Двадцатого метель стала потихоньку утихать, но усилился мороз. Олег вышел к тому месту, где можно было сворачивать в лес. К этому времени он настолько ослабел, что подъем на небольшой склон был для него почти непосильной задачей. Он затратил на это почти полдня, а когда выбрался наверх, уже не мог двигаться. Как ни старался Олег подняться, ничего не получалось. Он падал. Начало вечереть. Снег почти совсем прекратился. Олег лежал и плакал от бессилия и обиды. Он не хотел умирать в этом Богом забытом уголке. Он хотел домой, хотел ещё хотя бы раз увидеть родителей и Оксану, увидеть фотографию Марины… Становилось темно. Холод сковал тело. Сначала было больно, потом боль исчезла. Олегу очень хотелось спать. Он понял, что это конец. Последнее, что он видел, это было черное бездонное небо в разрыве облаков и кольнувшие глаза через марево слез звездные иголочки. Где-то протяжно завыл волк…

Олегу снилась Марина. Она стояла посреди заснеженного леса и манила его, звала.

– Я не могу, – прошептал он.

– Вставай, я тебе покажу куда идти.

– Ты заберешь меня с собой?

– Нет. Я тебя домой приведу. Ничего не бойся.

Сон был очень реальным. Просто невероятным. Олег почувствовал, как просыпается. Его лица касалось что-то мокрое, шершавое и горячее. Было странно тепло. На ноги будто что-то навалилось мягкое и тяжелое. Такое же мягкое и тяжелое что-то лежало под боком. Олег решил, что его, наверное, нашли и замерзнуть он не успел. Только то, чем протирали ему лицо, было довольно странным и, мягко говоря, дыхание протиравшего не совсем приятно попахивало. И тут Олег сообразил, что это не протирают лицо, а… облизывают. Он приоткрыл глаза. Кричать не своим голосом он уже не мог, у него вырвался только хриплый сдавленный стон. Прямо надо ним была звериная морда, и эта морда его воодушевлено облизывала. Небо было чистым и уже начало сереть. Олег попробовал шевельнуться. Морда подалась слегка назад. Он приподнял голову и тут же предпочел упасть назад. Морда была не одинока. Рядом с ней появилась ещё одна. А принадлежали эти морды никак не морским свинкам, а волкам. Олегу оставалось выяснить, что же лежит у него на ногах и под боком. Он снова приподнял голову. На ногах у него лежал волк и под боком волк. И ещё несколько крутились рядом. Первое, что пришло Олегу в голову, это то, что волки приняли его за мертвого. Второе, что сейчас в глотку ему вцепятся хорошо развитые челюсти, и его лесное приключение окончательно подойдет к финалу. Честно сказать, ему даже захотелось, чтобы этот момент наступил поскорее. Однако волки нападать не спешили. Они дали Олегу спокойно усесться, и рассматривали, как детишки новую игрушку. Тот, что облизывал лицо, так даже хвостом помахивал. Тогда Олег решил, что, должно быть, это собаки, которых он принял за волков. Но это были не собаки. Олег поднялся. Они так и смотрели на него. Он сделал несколько шагов, и они переместились следом за ним. И всё так же, ни один из них не выказывал агрессивности. Тогда Олег решил, будь, что будет. Дальше он шел в сопровождении этой веселой компании. Иногда они отставали, чтобы поохотиться, но потом неизменно возвращались. Первые несколько дней Олег ещё пытался ломать голову над тем, почему же они идут за ним. Чего он тогда только не передумал – начиная от того, что волки ручные, и заканчивая тем, что они просто ждут, пока потенциальная добыча отдаст концы. Потом Олегу стало безразлично, что будет дальше. Он просто шел. Он уже не смотрел на часы. Он больше не разводил костер. У него не было сил сломать или срезать несколько веток. Снег был глубокий, и искать что-нибудь под ним было бесполезно. Еда заканчивалась. Он потерял полностью ориентацию во времени. Он шел, не зная, идет ли в нужном направлении или уже сбился. Ему было трудно дышать, мучил кашель. Когда силы подходили к концу, Олег падал в снег и выключался. «Попутчики» тут же окружали его и согревали. В себя Олег приходил от «умывания». Этот волк неизменно облизывал лицо и махал хвостом. По-видимому, облизывать Олега ему очень нравилось. Олег даже разговаривать с ними пытался. Своего «умывальщика» он назвал Бобиком. Потом еда, вернее, её скудные остатки совсем закончились, и какое-то время он плелся, закусывая снегом. Олегу уже казалось, что это никогда не закончится, он жалел, что не умер сразу и не замерз чуть позже. Это безумие грозило остаться вечным. Для полноты ощущений снова начался снег и ветер. Правда, метель ещё не разыгралась, но впереди была ночь. Когда начало смеркаться, Олегу послышался лай собак. Он решил, что это галлюцинация. Волки слегка занервничали и теперь держались немного сзади. Среди деревьев показался желтый огонек освещенного окна. Чем ближе был огонек, тем меньше у Олега оставалось сил. Это был дом лесника, к которому он шел. В дверь Олег не постучал, а скорее, поскреб. Теперь и в доме залаяла собака. Сознание начало уплывать. Когда дверь открылась, а на пороге появился лесник, Олег упал…

…Горло опалило будто огнем. Олег закашлялся. Снова было тепло, даже жарко. Он открыл глаза и в первый момент зажмурился от яркого света.

– Значит, не помер, – раздался над ним прокуренный голос. – Открой глаза, парень!

Олег открыл глаза, пытаясь рукой заслониться от света. Над ним склонился седой мужчина средних лет. Бородатое лицо было в морщинах. Олег лежал. Куртку и сапоги с него уже сняли.

– Где я? – голос превратился в хриплый шепот.

– На тридцать пятом лесном кордоне. А ты куды шел?

– Туда… значит, дошел…

Олег с трудом сел. Грустно заскрипели пружины старого дивана. Лесник сидел перед ним на табурете и улыбался. У Олега кружилась голова. Крутка, сапоги и рюкзак лежали здесь же, на полу.

– Ты откуда взялся в такую погоду в лесу? Приморозился весь, ободрался.

– Какое сегодня число? – спросил Олег.

– Пятнадцатое.

– Пятнадцатое что?

– Ноября пятнадцатое, милок, – лесник улыбнулся.

– Ноября?! – Олег почувствовал, как сжимается горло.

– Ноября… Э, хлопчик, что это с тобой?! – лесник встряхнул его за плечи. – Ты не геолог ли будешь? С обрыва сорвался?

Олег уже не мог ответить. Он закрыл лицо руками и плакал, как ребенок. Никогда он не подозревал, что будет так счастлив, если останется жив. Лесник подал ему кружку, из которой Олег сделал несколько глотков, стуча зубами о край. Понемногу он успокоился. Теперь лесник смотрел на него, как на ожившего мертвеца. Да, в сущности, ним Олег в тот момент и был.

– Зовут-то тебя как?

– Олег. Олег Разданов. А вас?

– Андрей Андреич. Дед Андрей по-простому. Ты своё выканье городское оставь. Давай, я тебе сейчас баньку истоплю, накормлю, а потом уже и говорить будем.

– Мне сейчас нельзя есть. Только что-нибудь жидкое. Я давно не ел.

– Ладно, разберемся. Ты полежи пока здесь, на диване. Если холодно, вон одеяло, укройся

– Жарко, – Олег прикрыл глаза.

– А то поищи в мешке своем что переодеться. Исподнее-то я тебе найду, а штаны на тебя коротки будут. Больно ты длинный. Там у тебя одежка какая-то есть.

– Должны быть джинсы. Свитер я натянул на себя.

– Давно кашляешь и сипишь?

– Два месяца. Ещё в сентябре начал.

– Так и чахотку нажить недолго. Сейчас напарю тебя, всю хворь выгоним, – лесник ушел.

Баня у лесника была удивительная. Нигде больше такой бани Олег не видел. Будь бы он немного в другом состоянии, оценил бы это сразу. А тогда он был рад теплу и тому, что, наконец, отмоется и сможет побриться. В бане дед Андрей рассказывал:

– Зима в этом году, как на пропасть! Морозы и снег так рано и у нас редко начинаются. А чтобы метель, да ещё и почти месяц! Да ещё и такая, что хороший хозяин собаку не выгонит… – он на секунду задумался. – Ты с собакой был?

– Нет, – Олег приподнялся на полке. – Почему вы так решили, Андрей Андреевич?

– Бросай выкать, просто дедом Андреем называй.

– Для внука я уже вырос, – он попробовал улыбнуться, но болело всё лицо.

– Ну, чего ж вырос? Мне уже шестьдесят восемь, – возразил лесник. – Меня все дедом называют.

– Так мне уже тридцать три. Отцу – семьдесят три.

– Поскребыш что ли? Знаешь, что такое поскребыш?

– Поздний ребенок. Только я не поскребыш, а первенец.

– Что ж батька так долго собирался? Ты один?

– Сестра младше меня на пять лет.

– А матери сколько?

– Матери пятьдесят пять.

– Молодая. Моей женке было на год меньше, чем мне. Пять лет назад преставилась. Ладно, не хочешь дедом называть, называй Андреичем или дядькой Андреем, и так, по-простому, – лесник вернулся к началу разговора. – А про собаку я спросил, потому, что псиной от тебя несло, и штаны все в шерсти были.

– Это была не собака… – Олег опустился на полок. Голова снова кружилась. – Это волки были…

– Ты что такое говоришь? – Андреич настороженно смотрел на него. – Ты не в горячке ли, хлопчик?

– Нет. Волки были. Я замерзал… Андреич, я потом расскажу… не могу сейчас… – он чувствовал, что ещё несколько слов и снова расплачется. Нервы были на пределе.

– Ты не переживай, милок, уже страсти все позади. А чего ты Бобика какого-то звал? Я и подумал, что собака.

– Я так одного волка назвал… он мне лицо всё время вылизывал… Так моя дочка собачку свою игрушечную называла…

– Ничего, вернешься домой, дочурке про волков рассказывать будешь, – лесник поднялся, взял веник. – Подставляй спину.

– Некому рассказывать. Жена и дочка погибли четыре года назад.

– Да, побила тебя жизнь! Только и виду, что молодой. Ничего, всё ещё наладится. Попомнишь деда. Давай-ка я тебя похлестаю. Веничек березовый, на пользу… А потом чайку тебе на травках и жиру барсучьего, кашель твой будем выводить.

Метель выла за стенами домика лесника ещё почти неделю. Добраться до поселка было некак. Но это было к лучшему. Два дня Олег почти не мог подняться. Он слишком сильно ослабел, и ещё у него была очень высокая температура. Лесник кормил его, как дитя малое, поил какими-то отварами трав и барсучьим жиром, от которого чуть с души не воротило. На третий день Олегу стало немного легче. К концу недели он чувствовал себя вполне сносно.