что джентльмен до тех пор не придет в себя. Она всерьез беспокоилась о том, что он мог получить сотрясение мозга. Ей хотелось, чтобы он поскорее назвал свое имя и объяснил, как очутился один посреди дороги, проложенной через лес. Как только он заговорит, тайна его появления перестанет быть тайной.

Интересно, женат ли он? Впрочем, мужчины редко носят кольца, подтверждающие их брачные обязательства. И еще это слово – «шалунья», – которым он ее назвал, на секунду придя в сознание. Относилось ли оно к жене или к какой-нибудь… подружке?

Аманда вдруг поняла, что ревнует к этой неизвестной женщине. И хотя она преступила границы дозволенного, о чем не то чтобы сокрушалась, но все же задумывалась, ей было приятно, что она извлекла столько удовольствий из пребывания наедине с этим человеком.

Ей потребовалось совсем немного времени, чтобы взять себя в руки. Теперь она удивлялась тому, что поддалась его очарованию и прикосновения к нему вызвали столь волнующие чувства в ее душе.

Аманда никак не могла решить, чем на самом деле вызвано ее влечение к этому незнакомцу: его красотой или желанием пойти наперекор правилам, которые с детства внушали ей родители? Слишком сложная задача, чтобы решить ее вот так, сразу. К тому же проблема, ради которой она отправилась на Торни-Айленд, не давала ей покоя.

Лошади с галопа перешли на рысь, и Аманда приподняла кожаную занавеску на окне, чтобы сориентироваться. Они проехали небольшую деревушку и вскоре свернули к постоялому двору. Аманда увидела убогую деревянную постройку с соломенной крышей и вывеску над дверью, освещенную фонарем: «Три монашки». Она надеялась, что здесь найдутся две свободные комнаты. В крайнем случае в этой деревушке наверняка отыщется еще один постоялый двор.

Когда Харли открыл дверцу и опустил ступеньки, она велела ему остаться с раненым, пока не договорится о комнатах, но слуга не послушался. Он вошел вслед за госпожой в уютный холл, и они стали ждать, пока к ним кто-нибудь выйдет.

Наконец появилась худая женщина в переднике и с пучком седеющих волос на затылке. На ней было темное платье и белоснежный передник, о который она вытирала мокрые руки.

– Что вам угодно? – спросила она сухо. Ее взгляд скользнул по испачканной юбке Аманды и камзолу Джо, с которого стекала на пол грязная вода.

– Я бы хотела поговорить с хозяином, – вежливо обратилась к ней Аманда.

– Мой муж умер полтора года назад. Теперь я хозяйка этого заведения, и вам придется говорить со мной, – ответила женщина недружелюбно.

– Понятно. – Аманда растерялась, не зная, стоит ли приносить соболезнования, или лучше сразу изложить суть дела. – Мне нужна комната, – наконец решилась она. – Вообще-то, мне нужны три комнаты, если у вас есть свободные. Одну для меня, одну для моего… спутника… он ждет в экипаже. И еще одну для моих слуг. Я бы хотела устроить их в доме, а не на конюшне.

Хозяйка нахмурилась. Ей не понравился тон Аманды. Было бы лучше, подумала она, если бы эта грязнуля ограничилась просьбой, а не отдавала распоряжения.

– Сожалею, мисс, но у меня осталась всего одна комната, да и та вряд ли вам подойдет: она самая маленькая из всех.

– Но что же мне делать? – в отчаянии воскликнула Аманда. – Ведь до ближайшего постоялого двора наверняка не меньше десятка миль!

– Пятнадцать, мисс.

– Тогда придется обойтись одной комнатой, – вздохнув, сказала Аманда. Она пока еще не знала, как устроится, но другого выхода не было.

– Располагайтесь, мисс, – пожала плечами хозяйка, – как вам удобно. А слуги могут переночевать в конюшне вместе с остальными. Там довольно чисто, а в это время года почти не бывает блох. Комната, о которой я вам говорила, маленькая, но кровать там достаточно большая, чтобы вы могли поместиться на ней с вашим мужем. Если, конечно, он не великан.

– Нет, вовсе нет… – Аманда осеклась, прежде чем успела произнести слова, которые повергли бы ее в стыдливое замешательство. Она не подумала о том, как непристойно выглядел бы в глазах кого угодно – даже этой напыщенной старой ведьмы, вдруг ехидно прищурившейся, – тот факт, что она путешествует с мужчиной, который не является ее мужем. Обстоятельства, конечно, были необычными, но Аманда не хотела пускаться в долгие объяснения с человеком, не способным ими проникнуться.

– Или этот человек не ваш муж, мисс? – заинтересовалась вдруг хозяйка. – У меня приличное заведение, и я не могу предоставлять кров всяким там влюбленным парочкам.

Она смерила Аманду презрительным взглядом: на голове у нее была помятая шляпка, а сама она ежилась от холода в промокшей одежде. В таком виде ее действительно можно было принять за женщину недостойного поведения.

– Уважаемая! – Аманда вдруг почувствовала себя уверенно. – Вы меня не поняли. Я не говорила, что этот человек мне не муж. Я имела в виду, что он вовсе не великан, а потому прекрасно поместится со мной в одной постели. Но поскольку с ним случилось несчастье в дороге, я подумала, что ему будет спокойнее одному. Мне подойдет раскладная кровать и…

– Несчастье в дороге? – заинтересовалась хозяйка. – А что с ним случилось?

– Он упал и ударился головой о камень, когда мы остановились, чтобы он мог… отойти на минуту. – Аманда покраснела оттого, что ей пришлось сообщить посторонней даме о таком интимном моменте.

– Надеюсь, он не расшиб голову до крови? Я только что вымыла полы и вычистила ковер в той комнате, где вы остановитесь, – проворчала хозяйка.

Аманда вдруг осознала, что никакое терпение и стремление договориться до чего-то разумного с этой женщиной не приведут к желаемому результату. Она с достоинством выпрямилась и надменно произнесла:

– Уважаемая, я благодарна вам за то, что вы с пониманием отнеслись ко мне и к моему раненому мужу, графу. – Аманда не видела, но почувствовала, как у ее слуги от изумления открылся рот. – Похоже, у меня нет другого выхода…

– Ваш муж граф? – У хозяйки отвисла челюсть. – Значит, вы – графиня? – Она снова оглядела дорожный наряд Аманды, заляпанный грязью.

– А что вас смущает? – холодно спросила Аманда.

– Я видела из окна кухни, как вы подъехали, и не заметила герба на дверце кареты, – смутилась хозяйка.

– Если вы обратили внимание на мою одежду, то не могли не заметить, что мы в трауре. Поэтому мой муж предпочитает не путешествовать в карете с гербами. Но это сейчас не важно. Он может заболеть воспалением легких, если пролежит еще хоть немного в холодном экипаже. Ему нужен врач. Впрочем, если вас больше всего заботят чистые полы, то мы можем отправиться дальше, где нам окажут более теплый прием. Но предупреждаю, если его сиятельству почему-либо понадобится вернуться сюда, вам придется винить в своих неприятностях только саму себя. – Аманда раскрыла дорожный кошель. – Если вы не сможете достойно устроить графа, известного своей щедростью, вам останется лишь сожалеть об этом.