– Кора, ты уже не та девочка, что выпорхнула из дома не оглядываясь. Ава сказала, что ты стала настоящей леди, я в этом убедился. Но леди тоже нужны семья и дети.

– Папа, у меня не будет детей, это вердикт врачей.

Мистер Левинсон сердито засопел:

– Это вердикт ваших дурацких английских эскулапов, которые ничего не понимают в женском здоровье, потому что не смеют взглянуть на раздетую женщину! Твоя Нэнси сказала, что все будет хорошо, нужно только дать телу время прийти в себя. А Нэнси я верю куда больше, чем этим дорогим докторам. И за что только им деньги платят?

Кора с изумлением смотрела на отца. Он поинтересовался такими делами у Нэнси? Чернокожей служанке Кора тоже доверяла куда больше, чем образованному англичанину мистеру Мозерли. Значит, у нее будут дети? Но сейчас об этом даже думать не хотелось.

– Папа, я не готова говорить об этом.

– Это я понимаю, ты слишком много перенесла, – грубоватый мистер Левинсон был куда добрей и тактичней элегантно-жестокой леди Вайолет. – Отдохни, приди в себя, но не замыкайся на рояле и посадках в саду. Все считают, что ты приехала отдохнуть от сырого английского климата, поскольку перенесла тяжелую болезнь. Этого пока достаточно. Вопросы развода и все расходы я беру на себя. И еще: ты моя дочь, а потому расходы на твое содержание не просто будут прежними, но увеличатся вдвое.

– Папа… – только и могла вымолвить Кора.

– Не беспокойся, ни твой брат, ни твоя сестра не пострадают, не говоря о миссис Левинсон. Моих средств хватит на всех. Состоялось несколько удачных сделок на бирже, мы с Генри заработали еще по миллиону, он даже больше.


Началась новая жизнь в Ньюпорте.

Кора оттаивала постепенно, возобновляя прежние знакомства, подолгу просиживая за любимым роялем, занимаясь садом, только верхом пока не ездила. Знакомые приняли ее с удовольствием, подруги щебетали, пересказывая множество новостей о событиях последних лет, все сочувствовали Коре из-за болезни в гнилом климате Англии и потери ребенка… Сначала она улыбалась несколько натянуто, что тоже приняли за результат болезни, потом стала делать это уверенней. На балы не ездила, но приемы в Ньюпорте посещала, танцевать отказывалась.

Общество на лето перебралось с Пятой авеню Нью-Йорка в Ньюпорт, в большинстве роскошных особняков зазвучала музыка, по прогулочным дорожкам Лонг-Айленда ездили красивые всадницы на красивых лошадях, по водной глади скользили белоснежные яхты… Жизнь в летнем Ньюпорте разительно отличалась от жизни в Даунтоне.

А еще Кора нашла новое занятие – она стала писать пейзажи. Еще в Даунтоне Кора почувствовала вкус к живописи, но в отличие от золовки не считала себя художницей. Когда-то ее учил рисовать Генри Невилл, но теперь она делала это иначе – сказалось увлечение работами импрессионистов.

Первое время мистер Левинсон морщил нос, видя цветовые пятна на холсте, но скоро морщиться перестал. Не потому, что ему понравились пейзажи в стиле Барбизонской школы, просто Кора уяснила, что ей больше подходит старый стиль, и принялась рисовать пейзажи в реалистичной манере. Вердикт отца был прост:

– Так-то лучше!


Узнав о приезде подруги, примчалась Сьюзен:

– Кора, дорогая, как я рада тебя видеть!

Сама Сьюзен, выйдя замуж в один год с Корой, была беременна вторым ребенком, большой живот носила гордо и весело. Она понимала, как тяжело подруге видеть ее материнское счастье, и все равно то и дело напоминала о нем. Как может молодая мать не хвастать своим здоровым, крепким ребенком и не делиться ожиданиями по поводу второго.

То и дело слышалось:

– Ой, Кора, прости…

Та смеялась:

– Сьюзен, перестань извиняться. Ты счастливая мать, и я счастлива твоим счастьем. Правда счастлива. Ты же не виновата в моей беде.

– А есть те, кто виноват? Роберт? – осторожно поинтересовалась подруга.

– Нет, если кто и виноват, то только я сама. Села на беспокойную лошадь, хотя Роберт категорически запрещал.

В потере ребенка Кора действительно винила только себя, даже не Эдит, хлестнувшую лошадь. Обида на Роберта была лишь из-за его отказа посочувствовать и проститься при отъезде. Кора понимала, что он в ярости, раздавлен потерей сына и вердиктом врачей, но хотя бы навестить ее, больную, мог бы.

– Ты не должна замыкаться в поместье, нужно выезжать, так скорее придешь в себя. Если не станешь появляться у нас, я привезу к тебе всех друзей!

Угроза была нешуточной, Кора посмеялась, но согласилась, что выезжать и впрямь нужно.

Светское общество Ньюпорта проявило редкую деликатность, ничем не напомнив Коре о ее беде. Зато многие были откровенно рады ее возвращению.

– Кора… как вы похорошели, повзрослели…

– Вы по-прежнему много играете на рояле?

Кора садилась за рояль в гостиной какого-нибудь особняка Ньюпорта, и начинался настоящий концерт. Ее игра не стала хуже за время жизни в Англии, напротив, инструмент фирмы «Беккер» в Дауэрхаусе помог повысить мастерство. Кора играла и играла потому, что стоило затихнуть последним аккордам одного произведения, как после аплодисментов раздавались просьбы:

– Еще!

– Еще, пожалуйста!

Сначала дамы расспрашивали ее об Англии, тамошних модах на все подряд, привычках, балах и приемах, особенно сплетнях об известных людях, но постепенно, поняв, что она большую часть времени провела в поместье и не очень жаловала высший свет Лондона своим вниманием, расспросы свелись лишь к странным обычаям «этих англичан».

– Они что, действительно пьют чай каждый день ровно в пять часов?

– Да, но это объяснимо, ведь от второго завтрака до обеда слишком много времени, чтобы в животе не заурчало от голода. Сохранить силы помогает пятичасовой чай с печеньем или кексами.

– Правда ли, что требования к даме в викторианском обществе до невозможного строги?

– Правда, но ничего невозможного нет.

– Но как же жить при таких требованиях?

– Достаточно просто привыкнуть к ним.

Дамы дружно заявляли, что ни за что бы не привыкли! Кора в ответ только улыбалась – леди Вайолет вас быстро приучила бы.

– А английские мужчины все подряд скучные снобы?

– Английские мужчины, как и леди, разные. Конечно, джентльмены умеют держать себя в руках, но дамам от этого только легче – знаешь, что тебя не оскорбят даже случайно.

Кора не понимала только одного: к чему расспросы, если большинство собеседниц бывали в Англии, и не один раз. Сьюзен объяснила:

– Понимаешь, все считают, что видели только парадный фасад, что иностранкам, тем более из-за океана, никто не покажет настоящую Англию.

Кора в ответ от души смеялась:

– Глупости! Неужели ради того, чтобы скрыть свои истинные лица перед иностранками, англичане станут постоянно надевать маски? Дамы Йорка страшно волновались, не носит ли Генри Невилл перо в волосах в качестве украшения, потому что их священник сказал, что все индейцы носят перья. Индейцы в Америке, Невилл из Америки, следовательно, перо должно быть.

– Не может быть! – расхохоталась Сьюзен.

– Может. Так и наши представления об Англии – пятичасовой чай и викторианская мораль. И то, и другое есть, но, как перья в прическе индейцев, не главное. А стать леди и правда нелегко. Моя тетушка была права – это высочайшие требования к себе.


Кора медленно оттаивала.

Но, восстановив большинство знакомств, все же предпочитала уединение. Повзрослевшая и ставшая спокойней младшая сестра Ава первое время пыталась составить компанию Коре, но быстро поняла, что мешает, и оставила ее в покое.

Играть на рояле, читать и рисовать акварели – эти занятия стали отныне любимыми. Верхом ездить было нельзя, зато длинные пешие прогулки разрешались.

Кора и впрямь приходила в себя после долгой болезни под названием «леди Роберт Кроули графиня Грэнтэм». Сначала старательно гнала любые воспоминания, потом, поневоле начав рассказывать об Англии и Даунтоне, поняла, что легче мысленно пережить все снова, чтобы освободиться от груза страданий.

Единственное, кого она не желала забывать даже ради освобождения от мучений, – Роберта. Пусть он останется кровоточащей раной в сердце, но останется.

Леди Бельмонт успокаивала мистера Левинсона:

– Время лечит. Другого лекарства здесь быть не может, нужно потерпеть.

Отец Коры согласно кивал, а что еще он мог делать? Всесильный на бирже и в вопросах денег, он был беспомощен в делах сердечных.

Миссис Марта Левинсон переживала куда меньше: убедившись, что сестра благополучно доставила Кору в Ньюпорт, она продолжила европейский вояж. Но никто не был против, беспокойный характер Марты и ее бесцеремонная привычка говорить все, что думает, не считаясь с другими, могли создать Коре множество проблем. Пусть лучше путешествует…

Марта Левинсон вовсе не была дурной женщиной, разве что эгоисткой, она не желала замечать интересы других, признавая только собственные. С этим приходилось считаться, и большинство ее родных и знакомых научились увиливать от ее беспокойного общества. Возможно, поэтому Марта так любила разъезжать, нигде не задерживаясь.

И Кора, и мистер Левинсон, и леди Бельмонт подозревали, что миссис Левинсон сделала все, чтобы не столкнуться с дочерью ни в Лондоне, ни в Нью-Йорке. Но никто не возражал.


– Мисс Арчер, – позвала леди Вайолет горничную, – я не видела сегодня графа, где он?

– Его милость весь день бродит по поместью, – горничная словно чувствовала себя виноватой в странном поведении хозяина Даунтона.

Это было не впервые – Роберт словно с чем-то прощался. Настроение сына совсем не нравилось леди Вайолет, она была вынуждена признаться самой себе, что после отъезда невестки из Даунтона словно ушла жизнь – слуги большую часть времени проводили в безделье, перемывая косточки хозяевам, леди Вайолет чувствовала их осуждающие взгляды. Многие уволились, хотя кухарка миссис Битон осталась. Работал лишь садовник, от оплаты из рук Роберта отказался, заявив, что миледи и без того заплатила ему до конца года. Под миледи имелась в виду, конечно, Кора.